Двенадцатого мая две тысячи десятого года море Татьяны-Руслана выбросило на берег Михаила.
В двенадцать часов самолёт, создававший искусственные перистые облака, начал post meridiem.
Точь-в-точь помню то размежевание век, перед тем, как за левыми кулисами моих глаз вышла на подиум дефилирующая Татьяна с Лианой. Несомненная модель Татьяна высока, блондинка, на каблуках, резка, красива, празднична. Очевидный дизайнер Лиана низка, брюнетка, в очках, мягка, со вкусом, деловита. Выкуренные ими в беседке-гримёрной сигареты выглядели всего-навсего очередной проверкой ими в памяти пропорции золотого сечения.
Бирюзовая футболка, с окантованными белыми Y-вырезом и короткими рукавами, и бирюзовые кеды поверх белых коротких носков на мне явились предчувствием бирюзового дома Татьяны с белыми оконными рамами. Поселиться во мне уже по внешнему подобию ей будет проще.
Я нарисовал в телефоне забордюрный тюльпан, посидел на зелёно-жёлто-красной скамейке, пока Татьяна переодевалась. Даже теперь она нисколько не схожа с моим домом.
Время от времени я закручивал на голове Татьяны цвета ультраблонд её пряди-беспримерности на мои бигуди-упоённости.
Пятнадцатого мая, слушая «Trance Around The World 320 (Guestmix Sunny Lax)», зрея урочища, обоняя помидорную рассаду, вкушая жевательную резинку, осязая кожаную сумку, интуитивируя влюблённость, я ехал в автобусе в Стерлибашево.
– Home.
– Stealing time.
– Air for love. Good for me.
– Can’t sleep.
– No one on Earth.
– Alone tonight.
Язык возлюбленной поначалу всегда является суперстратом.
– Кииисий, с твоими педовскими очками я ведь чёткая?
Татьяна и я сплочённо восхищаемся её красотой: более красивые восторгаются своей красотой, менее красивые – чужой. Общее увлечение определило, кто какую сторону от фотоаппарата займёт. Я вдохновенно переносил зрительный ряд в фоторяд нерушимой Татьяниной красоты.
Татьяна маниакально задаёт и задаёт вопрос:
– Я красивая? Красивая?
Она спрашивает про свою красоту, которая лишь её. Курьёзно, что личное лицо именно мы не можем наблюдать вживую, только по плоской проекции. Поэтому такая нужда в заверениях? Красота нанесена на обладателя, но созерцанию в оригинале она ему недоступна. Изнутри перед моим лицом я чувствую моё лицо-мираж: на уровне взгляда – глаза, на уровне дыхания – нос, на уровне слов – губы. Тогда как подлинная внешность принадлежит обозревающим окружающим.
– Да, ты очень-преочень красивая!
Сине-бело-сиреневое платье, которое примеряет Татьяна, как и два предыдущие в других магазинах, для несведущих упрощало до безрассудства постижение того, что Татьяна модель. Она снимала наряд за ширмой, в моей руке протрясся её телефон. Найденный Татьянин поцелуй в переписке с каким-то парнем вчера лишил меня даже чувства, что в левой руке я держу её сумку и пакет, а в правой – телефон, пока она их не выхватила.
Уходя в себя, попутно приходя в себя, я торопился домой, где увидел первые слёзы Татьяны «Ты меня не бросишь!» Выставленной за дверь квартиры ей ничего не оставалось как самой выйти за дверь дома. Вряд ли она успела обогнуть дом, я сиюминутно вернул Татьяну звонком, и за порогом обречённо решил своим поцелуем накрыть поцелуй в телефоне.
Доброе салаватское утро добавило к позавчерашнему виртуальному поцелую Татьяны и реальный трёхдневной давности, когда мы поссорились, ведь я пообщался с тем парнем от имени Татьяны.
Спокойная стерлибашевская ночь взбудоражила Татьяну обличительным сообщением в ответ на её пожелание приятных снов. И на причитающиеся сообщения она не откликнулась. Татьяна оставила или забыла телефон, в панике покинула подругу, которая приняла мой вызов.
