Произведение «Глава 6. Жизнь после » автора Татьяна Рымарева

Аудитории института пахли мелом, старыми книгами и чуть‑чуть — кофе из буфета. Я сидела на последней парте, слушала лекцию по макроэкономике и смотрела в окно. За стеклом — рябиновые кусты, уже тронутые осенней позолотой. Как странно: природа меняется, а я будто застыла.
После пар шла в библиотеку — не столько учиться, сколько прятаться. Там, среди стеллажей, можно было на час забыть о том, что дома ждёт неотвеченное письмо мамы с её вопросами: «Когда уже познакомишь нас с кем‑нибудь приличным?»
Однажды ко мне подсел одногруппник. Остроумный, с ироничной усмешкой. Мы разговорились о Кейнсе, потом о кино, потом о жизни. Он проводил меня до остановки, шутил, что «экономика — это искусство удовлетворять безграничные потребности при помощи ограниченных ресурсов, а вот как удовлетворить потребность в хорошем собеседнике — загадка».
Я смеялась. Впервые за долгое время — искренне. Но когда он предложил встретиться снова, я замешкалась.
— Давай как‑нибудь, — сказала я неопределённо.
Ночью, когда всё вокруг стихало, я доставала тетрадь:
"Ваня, сегодня видела астру у подъезда. Ты помнишь, как мы спорили, цветок это или звезда? Ты говорил: "Если долго смотреть, начнёт мерцать". Я долго смотрела и думала о тебе. Здесь, в институте, все строят планы: кто на производство, кто на работу в банк. А я не могу представить себя через пять лет. Будто моя жизнь — это черновик, который я боюсь переписать начисто. Мама говорит, что я застряла в прошлом. А я думаю: может, прошлое — это единственное, что у меня
по‑настоящему было?
P.S. Если бы ты сейчас вошёл в эту комнату, я бы даже не удивилась. Будто ты всегда где‑то рядом".

Как‑то на каникулах в родном городе столкнулась с Маринкой. Она изменилась: стильная стрижка, дорогие духи, кольцо на пальце.
— Таня! — воскликнула она, узнав меня. — Ты всё такая же… книжная.
Мы зашли в кафе, взяли мороженое. Маринка рассказывала о своей жизни: муж‑юрист, дача под Казанью, планы на отпуск в Турцию. Я кивала, улыбалась.
— А ты как? — спросила она наконец. — С Ваней так и не…?
Я пожала плечами.
— Нет. Он… исчез.
— Знаешь, — Подруга наклонилась ближе, — я тогда думала: вы — как в кино. Любовь на всю жизнь. А теперь вижу: иногда и кино заканчивается.
— Иногда оно просто переходит на другой канал, — сказала я тихо. — А мы не знаем, где его искать.
Она замолчала, потом взяла мою руку.
— Прости. Я не хотела…
— Всё нормально, — улыбнулась я.

После института я устроилась в бухгалтерию местного завода. Кабинет с жёлтыми стенами, старый компьютер, запах кофе из автомата.
Моя коллега Вера Ивановна говорила:
— Здесь тихо. Никаких сюрпризов. Это и есть счастье.
Я кивала. Счастье?
Дни сливались в один: отчёты, цифры, звонки. В обед — бутерброд с сыром и чай. Иногда — разговор с Верой Ивановной о её коте, который разодрал только поклееные обои.
По вечерам, когда город за окном загорался огнями, я садилась у окна и смотрела на прохожих. Кто из них счастлив? Кто из них любит?
Один раз увидела пару: мужчина держал женщину за руку, а она смеялась, запрокинув голову. Вот так должно быть. Наверное.
Он приходил ко мне во снах. Всегда по‑разному: в старом доме, где мы впервые поцеловались, на вокзале, с чемоданом в руке, просто стоял у моего окна, молчал.
Просыпалась с ощущением, что он был здесь. Может, так и есть?
Однажды записала сны в блокнот:
Сон: Ваня в форме космонавта. Говорит: „Я полетел, но вернулся“. Смеёмся.
Сон: Он стоит на мосту. Я кричу: „Не уходи!“, а он отвечает: „Я уже ушёл“. Просыпаюсь в слезах.
Сон: Мы сидим на скамейке. Он держит мою руку. Молчим. Это лучше всего.

Как-то, разбирая старые вещи, нашла тетрадь с письмами к Ване. Прочитала, улыбнулась. Я была такой юной. Такой отчаянной. И настоящей.
Закрыла ее, вернула на место: "Пусть лежит".

Ваня
Я смотрел на свои руки — сухие, дрожащие, с въевшейся под ногти грязью. Когда-то эти пальцы летали по кнопкам приборов, задавая параметры для безопасного запуска. Теперь они лишь нащупывали край стола, чтобы не упасть. Расплата за то, что однажды не смог остановиться. Сначала — рюмка за встречу, потом — за разлуку, потом — просто чтобы не слышать голос Тани в голове. Водка оказалась крепче воли. Она растворяла планы, стирала даты, превращала дни в серые комки, которые невозможно распутать.

Я уже несколько лет живу у родителей — в той самой комнате, где когда‑то хранил гимнастёрку и фото Тани. На стене — ни одного снимка. Он сам снял, чтобы не смотреть.
— Вань, — мать ставила перед ним тарелку с супом, — так нельзя. Ты же офицер... был…
«Был» — вот главное слово. Я не отвечаю. Только представляю на ее пальце кольцо — то самое, которое купил в тот день, когда решил, что приеду и скажу: «Выходи за меня». Кольцо теперь казалось насмешкой. Как и мечты о службе, о доме, о будущем, где мы вдвоём.
Однажды я проснулся от холода. В комнате пахло сыростью, на подоконнике — пустые бутылки. За окном — снег, такой же белый и чистый, как тот шиповник, что сорвал тогда у забора.