«Бом… бом… бом…»
«По ком звонит колокол?» – первое, что пришло мне на ум.
Господи, что со мной такое? И откуда звон этот? И запах. Вернее, целый «букет ароматов», едкая смесь табачного дыма, винных паров, чеснока и горелого масла.
Я с превеликим трудом открыла глаза и подумала: уж не сплю ли? Вокруг полумрак был, но и при скудном освещении сразу стало ясно, что нахожусь я не в танц-зале «Веселого Роджера», а в незнакомой комнате с низким потолком и крошечными оконцами. Большую часть помещения занимал стол, точнее, сколоченное из досок сооружение длиной с дорожку боулинга. На грубой столешнице стояли плошки с плавающими в них горящими фитилями – светильники из сказки про Аладдина. Однако основной свет исходил сбоку, но не от лампы и даже не от свечки какой-нибудь, а от самого настоящего очага, построенного, наверное, по рисунку на холсте из каморки папы Карло. В нем пылал огонь и булькало варево в закопченном котле, висящем на толстой железной цепи.
Сюрреализм какой-то!
Или просто продолжение карнавала? Тем более, наряды присутствующих тут людей под стать диковинному интерьеру: у мужчин полосатые гольфы до колен, кафтаны, кушаки, колпаки шутовские; у женщин пышные юбки до пола и чепчики на головах. Ей богу, самые настоящие чепчики с картин мастеров эпохи Ренессанса!
За большим столом обедали и пили из огромных кружек человек шесть мужиков, у очага стояли дородная женщина с красным лицом и мальчишка в таком же, как и у взрослых, клоунском наряде. Женщина помешивала в котле деревянной ложкой с длинной ручкой.
И все на меня таращились с удивлением и насмешкой, словно на чокнутую, только что пальцами у висков не крутили.
– Извините, можно я присяду?
У меня все еще кружилась голова и подташнивало. Не дожидаясь ответа, я осторожно опустилась на табурет с краю стола.
Женщина у очага сказала что-то не по-русски. На немецком, похоже. А из дальнего угла раздался звонкий девичий смех. Там стоял еще один стол, поменьше, за ним расположилась веселая компания – трое мужчин и две девахи. Причем, дамочки сидели на коленях у кавалеров. Вот они-то и гоготали. И, ведь, надо мною потешались, даже пальцами показывали, идиотки ненормальные. Представительницы древнейшей профессии, черт бы их подрал, ночные бабочки, а по-русски – шлюхи.
Тут одна из девиц спорхнула с колен хахаля и направилась прямиком ко мне.
– Grub schoner Knabe!
И эта на немецком! Они что, сговорились?! По-английски я бы хоть как-то смогла объясниться…
Девица подобрала юбку и плюхнулась на табурет рядом со мной. Ее круглое веснушчатое личико в обрамлении рыжих кудрей, выбивающихся из-под чепца, можно было бы назвать олицетворением детской чистоты и невинности, если б не глаза – бесстыжие, наглые, буркалы прожженной потаскухи самого низкого пошиба. Спиртным от нее разило, как из винной бочки. Да еще макияж у дамочки – это же ужас просто! Чем, интересно, она мазюкалась?
Девица выпростала из-под юбки ногу, обутую в… не знаю, даже, как назвать такую обувь, – грубый башмак, типа сабо, – и уперлась носком в мое колено.
Я совершенно растерялась. А нахалка протянула руку к моему лицу и потрепала за щеку.
– Послушай, ты! – вскричала я, отталкивая ее ладонь. – Чего тебе надо! – и добавила по-немецки. – Донерветер! Тойфель золь зи холен!
Послав деваху к черту, я практически исчерпала запас немецких выражений, доставшийся мне от общения с нашим соседом, дядей Изей. Тот, будучи слегка «под мухой», ругается обычно на идише, а поддав основательно, переходит, почему-то, на немецкий.
Дружный хохот, от которого пламя в светильниках колыхнулось, и заплясали по стенам огромные тени, сотряс комнату. Деваха же состроила мне глазки, затем резко придвинулась, обняла за шею и… чмокнула в губы!
