Старик и бес. Пролог

   В ночи, в городе Санкт-Петербурге, в квартире на третьем этаже лежал и покашливал Леонид Сергеевич Никифоров, укрывшись белым одеялом и напряжённо всматриваясь в хлопья снега, сыпавшиеся с мрачного неба. Рядом, на деревянном столике, горела свеча, освещая с пожелтевшей подставки тускло комнатушку.

   Временами к помещику заходила набожная, неряшливая, пожилая крестьянка Агафья проверить, не потух ли огонёк, не расстроен ли барин, закрыто ли окно, которое, ввиду своей старости, он открывал, а потом запамятовал закрыть.

   Болеть Никифорову не нравилось: мысли спутаны, язык еле-еле ему подчиняется, отчего речь становится несвязной и крайне скудной; а что говорить о мире - он кажется каким-то складом декораций, удачным макетом, который - однажды мелькнула в уме помещика такая мысль - делает неизвестный ребёнок, чтобы, закончив его, показывать всем это творение своего мастерства, вмещающее помимо других выдуманных фигурок и самого (такого же невзрачного) больного старика Никифорова.

От такого бредового размышления становилось худо как в душе, так и в теле.

   Отворилась тихонько дверь: Агафья, с зажжённой свечкой, в крупной сорочке, с лохматыми волосами, озабоченно шёпотом спросила Леонида:

- Хозяюшка, нужно ль вам ещё чего?

Никифоров истратил всю имеющуюся у него силу на то, чтобы повернуть голову в сторону окна и изречь:

- Открой окно, Агафья...

   Тихими шажочками он подошла к подоконнику, приоткрыла окно и, подложив под дверцу книгу, вышла той же поступью.

   Леонид уныло рассматривал небо, где скрылись под толстой пеленой туч звёзды и где бескрайний простор теперь сжался. Снежок проникал в комнату через щель окна и растворялся не долетая до поверхности; ветер иногда слабо бил в окно и негромко завывал, и чудилось, что к Никифорову стучат в дверь квартиры. Вскоре размеренный, умиротворяющий звук всех этих природных явлений начал склонять ко сну, и обрывки сегодняшнего дня тесно сплелись с тревожными мыслями Никифорова: <<Надо написать письмо приказчику в имении: небось, там неурожай!>>, <<Нужно приказать Агафье никогда не покупать селёдку на том базаре: думаю, из-за тех дрянных торговок, у которых она её покупает, я оказался в таком состоянии!>>

Ветер смолк; снег перестал сыпаться в комнате; потухла свеча.

   За окном появилось нечто в чёрном - альмавиве, двууголке, с чемоданом, - распахнуло настежь окно и плавно, бесшумно вступило на пол.

   Худощавая, мохнатая ручка потянулась к спавшему Никифорову, потянула легонько за рукав его пижамы, и Леонид, сонно причмокивая от жажды, стал открывать очи: угольного цвета лицо, красные, как кровь, зрачки смотрели на него, и Леонид взметнулся, забыв напрочь о простуде, припал к стене и в истерике закричал:

- Агафья, Агафья, Агафья!

   Он бросился к двери, дёрнул за ручку, но не открылась, и потому стал беспомощно стучать в неё, выбивать изо всех сил, но тщетно: она не поддавалась паническим ударам помещика.

   Медленно, с бьющимся до приступа сердцем он поворачивался: коротышка стоял и смотрел ему в глаза, затем вдруг раскинул смуглые ручки и начал приближаться. Леонид съёживался с каждым его шагом, всё сильнее наполняясь слезами. Незнакомец обнял помещика и произнёс то, что могло окончательно помутнить его рассудок.

- Лёня, Лёня, Лёня! - весело повторял тонкий голос.

   И на этом моменте помещик должен был окончательно потерять разум, но по какой-то причине (или из-за неизвестного свойства этого существа, выражающегося в успокаивании всякого другого создания, или из-за логики психики и организма Никифорова, которые, очевидно, решили, что ещё один испуг - и им обоим, и хозяину кирдык) Лёне стало легче; исчезли паника, да немного отступил страх; и теперь помещик с осторожным любопытством рассматривал непрошеного гостя: из-под головного убора были видны срезанные рога, затемнённое двууголкой лицо, козлиные серые ушки.

   Это бес, думал Лёня, - настоящий демон, какого описывают в священных писаниях, сказках и прочих произведениях. Он смутился и, конечно, хотел продолжить звать на помощь Агафью, которая, неблагодарная, не бежала его вызволять из рук нечистой силы. Коротышка перестал обнимать помещика, улыбнулся то ли дружелюбно, то ли лукаво, спокойно отодвинул Лёню от двери, затем, быстро открыв её, что не получилось сделать у того (козни демона!), исчез в коридоре, закрыв помещика (тот надеялся, что Агафья увидит его и позовёт на помощь, но расчёт не оправдался); вернулся с его потрёпанной, грязной одеждой и обувью да снова какой-то (бесовской) магией запечатал дверь. Поднялся на стол и, держа в правой руке аккуратно шинель, бескозырку, тёплые толстые кальсоны, армейские сапоги и вглядываясь в помещика, левой указывал на окно, по ту сторону которого летали падая бесчисленные снежинки.

   Лёня догадался, чего хочет бес; поднял с шеи и поцеловал крестик, мысленно произнёс молитву и обратился ко всем святым, которые пробудились в его памяти, и, выставив знак спасителя, крикнул неуверенно:

- Сгинь, отродье, возвращайся в Ад!

