Старик и бес. I Чета

   Первый мир незначительно отличался от Земли: вместо одной, было две Луны, сиявшие тем же призрачным отсветом и стелившие бело-голубой свет по земле.

   Здесь давно нависала ночь, окидывая сладкодрёмным покроем тьмы снежный пейзаж, и метели вечно слонялись по дорогам, погребённым под толщей сугробов, между деревьями с кронами, подёрнутыми инеем, да в редких селениях, богом забытых в этом далёком просторе одиночества, ни на секунду не забывая о бессрочной службе сторожить порядок лесного убранства; единственный источник огня исходил от трёх фонарей, поставленных невесть кем и когда, и вёл заблудших путников по трём сторонам, как витязя на распутье, - в тёмный лес, забвенную деревню и бескрайнее поле.

   Никифорову было холодно, даже в тёплой, облегающей тесно шинели, Плешивый, к его удивлению, легко переносил стужу и, бывало, брал комок снега и, как ребёнок, бросал его вверх, смотря, как снежинки, подхватываемые и кружимые ветром, отражались, рассеиваясь, в свете деревенских софитов.

- Ну и куда нам?! - крикнул Леонид, едва перебив зычный гул ветра.

Плешивый спрыгнул с островка, как суша оберегавшая их от глубокого снега, и нырнул, отпечатав свою фигуру.

   Взметнулись белые громады, и ветер ворошил эти клочки, обращая в кратковременные вьюги, а затем в блестящую пыльцу. Никифоров укрыл глаза рукой и, взмаливаясь, шёл вслед за Плешивым, радостно проделывавшим неистовым потоком из мощной груди путь к деревне.

   Добрались они до дома, и Никифоров взглянул назад: траншея на середине пути терялась во тьме, вдалеке горела тоскливо троица фонарей и смугло озаряла часть стен прохода, какие были по плечу помещика. <<Вот так сила!>> - удивлялся он.

   За окошком с резными наличниками, напоминавшими ламбрекен, печалилась за столом тощая женщина в красно-белом сарафане, с распущенными и спадавшими на спину русыми волосами. Хрупкие ладони держали что-то, и Никифоров пригляделся: то было обручальное кольцо.

   Он попробовал встать на ступеньку крыльца, но поскользнулся из-за снега и упал бы, если б не вовремя подхватил Плешивый. Бес помог встать, взял горстку снега и раздул её на Лёню, и тот стал исчезать. Помещик вначале подумал испуганно, что бес стёр его с лица земли, однако, до сих пор ощущая руки, ноги, своё дыхание и мысля об испуге, предположил, что всего-навсего стал невидим. <<Ну, хотя бы так!>> - немного успокоился Лёня.

   И оказалось кстати: когда он и демон, осыпавший тоже себя снегом, исчезли, недалеко от крыльца послышались шаги и тяжёлые вдохи.

   Какое-то большое чудище в шкурной одежде ступало широкими меховыми сапогами по выдутой Плешивым дорожке.

   Пройдя мимо беса и старика на расстоянии трёх мизерных шагов, два резких, сильных стука о дверь он произвёл; помещик невольно представил силу удара, с какой может эта тварь обрушиться на своих недругов, и мурашки пробежали по телу (в том числе и от холода).

   Дверь отворилась, и луч от свечной люстры, протискиваясь в щель, разлился по крыльцу, к тому времени уже усыпанному парой холмиков снега. На пороге женщина встречала уперев руки (кольцо покоилось на прежнем, отведённом месте истомы) в бёдра и злобно, упорно пронизывала презрительным взглядом здоровяка.

- Явился - не запылился! И где ты был? Больше месяца не видала! Мне эти переходы отсюда туда вконец достали! Ну, что скажешь, анафема?

Чудище только улыбнулось виновато, да и жутко оскалив клыки.

Женщина повертела головой, затем скоро-наскоро произнесла:

- Заходи.

Послушавшись, оно втиснулось, хоть и с небольшим усилием.

Дверь захлопнулась.

