Старость

Сергей Петрович страдал от одиночества. Тяжело было сознавать, что о нем, теряющем зрение семидесятитрехлетнем старике, некому позаботиться, еще тяжелее, что не о ком заботиться ему самому. От чувства своей ненужности не хотелось жить. Когда безрадостные мысли особенно одолевали, когда подолгу мучили головные глаукомные боли, он шел в ванную и глядел на гвоздь в стене. На нем висела гладильная доска. Она, впрочем, давно стояла в зале: он что-то гладил да так и оставил ее там. Сергей Петрович представлял, как он привяжет к гвоздю веревку, сделает петлю… От мысли, что в любой момент можно покончить с этим тягостным существованием, становилось легче.

В тот день тучи с утра закрывали небо, только в обед выглянуло солнце. Сергей Петрович вышел на балкон погреться. Внезапно на него полетели брызги. Он поднял голову, повернул ее немного направо (год назад он ослеп на один глаз). Это близнецы-пятиклассники стреляли в него со своего балкона, этажом выше, из водяного пистолета. Они со смехом спрятались. Сергей Петрович хотел обратить все в шутку, но слишком ехидным было их хихиканье. Он вошел в комнату. И вдруг услышал: «Леопольд, выходи, подлый трус!» И снова смешки. Несколько секунд он стоял в полной растерянности, потом его охватил гнев. Не на братьев – на их родителей. «Вы почему не воспитываете своих детей? – мысленно обращался он к ним, шагая по комнате. – Это же ваш долг. Долг!» У него разболелась голова, лоб просто раскалывался. «Поменьше нервничайте, – предупреждал врач. – От волнении внутриглазное давление повышается». Сергей Петрович закапал в глаза пилокарпин, однако боль не проходила. Он сел, ссутулившись, на диван, посмотрел в окно. Погода испортилась, заморосил дождь. В комнате потемнело. От порывов ветра о перила балкона бились ветки сливы. Внезапно его охватило непреодолимое отвращение к жизни. С беспощадной ясностью увидал он, что ждет его впереди. Нищенское бессмысленное прозябание. Вечные головные боли. Неизбежная, рано или поздно, слепота: глаукома неизлечима! И не от кого ждать ни помощи, ни слова сочувствия. И ничего уже нельзя изменить.

Он встал. Раньше мысли о самоубийстве, рассматривание гвоздя в стене были лишь каким-то заигрыванием с самим собой, щекотанием нервов. В глубине души он всегда чувствовал, что в последний момент что-то обязательно остановит его. Теперь же он не ощущал никаких внутренних преград. Сергей Петрович шагнул к комоду, достал бельевую веревку…

Неожиданно с балкона послышалось отчаянное мяуканье. По подоконнику бегал взад и вперед черный с белой шеей котенок и вытаращенными глазами заглядывал в комнату. Как оказался он на балконе третьего этажа? Иногда котенок вставал на задние лапки, а передними перебирал по стеклу. Его призывы о помощи отвлекали, решимость Сергея Петровича ослабевала. Он впустил котенка, накормил (тот с жадностью все съел), вынес на лестничную площадку и закрыл дверь. Тут же раздалось трагическое мяуканье. Чтобы этого не слышать, Сергей Петрович вышел на балкон. Уже падал мокрый снег. Минуты через две он снова увидел котенка. Зверек лез вверх по сливе. По крутому суку перебрался на почти вертикальную ветку, с нее перепрыгнул на балкон. Сергей Петрович зашел в комнату и захлопнул дверь перед самым его носом. Вскоре котенок, кажется, понял, что его не хотят пускать, и полез вниз. Это было непросто. Он спускался по дереву с несчастным видом, облепленный снегом, с опаской поглядывая на землю. Сергей Петрович почувствовал угрызения совести. Тщетно пытался он вернуться в прежнее состояние. Когда с балкона донеслись знакомые звуки (котенок в третий раз взобрался по дереву на баллон), он поспешно открыл дверь.

Так Киса (он дал котенку такое имя) вошла в его жизнь. На Сергея Петровича свалились заботы и хлопоты. Досаждало ее несмолкаемое мяуканье. Если она долго не получала мяса, то мяукала особенно пронзительно. Или молча сидела на стуле, насупившись, уставясь в пол, всем своим видом выражая упрек. Это было еще хуже. Сергей Петрович тратил на мясо для Кисы немалую часть своей скудной пенсии, пока не приспособился кормить ее дешевыми кишками.