Без дальних разговоров я забоялся, Татьяна померещилась мне нечеловечески слабой. Её мог сбить ветер, раздавить дождь, сжечь фонарный свет. Лишь по прошествии тёмно-тёплого вакуума в светающе-прохладном дрейфе объявилась Татьяна, и услышала первый мой всхлип «Я люблю тебя!»
Татьяна многоавантюристична. Она нацепила на себя мой джемпер, мои джинсы, мои мокасины и потащила меня к киоску – у неё закончились сигареты. Закрепляя образ парня подделанным мужским голосом и лёгким матом, Татьяна смутила недлинную очередь. Кто не дал пощёчины поворачивающимся взором по любви достойному лицу Татьяны, так и не разгадал её аферы.
Татьяна многоавантюристична, многонепристойна.
– Меня одолевает идея фикс! Займёмся сексом на улице!
Я проволочил по полке шкафа и засунул в левый карман толстовки неполную пачку презервативов. В киоске мы обременили свои руки бутылками пива: я – правую, Татьяна – левую. И ударились в поиски нашего интимного уголка. Остановив свой выбор на сорок девятом-пятидесятом квартале, мы сели на скамейку и распивали пиво. Татьяна порой вытягивала из правого кармана куртки неполную пачку сигарет и поддерживала горение на конце сигарет.
При малом опьянении весь антураж сродни расплывающемуся виду за воздухом близ костра или за открытой зимой форточкой. Такой же зрительный эффект появляется, когда с тобой расстаются. Ты жаркий, она сравнительно холодная.
Перед высоким кованым забором школы или детского сада росла широкая ива. Татьяна повернулась ко мне спиной и облокотилась на ямку в дереве, которая растроила его. Спустив джинсы на себе и на Татьяне, я блаженно проник в Татьяну. Каждое движение подтверждалось наслаждением. Я переставал чувствовать ноги. У меня впечатление, что я еду в лифте вниз. Вскоре небо, как потолок кабины при остановке, чуть просело, мои ноги прогнулись в коленях и с подпрыгиванием земли, как пола кабины при остановке, я ощутил потягивания в продольных сводах стоп.
Июньскими, июльскими, августовскими днями возле дачных обвитых хмелем заборов мы сворачивали с пятого маршрута, и, дойдя до неглубокого откоса, оказывались над берегом пруда. Исключительно Татьяне удалось научить меня плавать, пусть и на спине. Я мог лежать на водном пруду и смотреть на воздушный пруд, мог по воде сопутствовать облакам, мог водиться в невесомости.
Благодарность безотказна. Мы помчались в зоомагазин, чтобы сегодня же укотерить питомца. В серенькую девочку с белым слюнявчиком оба влюбились, как кошки.
Назвали не по-моему – не Миядзаки, хоть я и настаивал на имязвучии и подобной его аниме красоте. Назвали по-Татьяниному – Саюри, подобно гейше. Так или иначе, она будет японкой.
Первую пору Саюри спала на моей голове. Когда Татьяна ночевала у меня, Саюри укладывалась в одеяльной расселине между нами. Татьяна уверена:
– Мы всегда будем вместе! У нас будут дети! И Сайка будет жить с нами!
Саюри просовывала свои лапки под дверь ванной и, цепляясь за коврик на кафеле, как сейчас, пыталась дотронуться до моей ноги. Я поддавался. Татьяна брала Саюри на руки и со словами «Боже, Руслан, коснись этого бархатного носика!» смыкала наши носы. В разном порядке, но мы втроём неугомонно тянулись друг к другу.
Какого чёрта я в любви через короткое время ухожу в тень? Зачем становлюсь в любовном диалоге вторым? Нормально ли то, что любовь для тебя – вереница замещений?
На пять дней до восьмого августа я отрёкся от Салавата с Татьяной, Саюри и работой (на шестое и седьмое августа подменился) в пользу Стерлибашево с Ринатом, Винером, торжеством. Седьмого августа я приглашён на свадьбу друга-соседа Рината и Лианы.
