Ёжик стихотворец, или Осенние обострения

Недолго длилась идиллия в лесу.
Настала осень.
С первыми жёлтыми листьями, с прохладным ветром, что разносил по чащам запах прелой листвы и грибов, у Ёжика начались очередные обострения. Всё шло по знакомому сценарию: сперва он стал раздражительным, потом — язвительным, а к середине ноября и вовсе превратился в колючего бунтаря с неуёмной творческой жаждой.

На фоне абстинентного синдрома (лесные знахари шептались, что это от отказа от ежевичного, сильно забродившего варенья, к которому Ёжик пристрастился летом) он сделался злым и агрессивным. То белку встретит на дороге — матом покроет, то в лису палку кинет с криком: "Пошла прочь, рыжая!"
То рычит на свою подругу Наташку, а та с обидой уносит свои старые кости подальше в лес.

Но главное — он развернул активную агитационную деятельность. Начал всех учить стихосложению.

— Эй вы, бездари‑графоманы лесные! — кричал он, размахивая колючками. — Кто тут у нас в рифму говорить умеет? А ну‑ка, покажите мастер‑класс!

Белка пыталась спрятаться в дупле, заяц забился под куст, а лиса только посмеивалась, глядя на это безобразие.

— Да ты сам, иглобрюхий, в поэзии — как медведь на велосипеде, — ехидно заметила она.

Ёжик, не выдержав такого оскорбления, вскочил на пенёк и начал декламировать собственные вирши:

"Свеча горела на столе
Из стеарина,
Сидела выдра за столом 
Неотразима.
И в эту ночь по всей земле
Завыли волки,
Свеча сгорела просто так,
И всё без толка."

Звери переглядывались, не зная, как реагировать на такое творчество. Кто‑то тихо фыркал, кто‑то прятал улыбку, а кто‑то и вовсе делал вид, что внезапно оглох.

И только мудрый Филин, сидя на ветке, тихо произнёс:

— Ох, Ёжик, Ёжик… Когда же ты поймёшь, что талант — это не только желание творить, но и некоторые знания и умения?

Но колючий уже никого не слышал. Он продолжал свои поэтические "выступления", распугивая лесных жителей своими "шыдервами". То зачитает о "грустном муравье, что потерял свою тропу", то о "грибе Вадиме, что хотел улететь на юг в клюве старой утки".

И только одна Лесная Фея знала волшебные слова, чтобы ненадолго усмирять бушующего "гения". Она появлялась тихо, в сумерках, когда Ёжик, устав от собственных рифм, садился на опушке и смотрел на угасающий закат.

— Ну что, пиит, — говорила она мягко, — опять мир не оценил твой дар?

Ёжик вздыхал, опускал колючки и бормотал:

— Они просто не понимают… Я же и стихи, я же и Суно, я же..я же...

— Понимают, — отвечала Фея. — Просто иногда нужно не кричать, а слушать. И не только себя.

Она доставала из кармана крошечный флакон с сияющей жидкостью и полустертой надписью " Бан" и капала одну каплю на ёжиный нос.

— Это не приворот, не зелье, не магия, — шептала она. — Это просто пауза. Чтобы ты услышал тишину. А в ней — настоящие стихи.

Ёжик закрывал глаза, и на какое‑то время в лесу снова становилось тихо. Только ветер шелестел листвой, да где‑то вдали ухал довольный Филин.