Меня буквально подбросило. Под смех и возгласы приятелей этой ненормальной я отскочила в сторону и встала в оборонительную позицию, сжав кулаки и закрывшись левым предплечьем – пусть только попробует кто-нибудь сунуться!
«Ночная бабочка» тоже расхохоталась, потом промурлыкала:
– Lieber, wohin gehst Du? Komm zu mir, schoner Junge! (Милый, куда же ты? Иди ко мне, красавчик!).
Что она там бормочет, я, конечно, не понимала, но смысл был ясен и без перевода.
Дьявол! Они же принимают меня за мужчину! Думают: перед ними молоденький неопытный парнишка, шокированный бесцеремонностью путаны.
До сих пор я воспринимала происходящее отрешенно, как не до конца проснувшийся человек. И только сейчас до меня дошло: это не бред, не сон, не розыгрыш, это по-настоящему! Меня, пока я была без сознания, привезли в этот вертеп. Может, даже специально подмешали чего-то в шампанское, которое я пила в «Веселом Роджере»…
Волна паники захлестнула сознание. «Бежать!» – пульсировала в мозгу отчаянная мысль.
Бежать? Но куда? Я ведь не знаю даже, где нахожусь. Что, если меня увезли за границу?!
Со мною едва не случилась истерика. И тут включился внутренний голос, мой верный ангел-хранитель. Не иначе как с его подсказки я принялась шарить в карманах.
Лара, как и все мы, избалованные техническим прогрессом, шагу не может ступить без мобильника, а вот, поди ж ты – забыла его в кармане куртки, когда мы поменялись костюмами. Достав «трубку», я стала вызывать «ноль-два» и «службу спасения» – молчание. Абсолютное! В отчаянии я нажимала на все имеющиеся в памяти аппарата номера – то же самое. Только теперь обратила внимание, что на мониторе светится «не обслуживается».
«Здесь не работает сотовая связь, - дошло до меня, наконец. – Мамочка, куда же я попала!»
Я спрятала телефон в карман.
А сидящие за столом всё на меня таращились, теперь уже с изумлением, да еще каким! Будто впервые человека с мобилой видят. Не пытаются отнять, и то хорошо…
Че-о-о-рт! Рано я расслабилась, и не заметила, как подошел один из приятелей рыжей девахи, верзила с глуповатым выражением лица. Я бы даже сказала: у этого молодца рожа стопроцентного дебила. Впрочем, мне было не до его личика. Парень грубо схватил меня за плечо, сделав больно.
- Was ist dort? Gib mir! (Чего у тебя там? Ну-ка дай сюда!).
Он потянулся своей лапищей к моему карману. Хам. Гопник неумытый.
Отдать Ларочкин «ай-фон», за который она, поди, сумму, равную нескольким моим зарплатам выложила?! Как же! Да, по какому праву…
Я толчком сбросила его руку с плеча, сказав:
– Отвали, козел! – и добавила на немецком, – шайсе!
Это, последнее, я зря, конечно. Сама не знаю, как вырвалось. «Козла» он бы мне, наверное, простил, по незнанию, а вот то, что я назвала его «дерьмом»…
Верзила прорычал нечленораздельно и, ухватив за обшлага куртки, так тряхнул, что голова моя едва не оторвалась от шеи. Тут уж у меня сработал бойцовский рефлекс. Я, по всем правилам, резко, одним движением рук освободилась от захвата, одновременно саданув носком сапога под колено парню. Тот охнул и согнулся, ухватившись за ушибленную ногу.
Со стороны, наверное, казалось, что его пырнули ножом в брюхо. Во всяком случае, дружки этого обалдуя повскакивали с мест и направились в мою сторону, явно с недобрыми намерениями. Оба держали в руках что-то колюще-режущее, вроде ножей для разделки мяса, только кривых.
Блеск стали лишь в кино выглядит красиво. В реальности же, когда видишь направленное на тебя, на твою незащищенную плоть, лезвие кинжала, делается не просто страшно – жутко до умопомрачения. Все у меня внутри оборвалось, я буквально прочувствовала, как холодная сталь вонзается мне в живот, разрывая мышцы и сосуды, пронзает печень или селезенку, достает до позвоночника… Ой, мамочка!
