Балкон

Балкон (рассказ)
    Этот подарок изменил его жизнь.
Когда ключ вошёл в замочную скважину, он понял, что это Нина. Впрочем, кто же ещё это мог быть? Да, где-то раз в месяц к нему наведывался участковый, но звук от входящего в замочную скважину ключа тогда был совсем иным. Он привык различать эти звуки. Бесспорно, это была Нина.
Он вспоминал, когда Нина пришла первый раз. Это было на следующий день после похорон его матери. Он не поехал на кладбище. Зачем было кому-то доставлять неудобства. Кто бы сносил его с третьего этажа вниз? Кто бы нёс его по кладбищу до могилы? Затем обратно? Нет, он не хотел никому быть обузой. С мамой он попрощался здесь, в этой комнате. Не открывая рта, он проговорил с нею всю ночь. Он знал, что она слышит его. Он просил у неё прощения, за то, что родился таким. Он понимал, что он в этом не виноват. Но всё же… Мама положила свою жизнь к его ногам. К ногам, которые никогда не двигались. Она ведь могла сдать его в какой-нибудь интернат, в какую-нибудь лечебницу. Она могла бы устроить свою жизнь, найти мужчину. Могла бы… Теперь уже нет. И он просил прощения, глядя всю ночь на её неподвижное, умиротворенное лицо. А утром её увезли.
И тогда он подумал, а что делать ему? Как быть ему? Он, – один. Он практически ничего не может. Ничего… Почему-то пришла мысль о голодной смерти. Это мучительно? Вероятно, – это мучительно. Зачем ждать? Руки, хоть и плохо, но всё же слушались его. Можно постараться смастерить петлю. Из простыни… Прикрепить её вот здесь, за спинку кровати. И всё… Будет больно? Может быть. Но всё-таки, это лучше, чем голодная смерть. Да, мама говорила ему, что нельзя думать о самоубийстве, что это грех. Но теперь… Её нет. А он? Он – один и никому, никому не нужен. Просто лежать и ждать? Чувствовать, как из тебя уходит жизнь? Нет, он не хотел. Уж лучше, – сразу…
И тут он услышал этот звук. Звук входящего в замочную скважину ключа. Он услышал, как женский голос произнёс его имя. Первым в комнату вошёл мужчина в форме полицейского, а за ним, – женщина. Это и была Нина. Так он с ней познакомился.
Нина – социальный работник. Слегка полноватая брюнетка с изумрудными глазами и с каким-то постоянно рассеянным выражением лица. Она практически заменила ему мать. Она приходила каждый день, кормила его, переодевала и даже обмывала. Вначале он жутко стеснялся, всё-таки он уже почти совсем взрослый мужчина. Но он понимал, что иначе нельзя. И в нём росла благодарность. Он так хотел сказать ей «Спасибо»! Сказать хотя бы раз. Но, он не говорил. Он не помнил, говорил ли он вообще когда-нибудь. Иногда, ему казалось, что его голос где-то глубоко-глубоко внутри него прикован к скале тяжёлыми железными цепями. И он не мог. Он был абсолютно нем.
И на этот раз он не ошибся, – это действительно была Нина. Только на этот раз она была не одна. Он различил ещё несколько голосов и услышал какой-то стук, словно кто-то неумело пытался разбудить засыпанный землёй колокол. Нина первой вошла в его комнату. Её вечную рассеянность заменяла сияющая улыбка.
– Смотри! Смотри! Мы привезли тебе подарок! – Нина отошла в сторону, и он увидел шикарное кожаное кресло на огромных блестящих металлических колёсах. Под креслом был какой-то ящичек, от него – к подлокотникам тянулись провода и исчезали в пластмассовых коробочках с кнопочками.
– Познакомься, – это Марк и Лида! – Нина махнула в сторону мужчины, который и вкатил в комнату это блестящее чудо, и на стоящую рядом с ним женщину. – Они представители благотворительного фонда  «От сердца к сердцу». Я рассказала им о тебе, о твоих проблемах. И вот… Они дарят тебе эту электроколяску. Тебе нравится?
Он подтянулся на руках и сел, оперевшись о спинку кровати. Он посмотрел Нине в глаза и закивал головой в знак согласия.

