Старик и бес. II Наставница

Иголки не преминули воткнуться на радостях в одежду.

   Вновь видимый Плешивый переворачивал чемодан и смотрел в какое-то углубление на нём, поднял кладь и стал у обочины, перед жалобно стонавшим Леонидом.

   Не успев разобраться и в том месте, Никифоров начинал злиться резким и грубым переходам то туда, то сюда (<<Точь-в-точь как та женщина!>> - догадался он). 

   Вернув кое-как достоинство и опрятность, Лёня устремил ненавистный взгляд на Плешивого и разразился:

- Зачем так быстро?! Предупреждай хотя бы!..

   Обратил внимание протяжный, и опять-таки странный по натуре, асфальт: острая внешность предметов вызвала в Лёне рвотный позыв; минеральная смесь как будто плавала, двигалась, и подступила головная боль.

Никифоров качнулся, сел на траву и, пытаясь расслабиться, закрыл глаза.

На мгновение раскрыв веки, он увидел перед собой державшую очки, протянутую когтистую ручку.

- Мне надо их надеть?

Плешивый кивнул.

Лёня усомнился.

- Не думаю, что... - но приступы головной боли и тошноты развеяли сомнения. - Провались ты!

И, выхватив очки, надел их.

Линзы придали внешности мира привычную, удобную перспективу, и недомогания ослабли.

   Лёня поднялся, и усталость повисла на нём: он и не замечал её с начала пребывания, а она до поры до времени не заявляла о своём присутствии; и вот теперь требовала отдых. Ещё напомнил о себе кашель: Никифоров закашлялся, терпя надорванность голоса и терпимое сдавливание в груди.

   Плешивый осмотрел его и выбежал на освещённую фонарными столбами дорогу и, пересекая тени и тусклые участки, направился к особняку.

   Пока спутник отсутствовал, Леонид старался привести в порядок разрозненные мысли: <<И кто поверит, старый пень? Брошенный на произвол чужих краёв, надеется на последний проблеск счастья… а нет его, как и Софьи…>>

Бес возвратился и помог подняться Лёне.

   Тот медленно, размеренно следовал, привыкая к новой местности. Расстояние как-то неправильно измерялось его мозгом (а может, глазомер был ни к чёрту): два метра до мусорки переходили в один, шесть шагов, чтобы, казалось, пересечь дорогу, на деле один-единственный; так что несколько раз Лёня чуть не падал и не ударялся: о забор, фонари, скамейку некоей станции, чьи схемы движения и столб с нарисованным на панели донельзя плотным и крытым фиакром засыпали Леонида догадками.

   Наконец, прошёл железные чёрные ворота, открытые снова-таки демонской магией его проводника, и добрался до Плешивого, преспокойно ожидавшего и шутливо наблюдавшего тернистый путь старого помещика - две минуты ходьбы.

В широкие, большие узорные двери из коричневого дерева постучал Плешивый.

Вначале ничего не произошло, затем стал доходить топот спускающегося по лестнице.

   Плешивый вдруг покинул помещика: проворно обойдя подстриженные, обнесённые оградами кусты, он добежал до забора и, ловко взобравшись, успешно перелез и скрылся в темноте чащи.

  Поражённый невиданной эквилибристикой, Лёня потерялся и беспомощно озирал воссоздаваемый воображением путь побега Плешивого.

Отвлёк от запутанных мыслей голос позади:

- Здравствуйте.

(Вообще эти слова произнесены, как и последующая беседа, на английском языке, но, имея в виду старческое убеждение, даже веру, что иноязычный разговор будет разгласовывать в произведении как сферу родного языка, на котором излагают, так и сферу другого, который включает автор, дальнейший разговор до определённого момента будет передаваться на отеческом языке. Приношу извинения, если чем-то обидел вас Писатель Упрямович Осёлов! Он ничего не имеет против инлитератированного текста, но уж такова прихоть этого заносчивого творца.)

