В тот день у меня умерла мама.
А она совершила преступление. Невольное. Погиб человек. Как говориться, убийство по неосторожности. Под стражу ее брать не стали. Оставили под подпиской о невыезде.
Как я с ней познакомился, не помню. У меня было такое ощущение, что первый раз я увидел ее во сне (хотя спать в эти дни мне удавалось считанные минуты), а потом как-то все это реализовалось в яви.
Мое состояние было таким, как будто меня замуровали. То есть, куда не пойдешь – везде тупик. И еще со всех сторон из стен торчат шипы. Лишний шаг – и тебя пропарывает. В ее глазах я читал аналогичное Дыхание Смерти.
Я привел ее к себе – благо, жили мы рядом, и в случае каких-то проблем с милицией она могла моментально вернуться домой. Мы пили чай и изредка перебрасывались мало значащими фразами. Мойка моя была до верха загружена грязной посудой. Она даже не обратила на это внимания. Чаю было выпито так много, что у меня началось седцебиение. Я померял давление и принял лекарство. Она смотрела на это как-то несколько удивленно.
Ночью она пришла ко мне в кровать и легла рядом. «Не трогай меня,» - сказала она. «Я не буду тебя трогать,» - сказал я – «дай мне руку». Она дала мне руку, и в этот день мне на несколько часов удалось заснуть. С утра, я только проснулся, она вырвала кисть, но я успел увидеть на ней синяк.
Сегодня ей надо было ехать на какой-то, типа, «эксперимент» по ее делу. С утра мы пошли к ней домой, и туда приехал прапорщик (мог бы, хотя бы, одеться в гражданскую одежду, … а то... как на расстрел увели).
Она сказала мне: «У меня вся верхняя часть тела – грудь, руки, полечи – как будто, занемела». Я попросил прапорщика разрешить мне поехать с ними. Он спросил: «Вы кто? Ее муж?». Я сказал: «Нет». Он не разрешил.
Вернулась она через несколько часов, и Дыхание Смерти, исходящее от нее, было как цунами. Меня чуть не унесло в другой конец квартиры.
Мы сели за низенький столик в большой комнате, где спала мама, и включили телевизор. Я сварил яйца, нарезал колбасу и заварил чай. Себе достал водки. Она ничего не сказала, но неопределенно повела бровью. Ей я водки не предложил.
Шел канал «Бойцовский клуб», который я всегда смотрел. Я выпил рюмку и вгрызся зубами в очищенное яйцо. Она тоже вгрызлась, но по поводу включенного канала опять как-то странно на меня посмотрела. Я начал их листать. Остановился на том, где была горнолыжка: фрирайдеры ходили вниз с вершины горы. Она подняла другую бровь — не ту, которую поднимала прежде.
Мне захотелось установить диалог, и я произнес глупую фразу: «Давай поставим тебя на лыжи». Она недобро усмехнулась: «Ща в тюрьме меня поставят и на лыжи, и на все остальное».
Когда мы с другом ездили кататься, я брал маму с собой, и она там гуляла. А когда уже заболела, мы поехали без нее, и я сказал как то даже с некоторым юмором: «Ну сейчас-то ты точно с нами не поедешь...». Она произнесла без упрека, но с какой-то невыносимой тоской: «Вы еще пожалеете, как вам было весело со мной...».
Перед моими глазами, как живая, встала сгорбленная неуклюжая фигурка в длинном темно-красном пальто, пробирающаяся по снегу. Меня пронзило раскаленным штырем насквозь. Я не верил тогда в то, что она могла умереть.
Я нашел канал с автомобильными гонками и налил себе еще одну рюмку водки. Она встала, подошла к шкафу, достала какую-то грязную чашку и подставила: «Мне тоже».
После этого мы долго сидели и смотрели гонки на грузовиках. Потом мне захотелось спать. «Ладно,» - сказал я, оставил все как есть на столе и ушел к себе. Лежа, я слышал, как она еще долгое время щелкала каналами.
Пробуждение в критические моменты жизни бывает самым худшим состоянием. Потому что сны еще остаются пропитанными прошлой жизнью. В них подразумевается, что все по прежнему.
И вдруг ты открываешь глаза, смотришь в темноту и понимаешь, что все изменилось. Бесповоротно и кардинально. Что жизни в том формате, в каком она была раньше, уже нет и никогда не будет. И это происходит не потому, что ты так решил или захотел, а потому, что это невозможно.
Вот последнее слово — ключевое. Кто сам активно делает свою жизнь — меняет ее, преобразует - на самом деле всегда в тайне подразумевает в случае чего вернуть все назад — в состояние, бывшее до начала усовершенствований. Когда же это просто уже физически нельзя, всякая спесь и гордость спадает с активного делателя жизни. Эти вещи существуют в человеке до определенного момента.
Она была где-то здесь. Но я понимал, что маму она мне никаким образом не заменит. И еще я вспомнил, как поругался с мамой за несколько дней до ее смерти. Это было время Нового Года. Я забухал. Она меня за это гнобила. И я сказал ей что-то грубое и не хорошее. Она заплакала и ушла к себе... . После этого Бог сказал: «Если ты не ценишь маму, то... на тебе!».
