Всю ночь лил дождь. К утру он перестал, но небо было затянуто мрачными темно-серыми тучами. Горы побелели, ночью там выпал снег. Из степи задул сырой, пронизывающий ветер.
Погода всегда сильно влияла на настроение Малики. Вот и теперь она понуро сидела на глиняном полу кухни, привычными движениями протирала пиалы и с печальной задумчивостью глядела куда-то в угол. Иногда она затягивала вполголоса заунывную песню, однако тут же умолкала. Со двора доносился размеренный стук: ее отец, хозяин чайханы Максат, колол в сарае дрова. Посетителей все еще не было.
Они жили вдвоем. Всю женскую работу по хозяйству выполняла четырнадцатилетняя Малика. Мать ее умерла два года назад от холеры.
Наконец, появился первый посетитель. Девочка выглянула из кухни и тихо ахнула. Это был высокий тощий старик. Белые борода и усы, низко надвинутый на лоб тюрбан наполовину скрывали его изможденное лицо. Ветхая, рваная одежда была мокрой. Старые ичиги прохудились. Незнакомец дрожал мелкой дрожью. Он хотел что-то сказать, но лишь застучал зубами, зашатался и свалился на пол. Малика бросилась к нему. У старика был жар.
Только через неделю чайханщик и Малика выходили его. Старик попросил у Максата разрешение пожить тут несколько дней. Он сказал, что скоро у него будет много денег, и он за все щедро расплатится. Старик повел странную жизнь. Рано утром уходил на весь день в горы. Что он там делал, никто не знал. Возвращался Акбар – так звали старика – всегда измученный и чем-то удрученный. Впрочем, попив чаю, он немного приободрялся и начинал рассказывать о дальних странах, о диковинных народах. Малика любила слушать Акбара. Весь день она с нетерпением ждала вечера; эти рассказы стали главной радостью в ее однообразной жизни. И посетители, особенно купец Абу Муслим, заслушивались его историями. С появлением Акбара их стало больше. Рассказывал тот действительно увлекательно, красочно, но иногда словно на что-то натыкался и на время замолкал. О Гуристане он никогда не говорил.
Как Малике хотелось узнать, зачем старик ходит в горы! Однако она стеснялась приставать с расспросами. Однажды Акбар вернулся раньше обычного. Он был радостно возбужден, его большие серые глаза смотрели весело и уверенно. Старик заверил чайханщика, что завтра он заплатит за ночлег и еду. В этот вечер он рассказывал особенно красноречиво и вдохновенно.
На следующий день старик впервые не встал с рассветом. Уже солнце поднялось высоко, а он продолжал спать. День выдался отличным: на ярко-синем небе не было ни облачка, из степи дул ласковый ветерок.
И настроение у Малики было отличное. Во-первых, под влиянием погоды, во-вторых, она радовалась за старика, хотя и не понимала причины происшедшей в нем перемены. То на дворе, то на кухне слышались ее веселое пение и звонкий смех.
Ничто не предвещало беды.
Чайхана была небольшая, скромная, однако располагалась она удачно: недалеко от городских ворот. У измученных жаждой путников, иногда весьма важных людей, не хватало подчас терпения искать чайхану поприличнее, и они останавливались у Максата. Так случилось и в этот день.
Чайхану посетил Себук-тегин, один из удельных владетелей Гуристана. Он полулежал на лучшем месте в айване, перед низким столиком с резными ножками, пил чай и беседовал с Абу Муслимом. Его слуги уселись поодаль. Максат, взволнованный, озабоченный, сновал с подносом между кухней и айваном. Малика хлопотала на кухне.
– Эмир Алп-Арслан умер от горя, – говорил Себук-тегин. – Не мог он пережить того, что случилось с его дочерью.
Девочка услыхала эти слова, и ее охватило любопытство. Она стала, с кумганом в руке, в дверях кухни, боясь что-то пропустить. И увидела Акбара. Он проходил мимо айвана. Старик был в том же возбужденном состоянии, что и вчера вечером. Он остановился и прислушался.