   Итак, Леонид встретился с милой девушкой: рыжие волосы, обвязанные на макушке резинкой и свисающие над затылком косой; выразительные большие и абсурдно белые глаза, с единственной чёрной точкой в углу бесцветной радужки, и, несмотря на просторное худи с застёжкой, фигура обрисовывалась стройная. Однако сквозила некоторая <<бумажность>>, словно была ожившим рисунком, который ни с того ни с сего, вопреки родимой логике ходил, дышал и говорил.

   Подобная реакция была и у неё: незнакомый старичок одет в ветхую одежду, какую может увидеть лишь в каких-нибудь иллюстрированных справочниках по модам всех времён, с длинной седоватой бородой и лицом вроде как интеллигента, хотя некоторые черты наделяли и внешностью какого-то мелкого преступника.

Они долго разглядывали друг и друга и не выходили из ступора, теснившего их.

   Лёня мысленно звал Плешивого, одновременно проклинал и заклинал его, а девушка переминалась с ноги на ногу, не находя что сказать.

   Помещик задвигался; вечерний ветер прошёлся по нему, подымая полы шинели и пробираясь к неутеплённым частям тела.

Девушка сконфузилась:

- Вы замёрзли? Заходите поскорее!

   Леонид слегка растерялся от иностранной речи, но, припомнив хорошие знания английского (и, к жестокосердию памяти, скудные во французском), уверенно произнёс:

- Здравствуй! - И тотчас прибавил: - Ещё раз - что?

Девушка отворила дверь и указала рукой.

- Премного благодарен!

   Зажглась дивная люстра, и не яркий свет вынудил Лёню зажмуриться, а взрывная смесь цветов интерьера. Девушка заметила это и, выключив источник освещения в обширной прихожей и бережно взяв под руку помещика, повела его неспешно на кухню.

Там усадила на стул и, отойдя к белой раковине, обернулась:

- Может, хотите чего-нибудь выпить?

Помещик порассуждал.

- Чаю, - затем подумал и добавил: - чёрного.

Никифоров только сейчас заметил, что не снял уличной одежды.

   Он неловко поднялся и зашагал в сторону полутёмной гостиной, нашёл нечто наподобие гардероба, расстегнул шинель, снял сапоги и затем повесил одежду на крючок, рядом с другой (тоже неестественной пёстрой), а обувь положил у разноцветных ботинок, в догадках происхождения материала которых помещик терялся.

   Когда вернулся, на столе уже стоял чай - пар вихрился и вылетал призрачным дымком в воздух - и лежала расписная ложечка с салфеткой.

   Никифоров поблагодарил девушку, почтенно сел, попросил два кусочка сахарка, оценил благопристойность девицы и, вспомнив о закуске, пожелал и её.

- То есть?

- Простите: два хлебушка с масличком я имел в виду.

   Смущённая этой двусмысленностью - и Лёня заодно -, она взяла из холодильника маслёнку (к странной внешности холодильника, как и этого дома, всей улицы - в общем, целого мира - Никифоров не проявил интереса: он был сосредоточен на перемешивании ложкой чая с растворённым сахаром), из верхнего шкафчика достала пакет, вынула два куска хлеба и, наконец, положила снедь на стол, вместе с ножом для масла.

Помещик поблагодарил её и приступил к трапезе.

   Пока с той же сосредоточенностью он намазывал один за другим хлебы, она с бо́льшим, чем прежде, любопытством вглядывалась в гостя: белая рубашка, запоясанная в штаны, выделялась редкими пятнами и повылезавшими нитками в двух местах - на левой подмышке и правом плече; солдатская осанка вселяла уважение, но похлюпывание - вредная привычка, которую не смог побороть Никифоров (да и не пытался) - назойливо сбивало этот образ.

   По-обыденному Леонид присовокуплял к трапезе и разговор, и даже после всей беготни с демоном раут в таких обстоятельствах не стал исключением:

- Как столица поживает, барышня?

   Снова недоумение выразилось на её лице, но не от языка (Лёня продолжал говорить на английском); помещик решил для начала познакомиться.

