Оперотряд. Убить полицая

      Майор СМЕРШа Колесник, сильно кутыльгая на правую ногу, нервно расхаживал по кабинету военкома  и  выкрикивал  обидные для него слова:
– Ты кого мне подсунул? Ты вообще чем здесь занимаешься?Ты хоть понимаешь какую задачу на меня возложили? Ты … ты… –  он не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить своё возмущение и не перейти на откровенный мат, - ты же саботажем занимаешься.
      Капитан Глотов, сидевший  до этого с безучастным выражением лица, встрепенулся, поднял глаза на майора и жестко сказал:
       – Ну, ты майор, не очень-то такими словами разбрасывайся.У каждого своя задача. Моя – на фронт бойцов  набирать, твоя – разную  сволочь  в тылу отлавливать.Мне приказано двести сорок человек поставить под  ружьё, я поставил двести семьдесят два. Так какой же я саботажник?Так, что полегче, товарищ  майор.
– Правильно, правильно! Ты хорошенький, а я с кем буду зачищать район, с этими дохляками, которых ты мне подсунул? И где только смог откопать таких?
      – Да сами пришли, –  капитан достал из ящика стола пачку папирос, протянул майору , взял себе одну. –  Дай огоньку.  
      Тут майор заметил, что у капитана нет кисти левой руки и понял почему тот всё время  прячет под  столом искалеченную руку.  Военком перехватил взгляд собеседника и как-то виновато сказал:
      –  Никак не могу привыкнуть. Чувствую себя идиотом, особенно когда сочувствуют. Ты не смотри на это, никаких скидок делать мне не надо. А о пацанах я тебе так скажу, –  он с наслаждением затянулся табачным дымом, задержал его в лёгких, и, выпуская с таким же наслаждением, продолжил, –  они, конечно, дохляки, как ты выразился, но пришли проситься на фронт добровольно, в то время как здоровых бугаёв мне приходилось по хатам искать, а кое-кого и под трибунал пришлось отдать для острастки. А этим по шестнадцать лет и уж больно истощены. Подкормить бы их надо. Ты подкорми их, майор. Они не подведут, они шустрые. Не смотри, что доходяги. Они вон даже церковь разминировали.
    –  Церковь? – Удивился Колесник.
   –  Да. Бомба пробила купол собора, но не разорвалась. Местный поп обратился ко мне с просьбой, а где минёров взять, а эти стервецы, когда околачивались у меня, слышали наш разговор и взялись сами обезвредить. И ведь что удумали:  выплавлять тол из бомбы. Та               дура на полтонны весом. Всё было удачно, пока до взрывателя не дошли.
   –  Ну, и?
   –  Ну и рвануло, мама не горюй! От церкви одни руины. Теперь народ кирпичи растаскивает не собственные нужды. Хороший кирпич, я тебе скажу.
 –  А как же пацаны? Как они уцелели?
    –  Я же тебе говорю: шустрые ребята.
    –  Да-а-а, –  протянул майор, –  шустрые, говоришь. Ну, ладно, раз других нет, будем работать с шустрыми.
    Колесник хоть и был человек вспыльчивый, но отходчивый. От недавней горячности не осталось и следа, и он миролюбиво по-дружески закончил разговор:
     –  Ладно, капитан, давай выкурим ещё по одной, только я угощаю, и пошёл я формировать свой оперотряд.
     –  Только подкорми  их сначала.
     –  Сильно не разгонишься на то довольствие, что мне выделили. Только талоны на обед в столовой, а завтрак и ужин – дома.
      – Это будет и завтрак, и ужин, и половину обеда будут домой таскать. Я их знаю.
     Они докурили папиросы и, после крепкого рукопожатия, майор Колесник пошёл формировать свой оперотряд.

                                   .    .   .    .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .    .