Себук-тегин отхлебнул из пиалы зеленого чаю и продолжал:
– От Мавераннахра до Кашгара, от Хутталяна до Хорезма шла слава о ее красоте, уме, воспитанности. И вдруг она превратилась в настоящее животное. Могла отнять кость у собаки и глодать ее…
– Ложь! – воскликнул Акбар. – До самой своей гибели оставалась она воплощением благородства!
Малика чуть не выронила кумган. Сердце ее учащенно забилось. Максат открыл рот и замер с подносом в руке. Себук-тегин медленно поставил пиалу, медленно перевел свои непроницаемые черные узкие глаза на старика. Стояла напряженная тишина.
Ее прервал один из слуг Себук-тегина:
– Как смеешь ты, жалкий старик, обвинять моего господина во лжи?
Акбар горделиво скрестил руки на груди.
– Когда-то такие, как твой хозяин, были рады, если я удостаивал их взглядом.
Абу Муслим подался вперед и впился глазами в старика. Широкое жирное лицо Себук-тегина побагровело.
– Замолчи, нищий безумец! – прошипел он.
Акбар рассмеялся.
– Это я нищий? Я самый богатый человек в Гуристане. Ты даже…
Слуги набросились на него с кулаками. Старик упал. Малика тихонько вскрикнула. Острая жалость к Акбару, страх охватили ее. И в то же время у нее мелькнула мысль: «Не помешался ли он?»
Избиение продолжалось. Тюрбан, который старик никогда не снимал, покатился по полу. На лысине Акбара был старый шрам.
Абу Муслим живо повернулся к Себук-тегину.
– Они забьют его до смерти!
– Прекратите! – приказал тот по-огузски. Осевшие здесь век назад тюрки в отличие от коренных ираноязычных гуристанцев говорили на огузском языке. Себук-тегин в гневе вышел в сопровождении слуг во двор. Он уехал.
Чайханщик схватился за голову. Девочка подбежала к Акбару. Он стонал. Максат с помощью купца отнес старика в его каморку. Абу Муслим пообещал прислать лекаря. Перед уходом он опять пристально посмотрел на Акбара. Несколько мгновений они глядели в глаза друг другу. Затем купец повернулся и быстро ушел. Малика села на корточки перед стариком и с тревогой смотрела на него. Чайханщик молчал, лишь сокрушенно вздыхал и бросал на Акбара укоризненные взгляды.
Тот приподнялся и слабым, но решительным голосом произнес:
– Я не могу оставаться в городе.
– Что вы, дедушка Акбар! – всплеснула руками девочка. – Вам надо лежать. Сейчас придет лекарь.
– Мне грозит беда.
– Говорят, Себук-тегин не злопамятный, – попыталась успокоить его Малика.
– Не его я опасаюсь. – Акбар помолчал и вдруг заявил: – Максат, я покупаю у тебя ишака. В ущелье Дуоба, третьем от Панчруда, там, где сливаются два ручья, есть заброшенная кошара. У входа лежит плоский камень. Под него я положу деньги. За ишака, за все. Забери их завтра. И никому ничего не говори. Еще мне нужен топор. – Заметив, что Максат колеблется, он добавил: – На эти деньги можно купить полсотни ишаков.
Чайханщик согласился. Он помог старику взобраться на ишака, дал топор, несколько лепешек, горсть кураги. Тот тепло попрощался с Максатом и Маликой и уехал.
Максат, озабоченно вздыхая, пошел пешком на базар. Малика осталась одна. Она мыла посуда на кухне, когда внезапно послышались шум, топот, и в чайхану ворвались стражники эмира и Абу Муслим. Они все обыскали.
– Где старик? – спросил купец, грозно сдвинув брови.
Таким девочка его никогда не видела. Она испуганно глядела на него, часто моргала и молчала. Абу Муслим шагнул к ней, схватил за худенькое плечико и с силой потряс.
– Отвечай, негодная девчонка!
Малике было и больно, и страшно, она была близка к тому, чтобы разрыдаться. Но девочка решила не выдавать старика, что бы ни случилось, и, сжав губы, упрямо молчала. Не дождавшись ответа, они ушли.