Никифоров осмотрелся: Плешивый не подал каких-либо знаков присутствия.

- Плешивый!.. - испуганным шёпотом он стал звать. - Ты где?..

Рукав резко потянуло к висевшей над крыльцом керосиновой лампе.

- А, вот ты где! - Он расслабленно выдохнул.

   В доме ссорились: плача и рыдая, женщина взбешённо исхаживала гостиную и обращалась всем телом и жестами рук к громиле, который разоделся до пояса - мускулистое туловище ввергало помещика в завидный ужас - и угрюмо сидел за столом с принесёнными пучками красных цветков, направляя задумчивый взгляд то на бисерную картину, то на противоположные окна. 

   Эта сцена напомнила Никифорову другую, схожую, которую он наблюдал однажды в имении. Два крестьянина - вроде Галя и Миша - так же поругались: тот уходил рано в лес и возвращался поздно вечером с пойманной дичью, за что жена, расстроенная частым отсутствием мужа, неустанно укоряла. Леонид стал одним из свидетелей мелодрамы, которую они разыграли в осеннюю пору, прямо перед приездом барина: Миша, как прежде, пришёл с уловом радостный, бодрый, а когда увидел вдалеке скошенное лицо Гали, то омрачился и принял хладнокровное выражение лица. Готовый к привычным словесным нападкам, он не ожидал встретить, к удивлению своему и остальных, мокрое полотенце по лицу. Она гоняла его до сарая, где выдохлась, залилась слезами и села на грязь. Леонид ещё подъезжал, но и на большом расстоянии он заметил из кибитки какую-то возню там. Галя пустилась в рыдания, подруги сгрудились вокруг неё утешать, попутно стыдя за поступок Мишу, с разинутым ртом глядевшего на это зрелище, а мужики стояли поодаль, тактично молча и боясь женского гнева. Спустя моменты Миша подошёл, встал перед ней на колени и осыпал её извинениями: <<Галечка, прости! Не хотел я, Бог свидетель, не хотел я так! Обещаю: не буду больше бросать тебя! Другие пусть ловят!>> После извинений, слёз со стороны как Миши, так и Гали, они уже обнимались. Как раз приехал, застав врасплох, и вышел из кибитки барин и, окинув своих крестьян недоумённым взглядом, крикнул: <<Что за драму тут устроили? Тут вам не театр! А всякую живность тогда пусть ловит Игнатий. Где он? Где Игнатий?!>>

   Удивительна была эта схожесть между четой и той, за которой сейчас наблюдал. Пара в доме, к слову, уже мирилась: чудище размашистыми, огрубелыми зелёными руками обнимало любовь, прижавшись головой к её шее, а верная, не в силах охватить объятием его крупную спину, насмешливой улыбкой отмечала данное обстоятельство и довольствовалась тем, что есть.

<<Хоть и клыки, морда нечеловечья, зелен как капуста, а всё-таки похож на моего мужика!>> - раздумывал Никифоров.

   Также он не обратил внимание на саму внешность этой пары, как и на их домашнее гнёздышко: какая-то странно неудобная, чересчур яркая и словно необъёмная; контуры тела будто чертили карандашом или кистью. (Впрочем, помещик был заворожён этим необычным обликом.)

Стук в дверь отдался в ушах Никифорова пронзительным громом.

   Чудище поднялось и скрылось в другой части дома, затем вышло с толстой сумкой, длинным блестящим в свете люстры мечом и вышло.

   Провинившийся и ныне прощённый супруг грозно глянул налево - Лёня прижал рот рукой и не смел выдать ни единого звука, - направо - реакция Плешивого так и осталась тайной, - звучно промычал, хмыкнул, задумчиво посмотрев на траншею, заволоченную на треть снегом, и положил на дощатый пол крыльца сумку да закрылся.

Предмет поднялся в воздух и поспешно подпрыгивал, двигаясь к Лёне.

Едва он собрался что-то сказать, как его выкинуло из снега в колючие кусты.