       Окинув скептическим взглядом   шеренгу подростков из двенадцати человек, майор прошёл, хромая вдоль шеренги, пристально вглядываясь в лицо каждого, затем остановился и  твёрдым,  с хрипотцой голосом произнёс  не свойственную ему длинную речь:
   –  С этой минуты вы есть бойцы оперативного отряда специального назначения. Наша задача: выявлять фашистских недобитков, тех, кто сотрудничал с врагом, служил в полиции, выдавал активистов, принимал участие в расправах над советскими гражданами, а так же диверсантов и вражеских агентов, окопавшихся в тылу Красной Армии. Выявлять и уничтожать!  Задача сложная и очень ответственная. Поэтому требую следующее: первое. Железная дисциплина и беспрекословное подчинение мне. Обращаться ко мне по званию: товарищ майор, - он ненадолго задумался и продолжил, –  можно Геннадий Петрович, а фамилия моя Колесник. Второе. Привести внешний вид в порядок. Постирать, подшить, выгладить. Понятно?
   –  Понятно, – нестройно отозвались ребяческие голоса.
   –  Отвечать нужно «так точно», –  пояснил майор, –  ничего, со временем привыкните. Теперь третье. Являться сюда на сборный пункт ровно к восьми ноль- ноль, а уходить только когда я отпущу. Четвёртое. Никаких самостоятельных действий без согласования со мной. Запомните – это важно. Можете навредить делу и сами погибнуть. Пятое. Быть бдительными всегда и везде. Слушать  о чём говорят люди, обо всём подозрительном докладывать мне немедленно. Шестое. Сейчас я выдам вам талоны на обед в нашей столовой. Предупреждаю:  из столовой пищу не выносить, съедать всё самому, за попытку вынести хотя бы кусок хлеба отчислю из отряда. Буду рассматривать это как подрыв боеготовности бойца спецотряда. Седьмое. Завтра получите боевое оружие, и приступаем к несению службы. Остальные инструкции получите в ходе  оперативной работы. И последнее. Когда я к кому-то из вас обращаюсь, то необходимо представляться: боец Иванов, Петров, Сидоров…  Так я вас быстрее всех запомню.  Теперь разойтись по домам, привести себя в порядок и завтра в восемь без опозданий. Я этого не люблю.
                                    .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

   Так началась служба  в оперативном отряде моего отца, которому на тот момент не исполнилось ещё семнадцати лет, впрочем, как и остальным его товарищам.
  Почти каждый день кого-то задерживали, доставляли майору на допрос, после которого некоторых препровождали в отделение милиции, где находились камеры для заключения под надёжную охрану, а некоторые уходили с миром восвояси.
  Однажды рано утром, только-только начинало рассветать, в окно дома отца постучали.
    –  Толя, Толя, выходи скорее, –  это кричал Ванька Игнатенко, –  Толя, идём скорее, Петрович вызывает. Да проснись же ты, наконец.
   Он ещё продолжал стучать в окно и кричать, как Толя его, подойдя сзади, хлопнул по плечу и сказал:
   –  Хватит уже орать. Что стряслось, лучше скажи?
   –  Не знаю. Я дежурил сегодня по отряду. Пришёл какой-то хлопец, сопляк совсем, потребовал позвать Геннадия Петровича. Я позвал. Тот ему что-то сказал, и Петрович приказал мне собрать трёх-четырёх бойцов, кто близко живёт. Серёгу и Саньку я уже позвал.
   –  Ну, так побежали быстрее.
  Через пять минут были уже на месте.
   –  Толя за старшего, –  сказал майор, –  идёте с этим пареньком, он покажет, где прячется полицай и доставьте его сюда живым или мёртвым. Учтите, что враг он матёрый, очень опасный и безжалостный. Поймаете гав  –  перебьет вас,  не задумываясь. Держаться на расстоянии и держать его всё время на «мушке». В случае чего, стрелять без предупреждения. Всё. Бегом марш за хлопцем.
  Подросток лет тринадцати, худой и белобрысый стал торопить:
–  Скорее, скорее, а то потеряем. Она уже далеко ушла.
   –  Да, бойцы, –  сказал майор, –  поторапливайтесь. По пути он вам всё объяснит.
  Трое оперативников, схватив карабины, сорвались с места и побежали вслед за белобрысым подростком, который, несмотря на тщедушный вид, показал хорошую подготовку ног.
  На ходу он объяснил, что выследил жену полицая, носившую ему еду в убежище на берегу Днепра. На этот раз она была сильно загружена, из чего следовало, что предатель собирался уходить навсегда и тогда ищи ветра в поле.
