Самое запретное имя в мировой культуре, известное как образец, апогей порочности. И при этом спустя века, несмотря на все запреты и осуждения, он продолжает привлекать к себе внимание. Сказывается ли пресловутое «обаяние зла» или всего лишь сила таланта? Насколько вообще может быть авторитетным общественное мнение? Маркс, создавший учение, последователи которого умертвили по всему миру десятки миллионов, пользуется репутацией, может быть, заблуждающегося, но безобидного политолога. Маркиз де Сад, никого в жизни не убивший, воспринимается как величайший злодей, хотя уж кем-кем, а злодеем он не был. Изнеженный сибарит, на долгие годы заключённый в каменный мешок, заполучив по освобождении реальную власть, де Сад и не подумал мстить своим обидчикам. Занимаясь составлением проскрипционных списков, он не стал вписывать туда родственников жены, годами преследовавших и, в итоге, упекших его в тюрьму. Гримаса истории: во время террора де Сад был арестован за излишнюю «умеренность». Аристократ не опустился до уровня своих преследователей. Массы оказались куда кровожаднее осуждённого ими же преступника. За недоплаченный когда-то грош, за выданную когда-то оплеуху простолюдины отрубали головы своим бывшим господам и рвали их на части. Мнимая жестокость маркиза де Сада совершенно блекнет перед реальной жестокостью, окружавшего его общества. Парижская чернь живьём расчленила благородную де Ламбаль и носила её голову на пике. Под корень вырезали деревни Вандеи, не щадя женщин и детей. А жестоким ославили де Сада. Безусловно, он не был проявлением Добра, но не был и Злом во плоти. Его с полным правом можно назвать безнравственным, поскольку он не признавал нравственности как таковой. В жизни он совершал предосудительные и даже преступные поступки. Хотя и в этом не стоит переоценивать сложившуюся за де Садом репутацию. В личной жизни он не был так уж порочен. Уж всяко до прославившегося на этой ниве Жиля де Рэ ему было далеко. Воспевая измену на страницах своих сочинений, после освобождения из тюрьмы Сад жил с одной женщиной. Обретя свободу и власть, не предался разврату и мщению, а занялся обустройством больниц. Его перу принадлежат слова, что «благосостояние народа — основа основ всякого государства». Ах, как же это аморально, как порочно!
Де Сад был литератор, и не более. В своих вкусах или безвкусии (кому как угодно) он опередил свою эпоху на два столетия. Эллиниак и не такое писала. А современный кинематограф явил картины куда более ужасные. Да и для своего времени де Сад был не столь уж из ряда вон выходящей фигурой. Он был ни чуть не аморальнее Дидро и уж точно остроумнее. Также значительно переоценена его мнимая жестокость. Мирбо в «Саде пыток» проявил куда больший садизм, Вольтер в «Орлеанской девственнице» превзошёл его в кощунстве. Аретино нисколько не уступал де Саду в развращённости. Так же, как Захер-Мазох был далёк от приписываемого ему порока, маркиз де Сад не был чистым садистом.
Дельмонсе, де Бланже, Нуарсей, Далвиль… Все злодеи-либертены де Сада могут вызывать к себе брезгливость, даже отвращение. Но не страх. Ужаснуть они не могут. Слишком они гротескны, нереальны. Персонажи кукольных театров мучили друг друга не меньше и с не меньшим наслаждением. Десадовские либертены — это такие же куклы. Неказистые, скрюченные лилипуты. Созданные как пародия на человека. У них нет харизмы подлинного зла. А все сцены издевательств более походят на шуточные потасовки.
В «Жюстине» на главную героиню сыпется столько бед и несчастий, что, в конце концов, становится, скорее, смешно, чем страшно. Это и есть проявление истины. Разве общественная мораль не заслуживает порой, чтобы ей задали хорошую трёпку?
Эпатаж является неотъемлемой частью современного искусства. Де Сад занимался художественной провокацией. Но общество, закон и мораль заклеймили его как отъявленного преступника. Палачи ХХ века, убивавшие миллионы, преспокойно наслаждались жизнью, заводили семьи, растили детей, пользовались за свои идеи признанием у современников. Но почему-то Сад, никого не убивший и никого не сделавший убийцей, по сей день носит на себе печать всеобщего презрения. Порицания он безусловно заслуживает, но не проклятия.
Его появление было неизбежно. Будуарная часть жизни должна была родить свою философию и своего философа. Окружающее его общество было не менее проникнуто эротизмом. Как и он, не верило в Бога. Современники не простили де Саду покушения на общественные нормы приличия — публичной фиксации того, что все делали втайне. Де Сад был открыто, демонстративно неприличен. Это обвинение было им заслуженно.
Он открыто высказал то, что общество говорило полунамёками. Он наглядно показал то, чем занимались лучшие представители этого общества. Де Сад выволок на обозрение все их потаённые мыслишки и тайные грешки. Подобного не прощают. Во имя Бога, которого сами же отвергали, во имя морали, которую сами же нарушали, де Сада прокляли и осудили на презрение.
В целом, де Сад говорил то же, что и Руссо, только в более резкой, откровенной форме. Либертен — это и есть завершённый естественный человек.
Де Сад — дитя эпохи Просвещения. Уродливое, но закономерное её следствие. Как закономерна была революция в стране, где хорошим тоном считалось оскорблять Церковь и фрондировать королю. Прежние вольнодумцы ограничивались нападками на каноны, Церковь и её иерархов. Сад пошёл дальше, себе во враги он избрал самого Бога. Согласно Камю, Сад «показал последствия логики бунта». Камю даже называл его предвестником романтизма. А это уже сродни идеализму. Хотя трудно признать подобное качество за столь противоречивой личностью. Де Сад сложен с философской, психологической, сексуальной и какой угодно точки зрения.
Предсмертное завещание порочного маркиза переворачивает все представления о нём. Льстя себя надеждой, что память о нём изгладится, в то же время хочет, чтобы хоть кто-то оставил по нём хорошие воспоминания. Он в самом деле был идеалистом. С оговоркой, на свой лад, но был. Де Сад мог писать какие угодно богохульства, придумывать какие угодно извращения. Но сам так не жил. Во имя торжества рациональности он пожертвовал всем: честью, свободой.
Антипод де Сада Жозеф де Местр писал: «В сердце самого развращённого дворянина мерцает некая негасимая искра чести». Эти искорки горели и в сердце маркиза де Сада, самого развращённого из всех развращённых дворян.