его поведение, выдававшее бешенство неутоленных желаний, злоба на весь мир и смертельная ненависть к тем, кто остается жить, когда он, видите ли, вынужден умереть. В последствии, когда я покинул свой город и совершал довольно большой переход на юго-восток, я встретил двоих Слышащих, которые рассказали мне подобную историю. Оба они, кстати, находились награни полного душевного хаоса.
Не мудрено, механизм, априори считавшийся до этого безотказным, начал давать сбой. А потому страх и колебание подкрались даже к тем, кто, преобразив себя, готов был бесстрашно жертвовать жизнью на благо других. Кроме того, происходящее уже не позволяло безоговорочно полагаться на указания Голосов, и именно тогда у многих начал возникать вопрос: чьи же это Голоса? Всегда ли их указания правильны, и вообще – всегда ли они говорят правду? От надвигающегося внутреннего армагеддона меня спасло новое обстоятельство, которое вошло в мою жизнь, затмив даже мое чудесное спасение от поливариантной чумы. То, на что мое сердце не смело даже надеяться в самых сокровенных молитвах, случилось. Во-вторых… Да что там, «во-вторых», это навсегда останется первым и главным. Я встретил его! Его, Сверхслышащего, если угодно! А вернее будет сказать – Сверхлюбящего. Я знал, он должен быть! Его не могло не быть. И он - вовсе не апофеоз усилий природы восстановить равновесие, о, нет! Такое объяснение из области банальной, ползучей логики. Равновесие – удел тварного мира, за его пределами равновесие и дисбаланс – пустые слова. Но и появление его в этой юдоли также лишено было всякой логики! Но на то и существуют чудеса, понятные простецам и ставящие в тупик мудрецов мира сего.
Однажды, хитро прищурившись, он спросил меня: какие степени «божественности» мне известны, и звонко рассмеялся при моей попытке ответить.
- Ты попался с самого начала. Божественное, если это действительно Оно, не может иметь форм, слоев, степеней или любых других подобных признаков неполноты! В своей простоте и единстве Оно непременно Вершина цельности и простоты.
Но я забежал вперед. А началось все в одном маленьком, затерянном в альпийских плоскогорьях поселении. Туда я пришел ведомый смутными предчувствиями, Голосов на тот момент я уже не слышал. Пришел, к удивлению своему, не обнаружив, там ни одного больного поливариантной чумой. Изумление – неподходящее слово, чтобы описать мое состояние. Скудное натуральное хозяйство и жесткая экономия всех средств выживания не позволяла, конечно, характеризовать жизнь в деревушке как совершенно нормальную по старым меркам. Однако, учитывая то, что происходило во всем окружающем мире сейчас, здесь был, как минимум, рай. Люди умирали здесь только от глубокой старости.
Сухонькая и сморщенная Ирма, старушка лет восьмидесяти, охотно приняла меня на постой: четыре козы, теленок и несколько несушек – в хозяйстве срочно требовался помощник, даже лишний рот бабушку Ирму не смутил. Я заночевал у нее, а утром погрузился в простые прелести сельского быта, столь непривычные среди смерти и хаоса, царивших за пределами этого удивительного оазиса.
О том, что причина этой сельской идиллии – белобрысый мальчик лет двенадцати, я понял почти сразу, но заговорить с ним решился лишь месяц спустя. Забегая вперед, скажу - разговор получился не слишком удачным, хотя весьма запоминающимся.
С самого начала, как Слышащий с определенным стажем, я установил: ребенок устраняет признаки или саму возможность поливариантной чумы одним своим присутствием! Я потихоньку опросил здешних жителей, и результат оказался ошеломляющим: от эпидемии в деревне умер только один человек. И это была его мать. На следующее утро все, кто, как и она, имел признаки поливариантной чумы, проснулись здоровыми. Больше никто не заболел. Один заболевший старик, пришедший в деревню из-за соседнего перевала, выздоровел в первую ночь. С ним мне поговорить не пришлось: получив исцеление, он поднялся в горы, став абсолютным отшельником. Насадил на плоскогорье небольшой огород и с тех пор в деревне не появлялся. Дым от его очага порой был хорошо виден в ясную погоду. Итак, чудо? Божественное вмешательство? Вот-вот нам вынесут новые скрижали? А что еще оставалось мне думать? Я собирал сведения, месяц наблюдал за резвым и шустрым подростком, ничего не понял и не узнал. В итоге меня, как видно, подвело мое пылкое воображение и склонность к преувеличению. Видимо, этих свойств Голоса во мне не искоренили. Так вот, я сделал следующее: подошел к мальчику, когда он играл в полном одиночестве, и прямо спросил его: не он ли Христос? Дальнейшее оказалось полной неожиданностью. Безмятежно игравший ребенок вдруг поднял на меня пылающий взгляд, буквально метавший молнии, и я почувствовал весьма ощутимый удар кулаком по уху. «Не богохульствуй!» - сказал он, при этом я почувствовал холод в животе и ощутил, как каждый волосок на спине становится дыбом. К счастью, он немедленно погасил свой поразительный взгляд. Передо мной стоял вполне обычный белобрысый мальчуган двенадцати лет, подбоченившись и поставив ногу на футбольный мяч.
7.
- Ты читал Новый завет Господа нашего?
- Конечно, - что еще я мог ответить, ведь что-что, а эту-то книгу я мог почти свободно цитировать.
- Это не так очевидно, как тебе кажется, - последовал жесткий ответ, - определенно, некоторые места для тебя остались пустым звуком.
- Это какие же? – запальчиво сказал я, готовясь словесно защищаться.
- Путь раба, путь наемника, и сыновний путь, - об этом так подробно рассказано, что ты либо пропустил эти страницы, либо споришь с апостолом.