   –  А ты что так переживаешь? –  спросил Санька Сигов. –  Всё равно где-нибудь поймают. Далеко не убежит.
  Парнишка остановился, посмотрел ему в глаза и глухим совсем не детским голосом сказал:
   –  Он моего отца повесил. И меня бы повесил, но отец спас.
   –  Ну, так чего стали, –  виновато произнёс Санька, –  побежали. Поймаем и кончим гадину.
–  Ничего, догоним всё равно. Она с узлами быстро идти не сможет, а до Днепра километров десять будет.
  Пока шли быстрым шагом, подросток рассказал, как с отцом по заданию подполья они пошли на переяславский рынок за продуктами и там этот полицай узнал отца, который до войны был парторгом  на кирпичном заводе и в своё время выступил категорически против приёма того в партию. Задержали обоих и отца и сына. Жестоко били, невзирая на возраст. В камере, куда их бросили, было окно с решёткой. Благодаря худобе подростка, ему удалось пролезть сквозь решётку при помощи отца. А через несколько дней этот полицай лично выбил скамью из-под ног подпольщика.
   –  Вон она, –  чуть было не закричал мальчишка, указывая рукой на силуэт женщины далеко в поле, –  надо держаться на расстоянии. Теперь не уйдёт. Я эту дорогу хорошо знаю. Ближе к Днепру будет лес, там сможем подойти поближе.
  Шли ещё долго, пока, наконец, не вошли в лес. Ускорив шаг, приблизились к идущей уверенным шагом женщине. Теперь можно даже разглядеть её. Высокая, крепкого телосложения, стройная, одета в чёрное, с таким же чёрным платком на голове. В каждой руке по увесистому узелку. Идёт спокойно, не оглядывается.
  Солнце стояло уже достаточно высоко, начинало припекать. Прошли ещё с километр и сквозь деревья, стала просматриваться речная гладь. Уже подходя к заросшему ивняком берегу, женщина остановилась, оглянулась, постояла с минуту, затем тихонько свистнула, в ответ из зарослей раздался короткий свист, после чего она стала спускаться по песчаному склону к реке и скрылась в зарослях.
   –  Теперь слушай мою команду, –  зашептал старший группы, –  Санька остаётся тут, на случай, если побежит в лес. Серёга заходит слева, я – справа. И не шуметь.
   –  А я? –  прошипел подросток.
   –  Ты держись сзади меня. Всё, пошли. Берём живым.
  Анатолий с подростком подкрались первыми очень тихо и очень близко. Полицай и его жена, утратив бдительность, неистово целовались. Узелки лежали рядом у ног, оружия при них видно не было. Возможно, он собирался уходить налегке.
   –  Петя, Петя, –  шептала женщина, –  может, ты сначала поешь?
   –  Потом поем. Ты гроши принесла?
   –  И гроши и золото принесла, всё принесла, и документы принесла, –  Фёдор справил, и харчей принесла, и одежду тёплую.
   Опять стали целоваться, не выпуская друг друга из объятий.
   –  Ой, говорила ж тебе, с немцами надо было уходить.
   –  Обосрались твои немцы. Где они теперь? Нет уж,  я в другую сторону пойду, там где-нибудь укроюсь. Может, даже пойду за красных теперь повоюю, - кривая усмешка исказила его, в общем-то, красивое лицо, на удивление гладко выбритое, –  а потом вернусь к тебе и мы отсюда уедем подальше и заживём лучше прежнего. Ты только дождись меня, и добро наше сохрани. Золотишко забери, ни к чему оно мне сейчас, спрячь подальше, а гроши сгодятся. Вечером уйду. А сейчас пошли в шалаш, там у меня мягко, я травки постелил.
  Анатолий заметил, как с противоположной стороны подкрался Серёга и решил, что пора действовать.
   – Руки вверх! Стоять смирно! Вы окружены.
  Парочка от неожиданности оцепенела. Мужчина машинально вскинул руки, а женщина только выпустила его из объятий. У обоих в глазах отражался дикий ужас.
  Серёга,