Он представился:

- Звать меня Леонид Сергеевич Никифоров, я коллежский секретарь из Хозяйственного департамента у Зимней Канавки, владею знатным, крупным - что ж скромничать! - имением в деревне Малиновка.

Девушка, услышав лишь несколько знакомых слов, слегка растерялась и со своей стороны решила упростить:

- Фрэнки… - и задумалась над своей должностью, - помощница управляющего?..

Леонид остановил процесс на середине.

- Хм, вполне как у меня… - Он продолжил съестное дело. - Так я, получается, в Англии?

- Нет, в США.

Вновь остановка; хлеб был намазан на треть.

- Соединённые Штаты? Недурно так забросил, Плешивый! - заулыбался он и, весело закончив обделку мучного изделия, безотлагательно отправил еду в рот.

   Отозвался шорох возле гардероба. Лёня всмотрелся туда: тьму рассеивали тусклые лучи света кухни, и почти не было видно.

Раздражённая, Фрэнки грозно направилась к тому звуку.

Помещика сковал страх.

   Произошла возня: два темпа шагов - быстрый, убегающий, словно застали врасплох, и медленный, настигающий (и какой-то растяжимый), будто поймали - сменялись друг за другом, и вскоре остался один - резвый темп точно убегающего желе. В этот отрезок времени Лёня ясно увидел, как нечто голубое, похожее на кругловатый напёрсток, вмиг взметнулось на лестницу и скрылось на верхнем этаже.

   Фрэнки вернулась взбешённая, бубнила себе о ком-то надоедливом, неугомонном, и Леонид, слегка успокоившись, продолжил яствовать, вновь присоединяя разговор:

- Кто там был?

- Кое-кто из диких! - сердито ответила.

Леонид обдумал сказанное и её реакцию.

- А что это за дом?

Более-менее придя в себя, она объяснила:

- Это… как бы сказать? Приют для друзей из мира фантазии.

Леонид заворожённо глядел на неё, затем рассмеялся и, усмехнувшись, заявил:

- Мы таких в дурдом ссылаем!

Сложно ему было сдержать хохот и выливавшиеся судорожными капельками слёзы смеха.

- Для друзей из фантазии! Я вообще помню одного фантазёра, который ночью в озере увидал русалку: целовался с ней, лелеял, обнимал, а на деле, пьянь, корягу целовал!

   Нахмуренное лицо Фрэнки не произвело эффекта, и помещик продолжал смеяться, повторяя <<друзей из фантазии>> и пересказывая случай о фантазёре, до тех пор пока она не сказала:

- Могу показать.

Леонид замолк; сердце забилось, и страх радостно наползал со спины.

- А?

- Есть такой, который не любит спать с закрытой дверью. - Она удручённо проговорила себе: - А может, не стоит? Если узнают…

Однако облегчённое лицо Леонида подогрело чувство задетого достоинства как Фрэнки, так и дома.

   Она пошла к лестнице, где остановилась - свет с кухни ослабленными лучами едва озарял её в сумраке - и выжидательно смотрела.

- Как же?.. Я это... чай даже не выпил! - Он бросился к чашке и начал пить медленными-премедленными глотками, издавая противное хлюпанье (на этот раз нарочно, с целью смутить врага гадким звуком).

   Рядом она появилась внезапно. Нежно взяла его за руку, и помещик, безуспешно пытаясь вернуться на к чаю и недоеденному, уже подготовленному второму хлебу с маслом, нехотя, скрепя сердцем шёл бок о бок с ней. <<Я - барин!>> - пробудилось древнее чувство превосходства, но Леонид, или Лёня, имел слабость перед женским полом - приятное девичье окружение побуждало быть менее упрямым и сварливым - и неохотно сознаваемую им черту характера говорить с хвастовством, видом знатока о каком-либо деле, а когда наступал момент доказывать свои якобы большие познания, то некосвенно отказывался, со сморщенной физиономией выслушивал укоры и находил всякие оправдания: мол, надо лошади копыта новые поставить, а это нужно ехать в город, а дотуда далеко,