Что он имеет в виду? В любом случае будет лучше, если я пойму сам. Не успела эта мысль умолкнуть в голове, как возникла следующая: а ведь чего проще – Кающиеся идут путем раба, они действуют под угрозой смерти. Если бы не поливариантная чума, черта с два они стали бы меняться! Так и остались бы, кто кем был. Путь наемников – это, безусловно, наш путь, путь Слышащих. Мы возомнили, что нашли механизм обуздать гнев Божий! Но ведь если неизбежное очевидно, то действовать в соответствии с ним вовсе не подвиг, не свершение, а способ приспособиться к ситуации для получения более выгодных и удобных условий. Как и я сам, многие Слышащие стали таковыми лишь под жестким давлением обстоятельств. Но это явилось всего лишь компромиссом перед лицом неизбежности или верной гибели. Ну а сыновний путь? Безусловно, его представитель сейчас передо мной.
Я не нашелся, что ответить. Спускаясь по склону горы, я вдруг услышал у себя в голове его голос. Признаться, сперва я подумал, что за ухом вновь заработал имплантант-коммуникатор. Он молчал уже несколько лет, я просрочил его и не заменил, тогда уже началась Пандемия, было не до этого…
- Я тоже могу быть Голосом в твоей голове, - прозвучали его слова, определенно пронизанные мальчишеским озорством, - хватит ощупывать ухо, твоя дурацкая электроника тут не причем.
Звучание его Голоса как-то странно разгоняло мысли, в голове моей образовалась какая-то странная матово-белая пустота. В нее невозможно было впихнуть ни слово, ни образ, ни мысль. Состояние пустоты внутри дополнилось ощущением пустоты снаружи, остатки здравого смысла отчаянно вопили о неизбежности полной потери себя. Где-то в глубинах подсознания заметался дремучий, неосознанный мной доселе страх.
- Телепатия, между прочим, никогда не была таким уж выдающимся чудом – вновь услышал я его слова.
Я резко повернулся, Голос еще звучал в ушах, но его рот был определенно закрыт! Вот как! Что он хочет мне этим показать? Да вот что: Голосом может быть кто угодно! Любой, кого Природа наделила соответствующими способностями. Цепочка выводов строилась дальше как-то сама собой, без моего дальнейшего участия. Я вспоминал безраздельную веру в свои наития, в Голоса, бывшие для меня ни много, ни мало волей Провидения, люди, которых я пытался спасти руководствуясь ими, и большинство не спас, кстати говоря… Я невольно оглянулся на свой путь, путь служения, как мне казалось раньше, путь спасения. На самом деле это был путь марионетки или же вовсе самозванца, возомнившего, к тому же, что заключил договор со смертью и союз с самим Всевышним. Горечь от этого понимания обрушилась на меня как-то сразу, ноги стали, словно не мои, за грудиной вдруг остро заболело, охнув, я сел прямо на землю. Слезы покатились градом, их было не остановить. Не думал, что еще умею плакать, а вот, поди ж ты… Я не услышал его шагов за спиной. Его рука легла мне на макушку, он неловко отер мне лицо рукавом курточки. Присел рядом и на миг задумался.
- Ты напрасно поддаешься печали. Нет ничего дурного в том, что ты вовремя смог изменить себя. Не умер от чумы, и даже смог спасти многих других. Это хорошо. В конце концов, сохранение жизни – главное условие для того, чтобы изменять себя дальше.
Мы надолго замолчали, наблюдая, как алый солнечный диск гаснет за лесистым хребтом. А потом, после некоторого раздумья, он на что-то решился:
- Я покажу тебе твои Голоса. Чтобы сомнений у тебя было поменьше.
Я не успел ни к чему приготовиться, да и вряд ли мог быть готов к тому, что предстояло увидеть. Ничего сверхъестественного сначала не произошло. Он просто положил мне свою ладонь на голову. Вполне будничным, и даже небрежным жестом. И вслед за этим во мне что-то сместилось. Я взирал на происходящее из какого-то другого мира, привычная действительность не то, чтобы совсем пропала, но просматривалась урывками, как сквозь некрепкий сон. Я увидел смерчеподобные воронки, вращающиеся столь быстро, что могли бы показаться статичными. Именно эти странные образования и были источниками Голосов, понял я. Внутри этих вихрей, определено, угадывалось некое перетекание, происходили какие-то изменения. Первоначально зрелище ничего мне не объясняло, а просто шокировало. Затем на мои невысказанные вопросы стали приходить ответы. Это не было похоже на вторгающиеся в сознание Голоса. Ответы напоминали мои собственные мысли, как если бы я, немного подумав, сам отвечал на собственные познавательные запросы. Мне стало вдруг ясно, что вихри, качества которых, кстати, было трудно определить, не обладают сознанием, собственной светимостью и энергией. Иными словами, назвать их живыми существами мой ум наотрез отказывался. Между тем, понимание мое относительно загадочных завихрений продолжало развиваться само собой. Я понял, что вихри – ни что иное, как участки своего рода трения. Трения на стыке миров, и, стало быть, различных сфер сознания, а сами Слышащие просто находятся в эпицентре этих воронок. Успех же работы с Кающимися состоит в том, что бы, попросту говоря, вовлечь их в воронку. Голоса, которые воспринимают Слышащие, а так же изменения, которые происходят с Кающимися, – следствия их собственной работы.
8.
Его звали Кристофер. Вполне символично, кстати. Остротой восприятия и глубиной осмысления он потряс бы меня, даже если и не являлся бы двенадцатилетним ребенком, а был, скажем, убеленным сединами адептом, который годами штудировал эзотерические науки и медитировал сутками напролет. Каждый день мы ходили в горы. Иногда он молчал, иногда говорил без умолку. Не думаю, что это определялось его