   Но демон не шелохнулся - продолжал только улыбаться и дёргать прерывисто рукой по направлению к открытому окну.

   Снова внутренне молясь, зовя всех святых, которых знает, Никифоров готовился к своей печальной участи: <<Вот так и умру - или с душой, вытянутой бесом, или разбившись всмятку о землю!>> - горестно он думал и с толикой мужества сдерживал плач.

   Надев понуро шинель, напялив штаны, завязав шнурки на сапогах, Лёня - некогда Никифоров - посмотрел через окно на заснеженный квартал: <<Вот и всё...>> - не мог смириться он.

Коротышка схватил его за рукав и выпрыгнул, утянув за собой.

   Никифоров закричал во весь голос, моля снова Бога, Божью Матерь, Иисуса Христа спасти бедного помещика Лёню Сергеевича Никифорова.

   Но вместо белоснежной, холодной земли он упал на гладкий гранитный пол, отделавшись только ушибом и лёгким душевным потрясением.

   Яркий свет со всех сторон ослеплял: лампы, расположенные длинными рядами наверху, обливали тем не виданным им количеством световой энергии, который современникам Никифорова лишь снился; скамьи цепью стояли вдоль огромных окон, где виднелись вздымающиеся, приземляющиеся непонятные громадины, как какие-то люди в повозках без лошадей разъезжали мимо тех массивных птиц по непомерно огромному пространству.

   Никифоров обомлел: летающие кареты и страшно большое (по меркам его воображения) помещение, неожиданный переход из одного места в другое и сам факт, что он не грохнулся о землю и остался каким-то чудом жив, - всё это поразило до такой степени, что он стоял как истукан час, не веря своим глазам, ушам и остальным органам осязания.

А бес улыбался, поправляя двууголку и трогая чемодан.

   Ещё одна вещь чрезвычайно изумила стародума: вдали, из коридоров, шли люди в странной одежде, с необычной внешностью и - что привело его в более неизмеримый ужас - причудливые существа: амфибии, человекоподобные машины, создания с несколькими глазами, или ногами, или головами, - словом, пассажиры, которые являются здесь само собой разумеющимся, заставили Лёню убегать на всех порах и искать выход из этого балагана - плода разгорячённого бредом сознания.

   Снаружи бросилась на него с прохладными объятиями летняя ночь, таящая загадки природы и внушающая страх перед неизвестным, и пролетел над головой двукрылый исполин, брюхо которого светило вереницами жёлтых глаз, а рёв этого монстра заглушал собой все звуки, даже мысли Никифорова. Исполин отдалялся, растворяясь в ночном небе, и шум обширного места вернулся.

Никифоров сел на ближайшую скамью, и его взор вперился в лакированное дерево конструкции.

- Ты, плешивый, куда меня завёл? - устало спросил Лёня не оборачиваясь к подсевшему бесу. - Так ты убить хочешь или замучить? А за что всё это?

Тот не ответил.

Молчали оба долго.

- А я могу вернуться домой?

Бес кивнул.

Никифоров засомневался.

- Не верю тебе...

Снова погрузились в тишину.

Нечисть встала, протянула руку, выставила три когтистых пальца и направила их в сторону чудны́х птиц.

Никифоров, с подозрением смотря на фокусы, попытался понять значение.

- Мне надо поехать куда-то? - Бес закивал. - Три места? - Тот же ответ. - Но это... я старик: сердце может не выдержать, да прихварываю, знаешь ли! - не решался Никифоров и для убедительности издал череду фальшивых кашлей, на что бес устало закатил глаза. - С другой стороны, - начал он рассуждать, - оставаться и тут негоже, а дома, небось, уже Агафья шум устроила: барина нет - и в постели нет, и на работе нет, и в усадьбе в имении нет!

   Лёня не хотел умирать, не желал страдать и калечить себя, но когда вспомнил, что у него, по сути, нет семьи, помимо сына Алексея, которого он не любил, ни близких - только знакомые; что ничем иным не занимается, кроме как работой статс-секретарём и управлением своим запустелым имением, - то он по-иному оглянул жизнь, которую имел до встречи с бесом.

   <<Если бы он был действительно демоном и Сатана его послал, чтобы смутить мой разум, - размышлял он, - я бы давно сошёл с ума, а сейчас, глядите, я живой! - Он уже какой раз всматривался в этого коротышку. - Да и на вряд ли добрый - напугал же, вдобавок ещё и выкинул из окна. Вроде как покамест не нападает, предлагает разве только ненадёжную сделку. А крестик, крестик не сработал же! - изумился Никифоров. - То есть он не бес? Или крестик, что ль, не святой? Да что же это такое!..>>

   Спутник в альмавиве спрыгнул и топнул копытом об асфальт, вынул из-за пазухи карманные часы на цепочке и постучал по стеклу когтем.

   Никифоров принял повторно, как и до этого, свою участь, однако стал верить - хоть и считал это глупостью - в честность демона.

- Ты точно обещаешь вернуть домой? - наивно спросил Лёня.

Бес бодро закивал.

<<Ну, поверю тебе, плешивый!>> - подумал помещик.

Когда они возвращались в яркий зал, Никифоров спросил беса его имя, но ответа не последовало.

- Тогда тебя буду называть Плешивым! - усмехнулся и ехидно улыбнулся Лёня, ощутив прилив гордости: мол, дерзнул усмехнуться барин Никифоров над исчадием Ада!

На эту реакцию Плешивый ответил же доброй улыбкой, от которой Лёня смутился и замолчал.