Этот подарок изменил его жизнь.

Марк подошёл к нему.
– Давай мы с Ниной Ивановной поможем тебе сесть в коляску, и я покажу тебе, как ей управлять. Это совсем не сложно.
Марк с Ниной подняли его и аккуратно посадили в кресло. Нина поправила его ноги. А Марк положил его правую руку на коробочку с кнопочками.
– Видишь, эти четыре кнопочки? Они со стрелочками. «Вперёд – назад» и «вправо – влево». Всё – просто! Чтобы включить мотор, нажимаешь вот эту зелёную кнопочку, а затем одну из этих четырёх. Выключить мотор – красная кнопка. Понятно?
Он кивнул.
– Попробуй!
Руки плохо слушались его. Пальцы несколько раз проскакивали мимо кнопок.
– Помочь? – бросилась к нему Нина.
Он закивал головой из стороны в сторону. Нет, он должен это сделать сам. Сам!
Наконец, ему удалось нажать зелёную кнопку. Он сместил руку и попробовал нажать одну из четырёх. Коляска задёргалась и её начало шатать из стороны в сторону. Колёса скрипели, словно желали выразить своё недовольство.
– Не торопись! Не торопись! – успокаивал его Марк, – Нажимать необходимо по очереди и придерживать пока коляска не станет в нужном тебе направлении. Вот! Вот, молодец!
У него получилось! Получилось! Он по очереди нажал каждую из четырёх кнопок и, оглядев комнату, попробовал выставить коляску по направлению к балкону. Нажал на стрелочку «вперёд». Коляска медленно, с каким-то самодовольным урчанием, покатилась через комнату. Движение захватило его. Он двигался! Двигался без посторонней помощи! Да, при помощи этой чудо-техники, но без помощи других людей. Всего лишь полчаса назад он об этом и мечтать не мог.
Нина, опередив его, бросилась к балкону и открыла дверь и смотрела не него со своей традиционной рассеянной улыбкой.
Коляска докатилась до балконной двери и забуксовала. Колёса прокручивались на месте. Мотор уже не урчал, а издавал резкий скрежет, словно злился на неизвестно откуда возникшее препятствие. Порожек! Небольшой, до десяти сантиметров, порожек стал непреодолимым препятствием.
– Сейчас! Погоди! Нажми красную. Да! Так! Нина помогите мне! – Марк взял коляску с одной стороны. Нина подскочила с другой. И они переставили коляску через порожек.
Он выкатился на балкон.
Его глаза округлились. Впервые за его девятнадцать лет перед ним был Мир! Теперь это был и его Мир. Он понимал, что этот Мир существовал всегда. Но, раньше… Раньше этот Мир существовал без него. Теперь он будет с ним. И он будет теперь с этим Миром. У него перехватило дыхание. И пусть этот Мир ограничен горизонтом. Горизонтом, до которого добегает его взгляд. Он всё равно, – огромен! Это уже не пространство, ограниченное стенами его комнаты, его квартиры. Это, – Мир!
Он плакал. Но впервые… Впервые это были слёзы радости.

На следующий день Нина пришла с каким-то мужчиной. Он принёс с собой дощечки, инструменты и соорудил что-то наподобие небольшой эстакады, покрыв нё шипованой резиной. Теперь, по этой эстакаде, он мог сам заезжать на балкон. Больше не было порожка. Не было никакой преграды.