А третьего августа мы с Винером в честь его отложенного на два дня двадцатипятилетия поехали на Нугушское водохранилище. Забавно, но впредь о дне рождения мы не вспомнили. Вероятно, причины выражались в багажах задач для решений, с которыми прибыли все без исключения.
Первой из машины в коричневых очках с металлической оправой, сиреневой хлопковой тунике с пестриной, оранжевых кожаных сандалиях вылезла жена Винера Лия; потом вылез Винер в белой хлопковой футболке, синих джинсовых бриджах, чёрных резиновых шлёпанцах; за ним вылезли друг Винера я в белой поролоновой бейсболке с сеткой, чёрных пластиковых очках, серой хлопковой майке, чёрных нейлоновых шортах, синих резиновых сланцах и подруга Лии Юлия в зелёном хлопковом топе, голубой льняной юбке, зелёных сатиновых балетках.
Мы походили на съёмочную бригаду, где чтобы снимать коллективный фильм, каждый выполнял выбранное им занятие. Я воплощал собой заведующего кастингом. Ума не приложу, как я не утвердил на роль оператора Татьяну, предпочтя ей Юлию. Юлии сюжет явно казался скучно-растянутым, и цейтраферную съёмку она считала достаточной. Винер был сценаристом. Он в мельчайших подробностях описывал происходящее на суше и в воде, встревал во всякую речь. Лию-композитора, наоборот, бросало то в жар, то в холод. Стилем IDM она домогалась до нас, чтоб мы уразумели музыку. Слушая композицию, не зная её названия, никогда не скажешь о чём одном она. Кажется, для неё подходит абсолютно любое название. Но стоит выведать название, вдруг обнаруживается, что музыка единственно об этом. Надо же я привёл в известность своё чувство – оно именовалось «Татьяну я люблю!»
После трудового дня мы прилегли на наклонную площадку. Ветки дубов козырьком свисали над озером, и, сдавалось, касаются озера на другом берегу. Солнце каплей стекло по ветке, ударилось об озеро и разбрызгало небо марганцовкой. Плохой закат не так уж плох!
Сбившись с Винером в бодрствующую пару, мы наполнили собой лесной подъём, убавив постояльцев палаток и оборвав перед тем две пары, правда, незаметно для спящих.
Привольная панорама стала доступна спустя час восхождения. Слева зияли зелёные ущелья образованные дубовыми горами.
– Винер, видя межгорье, мы можем прикинуть его глубину, а в случае с озером – невозможно.
– Я лучше побуду возле озера. Мне не по себе от высоты.
– Высота пугает до тех пор, пока ты различаешь внизу детали. Поэтому я не страшился бы летать в космосе.
– Всё равно земля заботливее. На ней уютно, как нигде. Давай, обратно к земле!
«Сходили на вершину горы» – неправильное утверждение. Мы покорили пик. Мы спустились в ущелье. Возвращение как часть полного пути мне неинтересно. Возвращение должно быть самостоятельным.
Я и Винер попеременно возглавляли бег вниз. На скорости руками, выставленными вперёд, намеренно наталкивались на дубы средних лет, которые отбрасывали нас немного назад – тем самым снижая наш темп. Через считанные минуты подножие горы протиснулось под крайними кронами деревьев.
Меж проглатываемого вчерашнего шашлыка, сегодняшнего салата и торта, который мы намечались оставить на завтра, из моих с Винером уст для Лии и Юлии кусками вырывался рассказ об утренних странствиях. Продолжая спуск теперь всей группой, мы причалили к озеру, боящемуся в этот момент ветра. Ветер вызывает у озера судороги. Посреди волн торчит парусная яхта. Вокруг рта собирается пена. Чтобы у озера не запал язык, предусмотрена мачта. Волнами пена разносится по всему телу озера. Купающиеся гладят эпилепсика: кто-то без брызг, кто-то бултыхается. Приметив, что приступ утихает, опекуны озера разожгут у его кровати костры. Ранним утром костры тех, кто присматривал за озером всю ночь, вот-вот перестанут различаться на свету.
Вечером солнце поднимало на поверхность воды косяк золотых рыб. Поплавав с ними, мы на машине потерялись для них за холмом. Но они нашли нас и на реке Узя, и на
