Произведение «Мормышка» автора Мирамар

И где он ее нашел – такую? Маленькая – по плечо Денису, тощенькая, как смерть, плечики узенькие, под платьишком вообще пустота, наивные голубые глаза полуребенка-полуженщины, нос кнопкой и прилипшая к губам улыбка на круглом, кукольном личике. Сын сказал, что познакомились в каком-то кафе. Она там работает официанткой. А приехала из далекой деревни, здесь живет у подруги. Разве такую невесту они прочили своему единственному отпрыску? Сынок-то – красавец-мужчина, высокий, русокудрый, армию прошел в десанте, и руки растут откуда надо. Разве она ему ровня?

Но – встретили по-людски, усадили за стол, налили сладкого домашнего винца. Сын представил избранницу: «Люся… Лю…» Девушка больше молчала, на расспросы отвечала односложно – «да» и «нет». Поковыряла вилкой в тарелке, отпила пару глотков вина, не сводя с Дениса счастливых, широко распахнутых глаз – только ресницы хлопали… Отец хмуро молчал, опорожняя одну стопку за другой, мать, подперев голову рукой, посматривала на сыновью зазнобу то ли с жалостью, то ли с удивлением, и косилась на супруга: что скажет?

Ничего он не сказал, тяжело поднялся и ушел в спальню. Денис пошел провожать свою маленькую Лю, а когда вернулся, сказал убиравшей со стола матери:
- Пусть она поживет у нас… ладно?
- А у вас это серьезно? – спросила она. – Ты хорошо подумал?
- Да. Я даже сделал ей предложение.
- Ох, сынок, - выдохнула она. – Не пожалеешь потом?
- Не пожалею, ма. Люблю я ее…

Свадьба была скромной, домашней. Только купили невесте платье да кольца. Немногочисленные гости говорили дежурные тосты, налегали на спиртное и закуски. Веселья не получилось.

Денис настоял на том, чтобы Лю уволилась с работы, сказав, что не хочет видеть, как ее Лю лапают упившиеся до положения риз клиенты. Сам же нашел себе еще одну подработку – сторожем на автостоянке, сутки через трое. Жили они в большой комнате на втором этаже, и теперь Лю, поставив стул к окну, ждала его тоже сутками, не осмеливаясь даже позвонить по телефону. Мать Дениса до кухни ее не допускала, все делала сама, лишь иногда поручая ей помыть полы или вытереть пыль. В остальное время она сидела у окна, наблюдая, как меняются времена года, читала или вязала и - ждала… ждала…

Отец тоже особо не привечал невестку, только здоровался – и проходил мимо. Лишь однажды, когда после ужина они остались с сыном вдвоем, спросил:
- Ну, и как у вас семейная жизнь?
- Все хорошо, пап. Скоро будешь дедом!
- Вот как? – у отца ни один мускул на лице не дрогнул, а спросил так – больше для приличия. – И где ты ее нашел-то? Всё сидит и сидит, книжки какие-то дурацкие читает, лучше бы работу себе поискала! Как она рожать-то будет? Задница – с кулачок… Не баба, а мормышка какая-то. Вон – и тебя подцепила… С первой поклевки. Другую-то не найти, что ль?
- Мне другой не надо, - отрезал сын.

И снова потянулись дни и месяцы. Жаркое, душное лето сменила прохлада осени. Во дворе с тополей облетели листья, и теперь они стояли голые, неприкаянно-сиротливые. Однажды приехала навестить дочку мать Лю – такая же маленькая, худенькая, в каком-то затертом пальтишке и резиновых ботиках. Деревеньщина, словом. Но тоже встретили хорошо, накрыли стол, поговорили о том, о сем. Места в доме было много, и ее поселили в отдельной комнате, но там она только ночевала, и все остальное время проводила с дочкой наверху. А через три дня вдруг уехала, даже ни с кем не попрощавшись.

Лю часто плакала, и хоть скрывала это от мужа, но красные глаза ее выдавали. Денис работал почти без выходных, домой приходил усталый, раздраженный, ужинал и сразу ложился спать. А она по-прежнему не спускала с него красиво-восторженных глаз, даже когда он спал, по-детски подложив под щеку сложенные ладони. Каждые две недели ходила в женскую консультацию, и когда ей предложили узнать пол ребенка, отказалась. Зачем? Ведь она все равно будет любить его, независимо от того, кто родится, - мальчик или девочка.

Потом они сходили в магазин и купили кроватку и коляску. Остальное приданое она шила сама на древненьком «Зингере», скрипящем, как несмазанный колодезный ворот: чепчики, пеленки, распашонки. Муж покупал шерсть, а она вязала своему будущему ребеночку шапочки и кофточки. Связала и свекру красивый красно-синий свитер, подарила, тот буркнул «спасибо», но свитер так ни разу и не надел.. Мать Дениса иногда заглядывала в комнату, справлялась о здоровье. В дверях останавливалась, смотрела на невестку, на ее подбирающийся к носу живот, качала головой и уходила. Лю чувствовала себя совершенно чужой и забытой и снова плакала, уткнувшись лицом в вязание.

А тут и зима – холодная, снежная, вьюжная. Она постоянно мерзла, куталась во все одежки, но теплее не становилось. И на душе было холодно и тревожно. Свекровь подсовывала ей за столом самые сладкие кусочки, Денис привозил фрукты, но она почти ничего не ела и все чаще гляделась в зеркало. Оттуда смотрело на нее словно чужое лицо – припухшее, с синими отеками под глазами, а губы... губы все равно улыбались! Иногда она начинала злиться на себя, бралась за косметику, но тут же откладывала – глаз-то все равно не спрятать, не утаить. В них всё видно.

Перед самым Новым годом ее забрали по «скорой» и оставили в роддоме на сохранение. Денис два дня ходил за доктором, пытаясь узнать о состоянии его жены. «Пискощуп» разговоров избегал, прятал глаза и нырял в первую попавшуюся дверь, ссылаясь на срочный вызов. Последнюю неделю Денис спал в кресле, возле телефона. От малейшего звука вздрагивал, просыпался и машинально хватался за трубку. Наконец, позвонили из роддома.

Он даже не стал вызывать такси, пошел-побежал в роддом – и не замечал ни пронизывающего насквозь холодного ветра, ни наметенных за ночь сугробов. Вместо доктора к нему вышла пожилая медсестра с заплаканными глазами и сказала, что его жена умерла сразу после родов. Долго не могла родить, ей сделали «кесарево», но было уже поздно…

А ребенка – девочку – выходили. Денис назвал ее Люсей . Лю...