Не успела Малика прийти в себя, как во двор въехал Акбар. Он почти лежал на шее ишака. Лицо был белым как мел.
– Отец дома, Малика? – поспешно спросил он.
– На базаре, – ответила девочка и добавила с болью в голосе: – Дедушка Акбар, зачем вы вернулись? Здесь сейчас были стражники, с ними купец. Они искали вас.
– Я передумал. – Старик попытался приосаниться, затем заговорил торжественным тоном: – Малика! Я столько добра видел от тебя и твоего отца! (Она сделала протестующий жест.) Я дарю вам сокровища гуристанских эмиров! – Он снова сгорбился. – Мне они уже ни к чему. Чувствую: после таких побоев я долго не проживу.
Он замолчал, что-то обдумывая. Малика не испытала никакой радости от его слов. Сейчас лишь тревога за его здоровье, за его жизнь владели ею. К тому же она снова усомнилась в его рассудке.
– Ждать твоего отца я не могу, – вновь заговорил старик. – Выход один: ты, Малика, поедешь со мной. Я покажу, где сокровища. Потом вернешься домой.
Девочка растерялась. Ее пугала мысль, что придется возвращаться одной. «И отец будет очень недоволен, что я без спроса уехала из города, что оставила чайхану без присмотра, – думала она. – Но ведь если окажется, что из-за моей нерешительности сокровища отцу не достанутся, он будет недоволен еще больше». Она согласилась.
Они попросили у соседей ишака.
– После обеда Малика возвратится, вернет ишака. Передайте Максату, что мы поехали в то самое место, – попросил старик. – В то самое, так и скажите, он знает.
Они беспрепятственно выехали из Занданы. Девочка впервые оказалась за городскими стенами. Она невольно залюбовалась открывшимся видом. Сочную зелень полей и холмов подчеркивала яркая синева неба. За холмами виднелись скалистые фиолетово-коричневые вершины гор. Они проехали немного по главной дороге и свернули налево, на дорогу едва заметную. Она вела в горы. Они постоянно оглядывались. Погони как будто не было.
– Расхвастался, старый дурак! – вырвалось у Акбара. – Как я раньше не догадался, что Абу Муслим – шпион эмира. Не зря он все время приглядывался ко мне, расспрашивал о прошлом…
– Дедушка Акбар, почему вас хотят схватить?
– Аллах свидетель, я честно прожил жизнь. А вот об эмире Хаджжадже я знаю такое, что он хотел бы скрыть. И только мне известно, где сокровища. Вот почему он охотится за мной. Хаджжадж – страшный человек.
Дальше дорога начинала петлять между холмами. Они еще раз обернулись. И увидели, как из городских ворот выехала группа всадников в синих халатах стражников. Половина помчалась по главной дороге, половина – вдоль берега Панчруда в сторону гор. Понукая ишаков, старик и девочка скрылись за холмом.
– Ищут меня, – сказал Акбар, помолчал и продолжал: – Может, я погорячился, назвав слова Себук-тегина ложью. В них есть доля правды. Просто он не знает всего.
– Расскажите об этом, – попросила девочка.
Такого приключения еще не было в ее жизни. Разноречивые чувства переполняли Малику: жалость к старику, желание узнать все о нем и об этой загадочной дочери эмира, восхищение красотой природы. И сокровища ей захотелось увидеть. Но главным чувством был страх.
Они немного проехали молча, потом старик заговорил:
– При эмире Алп-Арслане отец Хаджжаджа командовал столичным гарнизоном. Сам он заведовал эмирской охотой. Я был псарем. Псарный двор примыкал к высокому забору эмирского сада. Иногда оттуда доносилось дивное пение. Мне было двадцать лет, и в моем сердце вспыхнула любовь. Я узнал, что это поет Гюзаль, дочь эмира. Я ее никогда не видел, но можно полюбить и за голос. Впрочем, говорили, что она необыкновенно красива. Однажды пение раздалось совсем близко и вдруг оборвалось. Я услышал голос Хаджжаджа. Он
Понравилось, очень!