Она не отходила от него ни на шаг. Сергей Петрович имел привычку ходить по комнате, от входной двери до середины зала и обратно. Киса бегала за ним. Вскакивала на бельевую корзину у двери, чтобы быть поближе к нему, чтобы ему удобнее было взять ее на руки, пробегала по полке под вешалкой и гладильной доске и спрыгивала на пол. Затем вместе с Сергеем Петровичем разворачивалась, запрыгивала вновь на доску и продолжала обратный путь. И конечно мяукала, мяукала до тех пор, пока он не садил ее  себе на плечо. Когда он ложился на диван, киса тут же оказывалась у него на груди и начинала шаловливо трогать лапами и покусывать пуговицу на пиджаке, непременно среднюю. Он гладил Кису. Она млела, вся колыхалась от благодарного мурлыканья. Если Сергей Петрович убирал руку, она дружелюбно взглядывала на него, вытягивала лапку и касалась его лица. Словно хотела сказать: «Гладить-то не забывай».

В такие минуты приходили непривычные мысли. Он вспоминал деда. «Сравнивай все с худшим, – учил тот внука. – Ограбили тебя? Радуйся! Радуйся, что только ограбили, а не убили». Да, философом был его дед. В самом деле, люди живут без рук, без ног. А он цел, здоров. Не считая глаукомы. Но несколько лет-то он еще будет видеть. Главное – не забывать про пилокарпин.  А сколько сейчас бомжей! У него же своя квартира. В столице, почти в центре. Многие всю жизнь мечтают о большом городе, да не получается… Кто-то залез в долги. Кредиторы требуют, угрожают… «Ставят на счетчик». Он, слава богу, никому ничего не должен. Да он счастливый человек! Сергей Петрович со страхом вспоминал, как близок он был к самоубийству.

Иногда он просыпался с прежней тревогой и тоской в душе. Но, ощутив теплый комок у себя под боком или различив Кису на гладильной доске, ее таинственно мерцающие глаза, устремленные прямо на него, он успокаивался и снова засыпал.

Незаметно Киса превратилась в красивую кошечку. Весной она вдруг пропала. Сергей Петрович звал ее, искал. Лишь на третьи сутки услышал он на балконе ее мяуканье. У него радостно забилось сердце. Киса не кинулась к нему, как он ожидал, а с царственной грацией львицы распласталась на полу. Поев, Киса снова ушла.  Вечером Сергей Петрович встретил ее во дворе. Она бежала по дорожке, не обращая на него внимания. За ней короткими перебежками, прижимаясь к земле, следовал рыжий кот. Будто за мышью охотился. Киса оглянулась и кокетливо упала на спину. Кот бросился к ней. Она вскочила и скрылась за углом дома.

С этих пор у Кисы появились свои интересы, своя самостоятельная жизнь.

Однажды его разбудил стук под диваном. Он зажег ночник, заглянул вниз. Киса пыталась грызть большую, почти с нее, кость. Рядом лежала еще одна. Очевидно, нашла их в мусорном контейнере. Кошка уходила по лестнице, но возвращалась в квартиру лишь через балкон, другой дороги не признавала, и оставалось только удивляться, как она затащила кости вверх по дереву.

Когда она пропала опять, Сергей  Петрович особенно не беспокоился. Но прошло три дня… Ее все не было. Предчувствуя недоброе, он отправился ее искать и в соседнем переулке, возле мусорных контейнеров, наткнулся на мертвую Кису. «Много их подохло, – сказала проходившая мимо женщина. – Недавно крыс травили, а кошки, видать, тоже эту отраву жрут…»

Сергей Петрович принес лопату и закопал Кису. Потом вернулся домой. Никогда еще не казалась ему квартира такой пустой, никогда не ощущал он себя таким одиноким. Но мысль о самоубийстве не приходила. Это маленькое загадочное существо вернуло ему желание жить.

На другой день он принес крошечного полосатого котенка. Напившись молока, котенок сделал на паласе лужу, затем уселся у его ног, заглядывая ему в лицо бессмысленными глазками. Сергей Петрович напряженно думал, где и как смастерить для него туалет.

Жизнь продолжалась…