Странно но паники на этот раз не было. Я только отпрянула и прижалась спиной к ближайшей стене, приготовившись биться до последней возможности – ногами, руками, зубами, ногтями – как защищается загнанная в угол дикая кошка.
Шансов уцелеть, если эти трое решат расправиться со мной, не было вовсе. Меня могло спасти лишь чудо. И оно произошло!
Сидевшие за большим столом мужики, до сего момента остававшиеся пассивными наблюдателями, решили вмешаться. Трое из них поднялись, один при этом лихо перемахнул через стол, и закрыли меня от нападавших. Нежданные защитники были вооружены короткими и широкими, устрашающего вида саблями.
Шестеро вооруженных людей – трое на трое (ушибленный мною тоже достал из ножен кинжал).
Вот тут-то мне стало совсем страшно. Уже не безрассудный ужас владел мною, а осознанный, «разумный» страх, появляющийся, как мне думается, именно в тот момент, когда четко осознаешь весь кошмар происходящего, и не можешь ничего с этим поделать.
Что-то сейчас начнется!
Хвала Всевышнему, обошлось. Гопники (мысленно я так именовала пытавшихся расправиться со мной) струсили, отступили «без боя», поспешно, я бы даже сказала, позорно бежали вон. Собственно, «бежали», это я так, для красного словца – они, пятясь задом, ретировались через входную дверь наружу, оставив победителям трофей – двух «очаровашек». Девицы, как и я, перепугались не на шутку. Даже повизгивали, увидев оружие. Но, когда дружков их и след простыл, успокоились и перешли на сторону победителей, предлагая им за умеренную, по-видимому, плату долю любовных ласк. А вот женщина, что стояла у очага, сорвалась с места и бросилась вслед за удирающими. Скоро она вернулась довольная, позвякивая в кулаке монетами – получила, должно быть, причитающееся за выпивку. Мальчишка же, как открыл от удивления рот, так и стоял, хлопая восхищенными глазами.
А я на спасителей смотрела в полной прострации. Хотела поблагодарить их, но не знала как. И, вообще – как вести себя здесь.
Где «здесь», непонятно. Куда же, черт побери, меня занесло-то? На съемки исторического фильма, где актеры так вжились в роли, что продолжают играть, даже когда рядом нет оператора с камерой? А вдруг это малина воровская со своими порядками? Чур меня, чур… Или все эти люди «ролевики»? У меня папа раньше увлекался ролевыми играми. Пару раз и меня с собой брал на «рыцарские турниры». Было очень интересно. Тогда. А сейчас внутренний голос упорно твердил: это не игра!
Уж слишком естественно они держались. Таким актерам сам Станиславский кричал бы: «Верю!». Невооруженным глазом, как говорится, видно: для них случившееся – обыденность. И дерутся тут самыми настоящими кинжалами и саблями, а не хватаются за «травматику» и газовые баллончики.
Кто же они такие?
Прямо скажем, странные люди. Вон тот – щерит рот в беззубой улыбке, не иначе, под хоккеиста Овечкина «косит». И запашок от них от всех… В последний раз такое «амбре» я чувствовала, когда двум бомжам, сбитым машиной, первую помощь оказывала. Только эти не бомжи – по глазам видно, взгляд твердый, гордый даже. И сила в них – прямо так и веет силой. Тот, что постарше, на нашего инспектора по противопожарной безопасности, Владимира Семеновича, отставного майора похож. Если б не «шкиперская» бородка и длинные, до плеч, волосы – один в один. Лет за шестьдесят, но лицо крепкое, как кирпич. Да и фигурой смахивает на короткую железобетонную сваю. А товарищи его – не намного старше меня, максимум, лет на семь. И чему, спрашивается, радуются? Один без зубов, у другого шрам на весь подбородок – под скальпель пластического хирурга просится. Оба рослые, под метр девяносто, чернокудрые, с короткими бородами и поломанными носами. Ох, если бы