Он очень быстро научился влезать на коляску и перемещаться с неё обратно на кровать. Как хорошо, что руки всё-таки слушались его.
И в его жизни появилась цель, – он познавал Мир. Каждый день перед самым рассветом он въезжал на балкон и становился частью этого Мира. Он видел деревья, слышал, как шелестят их листья. И он был одним из них. Мощным, высоким, стремящимся ввысь, –  к солнцу. Он видел птиц, слышал их пение и становился одним из них. Он был таким же свободным, таким же крылатым и в его власти было целое небо. Он видел кошек, снующих во дворе, и становился одним из них. Таким же пушистым, таким же грациозным, таким же ловким. И ещё… Ещё он видел людей. Их было много. Они были такими разными. Такими не похожими друг на друга. Они вызывали в нём безумный интерес. Он хотел познакомиться хоть с кем-нибудь из них. Он знал, что он не сможет им ничего сказать. Не сможет даже назвать своего имени. Но он верил, если он увидит их глаза, – они станут знакомы. Он разговаривал бы с ними глазами. И, может быть, они могли бы подружиться. Это было бы здорово!
Но люди, там, – внизу, под балконом, всегда торопились. Они всегда выглядели суетливыми. Они постоянно куда-то стремились, неслись, бежали.  И никогда… Никто… Никто никогда не подымал головы. Почему? Он изо дня в день думал над этим «почему» и не находил ответа. Он чувствовал, что внутри него что-то зарождается и это что-то касается этих спешащих, суетящихся людей. Он пытался понять это. Как-то определить, назвать это чувство. Но не мог. И, возможно, он отказался бы от этой затеи, – понять, что именно в нём зреет, если бы однажды не увидел…
Он увидел, как женщина избивает ребёнка. Он понял, что это мать… Мать избивает своё собственное дитя. Ребёнок не кричал. Заливаясь слезами, он просто старался прикрыть руками лицо. Женщина била жёстко, жестоко, с какой-то необъяснимой ненавистью. Он смотрел. Смотрел, замерев, не шевелясь. И вдруг он почувствовал, как в него вливается жалость. Жалость!             И он отозвался на то, что проникало в него. Он понял, что он жалеет, беспредельно, всем своим существом, каждой своей клеточкой жалеет мать. Не то, чтобы он не жалел ребёнка. Но эта жалость, жалость к ребёнку, уже была внутри него. Она была ясной, естественной, изначальной. А теперь в него вливалось жалость к этой женщине. Он вдруг понял, насколько она убога, насколько она не любит себя, не любит свою жизнь. Он понял, насколько она слепа. Она не видит ничего. Она не видит этот Мир. И эта жалость заполнила его. Теперь она будет в нём. Она будет с ним всегда. И с каждым днём она будёт в нём расти, увеличиваться, умножаться.
Сейчас, выезжая на балкон, он знал, что будет не только наслаждаться своим Миром, но и кормить, кормить это чувство, эту жалость к людям, которые там, внизу, никогда не поднимают головы.
Он жалел юнца, вытащившего кошелёк у задремавшей на лавке старушки. Он жалел шикарно одетого мужчину, который презрительно отвернулся от нищего с протянутой рукой. Он жалел полицейского, который с каким-то садистским наслаждением избивал подростка резиновой дубинкой. Он жалел многих. Очень многих. Всех. Он жалел…
Он хотел стать магнитом, губкой, чёрной дырой. Он хотел притянуть к себе, впитать в себя всю их неполноценность, всё их ничтожество, всю их низость. Он хотел уничтожить всё это, уничтожить через себя как через чёрную дыру.                   И тогда бы эта жалость покинула бы его. Тогда он стал бы свободным. Тогда         у него был бы только Мир. Но всё, что он мог, – это лишь смотреть. Смотреть со своего балкона. И он смотрел…

И Мир показал ему закат. Он много раз выезжал на балкон, чтобы встретить солнце с рассветом или чтобы проводить его. Но, то, что показал ему Мир на этот раз, было невероятным, чарующим, волшебным. Такого он не видел никогда. Закат… В центре, пятно цвета запекшейся крови перетекало в тёмно вишнёвый, выливаясь в пурпурный и переплетаясь с алым, оттуда истекал малиновый и выплёскивался в розовый. Всё это перемешивалось с сотнями, тысячами оттенками красного и заканчивалось золотистым свечением, переходящим в бесконечность.
Он не отрывал глаз. Он был заворожён. Восторг! Он понял, что такое восторг! И этот восторг смешался с жалостью наполнявшей его в какой-то странный, бурлящий коктейль. Вдруг он почувствовал, как где-то внутри него, глубоко-глубоко, этот коктейль разбудил голос. Его голос становился сильным, могучим, бесстрашным. Он почувствовал, как его голос,