По ходу той отвратительной сцены я разорвал на груди майку с изображением Че Гевары, под которым было написано «Че'Гет». Я эту майку любил и часто носил. В последние дни, когда мама уже была больна и слаба, в числе другого белья в машине она постирала эту разорванную майку и, вытащив, выставила ее передо мной с каким-то покорным отчаянием и виноватой улыбкой: «Свою любимую майку разорвал, дурачок...». Я попросил ее не отправлять майку в тряпки и если будет время, зашить... .
Сидя этой ночью в абсолютной тишине на кровати, я понял, что на самом деле имеет место интересная вещь. Оказывается жизнь — в основном привычка. Когда она становится нереализуемой в том виде, в каком она была, то ты теряешь с ней связь. То есть ты понимаешь, что «вроде, все - как всегда - то же небо — опять голубое», но для тебя всего этого уже нет. Вокруг — муляжи, трупы, манекены. Твое соотношение со всем этим было завязано на того, кто «не вернулся из боя».
Но ведь рядом есть она! Хоть и завтрашний зк, но какая разница... . Дождусь. Не очень ведь это будет долго.
А можно взять телефон и позвонить другу. И попросить его приехать. И он приедет. И будет всю ночь пить с тобой чай и рассказывать, как он расставался с женой, и какая это вообще фигня — с кем бы то ни было расставаться.
Можно... . Помогает... . Но не совсем... . Вакуум и отсутствие коннекта с миром никуда не девается. Вокруг — Дыхание Смерти.
Пока у тебя есть родители, какой-бы ты не был взрослый и состоявшийся, ты постоянно подсознательно чувствуешь некую обращенную на тебя их защиту от мира. Но ты считаешь, что тебе уже он известен, и смеешься над их над ним представлением.
Но даже если ты молодой и здоровый, а мать старенькая и дряхлая, приходя к ней, ты попадаешь под ее неминуемый заслон, барьер — аналогичный тому, что был в детстве и воспринимался тобой, как лучшее, что вообще когда либо у тебя было.
Но когда вдруг этот маленький хрупкий человек исчезает, спадает экран, и мир обрушивается на тебя во всей своей жести, которая тебе, несомненно, известна, но к которой ты, не смотря на вся свою ушлость, абсолютно не готов.
Мама, бывало, спрашивала меня, как дела на работе. Я отшучивался. Она обижалась. Я не понимал, что она хотела создать вокруг меня некий энергетический кокон. А я сопротивлялся. Но она все равно это делала. И если бы я рассказывал, то у нее бы это получалось лучше. Мы сидели с ней вечером за ужином, соответственно за телевизором. И когда уже все было съедено и выпито, я собирался уходить к себе за компьютер, а она говорила : «Посиди со мной,» - при этом интонация была спокойной и выражение лица никак не изменялось... . Но во фразе этой чувствовалось отчаяние... . Иногда я все равно уходил. Я не верил в то, что она скоро может умереть.
Сегодня днем я попытался сесть за работу. Я задумывался и мучительно морщился, как будто, делал все это в первый раз. Что-то меня тормозило. То, чем я занимался, не имело никакого отношения к маме, но я понял, что прежде делание чего бы то ни было неизменно подразумевало где-то ее присутствие.
Когда я ехал с работы, мама мне звонила и спрашивала: «ты где?», я отвечал, она говорила: «хорошо, я тебя жду». А теперь любое перемещение вне дома сопровождалось осознанием, что тебя там никто не ждет.
За окном шевелились ветви подсвеченных луной деревьев. И от них шло на меня что-то благотворное. Мне хотелось дружить с ними, обнять каждый этот ствол. Они содержали в себе, пусть сумрачную и призрачную, но Жизнь. То, что было внутри меня, было Смерть.
И при этом кто-то смеющийся, представляющий из себя непонятно что - то ли Жизнь, то ли Смерть - шептал мне в ухо издевательски: «Ты решил, что контролируешь свою судьбу? Планов настроил... . Ну-ну...».
Я долго сидел на кровати и ждал, чем же это все вообще может кончиться. Что задумал Господь? Или мое время уже пришло отправляться в ад... ?
Я понимал, что в последнее время моя жизнь забрела в какой-то тупик... . Но чем мне мама-то помешала выйти из него?!
Она не помешала. Я сам как бы злоупотребил создавшимися для меня комфортными условиями и в результате не то чтобы пришел, а сполз туда, откуда не было выхода.
Поэтому Господь и забрал маму. Насильно выдернул меня и подбросил в воздух. Чтоб из этого состояния невесомости я или встал на ноги, или разбился.
Вдруг на пороге моей комнаты возникли два светящихся глаза. Незакрытая штора с полной яркой луной, или что-то другое, создавало такой эффект, но я не сразу узнал ее. В первую секунду подумал: «какая-то белочка ко мне пришла».
Она глубоко вздохнула. Я встал и приблизился к ней. «Раздень меня,» - попросила она тихо. Я снял с нее всю одежду. Она стояла передо мной абсолютно голая. Затем я сделал то же самое с собой.
Мы обнялись так крепко, как будто хотели друг друга раздавить. И мы стояли и ждали, пока отступит Дыхание Смерти.
