Безруков. Пушкин

Нам подарили билеты в театр. Точнее – один пригласительный на двоих в Центральный дом офицеров. В названии значился нашумевший спектакль под кратким названием «Пушкин». Гения русской литературы играл также небесталанный актер наших дней – Сергей Безруков. В нарядный пригласительный на дизайнерском картоне забыли вписать время – оно по умолчанию 19.00. На всякий случай пришлось сходить в Интернет: громкий спектакль, зычные имена – опаздывать не хотелось.

Начало было действительно в семь, но тут обнаружилась информация, повергшая меня в культурный шок: стоимость двух билетов была эквивалентна пятистам долларам… Ряд, конечно, третий, и даже центр его, да и диапазон ценовой стартовал от двадцати пяти долларов… Но, однако…

Минск, конечно, Европа, и даже ее примерный географический центр. Но реалии здешней жизни вовсе не европейские, и самый дорогой билет в Музкомедию не перешагнул еще десятидолларовой отметки.

В общем, появилось опасение быть разочарованными – особенно обидно, когда это случается за большие деньги, хотя и не свои.

На проспекте царил январский вечер. Пестрая подсветка продлевала новогодний настрой, вокруг главной елки страны на коньках скользил разнообразный народ. В довершение пошел почти бутафорский снег – такой он был безукоризненный и легкий в свете фар и фонарей.

У Дворца офицеров собирались счастливчики – с подаренными пригласительными или билетами, для покупки которых надо все-таки быть большим почитателем Безрукова. Или Пушкина.

… Зал был настолько полон, насколько это возможно. Я оглянулась со своего третьего ряда и увидела сотни голов, горохом рассыпанных по партеру, бельэтажу и балконам в придачу. Народу все прибывало. В начале восьмого пчелиный зрительский гул прервал голос Безрукого. Откуда-то из закулисья низким, несколько даже томным голосом он просил отключить мобильные телефоны, которыми «так легко разрушить атмосферу спектакля».

Зал выдохнул свет, впустил ледяное вытье метели и скрип саней, что неслись по лесу к селу Михайловскому. Зрителям показывали кино – задник сцены позволял это делать совсем как в кинотеатре. Из экранной пролетки Иван Пущин кричал одно и то же: «Пушкин, Пу-у-ушки-и-ин!». Сани остановились у крыльца. Навстречу ночному гостю выбежала самая известная в мире няня.

И тут зажегся свет на сцене – собственно в доме поэта. С постели вскочил разбуженный Пушкин, бросился в боковую дверь декораций и секунду спустя выскочил на то самое киношное крыльцо, где Пущин кружил Арину Радионовну вместе с фонарем и весело кричал совершенно в царскосельском духе: «Да как же не знать вас, дорогая няня? Ведь уж вся Россия вас знает!» В киношную метель в одной только ночной рубахе выскочил гениальный поэт, запрыгал по-мальчишески вокруг лицейского товарища…

Экран погас. В ту же боковую дверь, из которой выбежал Пушкин, вошли все трое, и действие продолжилось на сцене. Неожиданный и эффектный прием – переплетение двух искусств, театра и кино. Экранные заставки несколько раз органично вплетались в сценическую канву, усиливая эффект присутствия, раскрашивая сюжет и, кроме прочего, передавая то, что сценой передать невозможно: заснеженный лес, ледяную крупу, что бьет в глаза, скрип снега под ногами дуэлянтов.

Меня спрашивали потом – о чем спектакль? Он – о жизни Пушкина. Александра Сергеевича. О любви его. О непонимании его. Об унижении и о таланте, совершенно небывалом. О щедрости, о гордости, что привела под французское дуло.

Жизнь – от восстания декабристов до самой дуэли. От юных двадцати пяти лет до молодых тридцати семи. Дуэль – тоже кино, с большими глазами, с эмоциями во весь экран, с пулей в животе…

Четыре (!) часа чистой драматургии. С недолгим перерывом. Ничто не утомило, ничего не затекло. Двести сорок минут – как одна. Наверное, это и есть искусство. Синтез искусств – когда свет тревожит и попадает в ноты с музыкой – не просто громкой, но уместной и прожигающей самое нутро. Когда гениальные стихи в правильном исполнении, а актеры – каждый на своем месте.
Когда старая няня пластается по полу и рыдает в голос, цепляясь за ноги Сашеньки – чувствует звериным чутьем, что нельзя ему на Сенатскую площадь, на верную погибель.
Когда Пушкин, в котором всего немного слишком, исповедуется перед женой, и мечется по сцене, и рвет мундир, и валится в бессилии на колени… И слезы… Слезы на мужском лице. Им невозможно не верить.
Когда на поклоне с трудом возвращаешься в 21-й век и жалеешь, что не куплены цветы, которыми соотечественники завалили Пушкина-Безрукова. А еще – криками БРАВО и долгими неотпускающими аплодисментами.

Зачем люди идут в театр? За настроением? За впечатлением? За энергетикой, которой щедро делятся иные актеры? Здесь всего было вдоволь. Высоковольтного напряжения хватило на всех.

Вышли почти в полночь, заряженные и наполненные. Снег продолжал свое дело – сыпал белым на бедную нашу землю. И мы осторожно ступали по ней, боясь расплескать то, что копилось и наполняло до краев. Все четыре незабываемых часа.




Январь 2013