себя неправильно. Решил в принципиальность сыграть. А кому нужна эта принципиальность. Кому? Да никому она не нужна! Если бы он не ломался, то всё было бы в ажуре. Ан, нет! Заартачился, стал истину доказать - ну и доказал: заявление по собственному желанию на стол директору, а я остался и шеф уважает и да вообще... Конечно, это не мой предел. Какие мои годы? Всего 33 года...
33 года...
Возраст опасный. Хотя нет, в газете писали, что жизнь год от года будет увеличиваться, так что это можно сказать по современным понятиям есть еще раннее младенчество».
Мысли о Витьке ушли.
Но тут, с ещё большей силой, ему захотелось увидеть свои руки. И он почувствовал в центре ладоней тепло. Оно было странным.
Он дернулся, и тут же мысль свернула в сторону: «А ведь машина-то у меня есть, а у Бельчикова - нет! Как судьба-то распоряжается, этот идиот, как мне рассказывали, женился на бабе, у которой ребенок! Ха-ха! Что ему, горемыке, молоденьких девок не хватило? А у меня-то все было в порядке, как конвертик вскрыл...", - ему вспомнилась сцена: однажды возле института, он увидел свою жену с молодым человеком. Высоким рыжеватым, но симпатичным парнем. Долгое время он выяснял кто это, но жена не могла дать ему вразумительного ответа. Тогда-то в его душе поселилось подозрение... Стал искать пачку с сигаретами. "Куда она их сунула? Ведь я ясно сказал: брошу курить, но иногда, нужно, а для этого они должны всегда лежать на видном месте. Но ведь... если это...» - Он почувствовал неудобство.
Ему стало не по себе от мысли об измене.
"Если узнает Витька, то он задохнётся от восторга! Для него, пакость в моей жизни – пряник! » - чувство вины опять накрыло его. Он стал оправдываться. Точь-в-точь как в том произведении, что он прочитал. « У нас ему не светило. Петрович на это, грёбанное место, норовил своего племяша устроить. Витьке, куда с ним бодаться! Тот бы ему хребет тут же сломал. Петрович сила… И пикнуть не успел бы. А меня бы Петрович, как цуцика, щелчком пришиб!» И тут же мысль сжала сердце: «А ведь она и Витьке глазки строила! Бог, ты мой! Вот это юмор! И мамаша у неё - стерва известная. "Любочка, Любочка, всё лебезит, всё подмазаться хочет... А Витька, - ещё друг называется. Какую свинью решил подложить. Не подкопаешься. Любку он знает, телефон тоже, а её начальник вместо того, чтобы выяснить, кто звонит в рабочее время, подзывает к телефону. Вот это оборотик!" - Он откинулся на подушки дивана. Тоска душила его. Было до слёз обидно о такой несправедливости. И тут его осенило: «Мстит мне Витька. Точняк!» - Он почувствовал, как пот выступил на лбу.
Нечаянно взгляд упал на книгу, и он подумал: « Вот тебя, проклятый писателишко, засунуть бы его сюда, на моё место! Это тебе не бумагу марать. Она, родимая, всё выдержит. А вот, покрутился бы ты в моей шкуре, тогда бы почувствовал, что такое настоящая жизнь! Увидел бы её истинную морду, а то ведь сидит в тиши и строчит себе и сам не знает, что творит. Зеркало ему подавай! Чертовщина какая-то и никакого просвета!»
Мысль сделала крутой вираж: «Ну, что делать? Может развестись? Баб-то сейчас - пруд пруди. В цехе недавно рассказывали, что по переписи их на каждого нашего брата приходится десяток штук, хотя... что Петрович подумает? Начальство? Да это не фиг с изюмом - это сложнее... А мне как? Вот то-то и оно, что не знаю. Ну, Любка, стерва! А как ластится-то? И комар носа не подточит. Вот это и подозрительно…"
Он не заметил, как закурил вторую сигарету. В памяти возникали события, которые подтверждали догадку о том, что не всё ладно в его семейной жизни. Он всё отчетливее стал понимать, что судьба пошутила над ним злую шутку, - "Ведь не женись я, всё было бы по-другому. Перед свадьбой столько было обещаний. А что в итоге: ну, машина; ну, дача... И всё! И больше ничего. Да тёщинская блажь, насчет внученьки... А нянчить, кто будет. Она не будет. Как пить дать – не будет!» - на секунду он расслабился, но опять стало тоскливо. "А, кстати, где она?» - Ему вдруг захотелось позвонить тёще и официальным - именно официальным! - голосом спросить, где болтается её дочь? Он уже протянул руку, но вспомнил, что телефон, у тёщи спаренный с соседями и, что те, наверняка, подслушивают разговоры. "Только этого не хватало, чтобы это распространилось по всему городу, конечно, все бы были рады этому... зависть, кругом одна зависть! Ведь и так на каждом углу шипят, что на мою зарплату ничего нельзя ничего купить. Можно, если к этому вопросу с головой подойти. Не при коммунистах живём. У нас свобода! В жизни главное - солидность, представительность, но люди этого не понимают. Они всё норовят какую-то шпану выгораживать. Они, дескать, люди хорошие, да вот судьба у них не сложилась. С деньгами им, дескать, не повезло! А кто им судьбу будет делать? Самим надо... Оно надежнее, не зря говорят, что каждый кузнец своего добра. Не смог достать? Нечего из зависти говорить, что у другого ворованное. Оно, конечно, понятно – обидно им. Они не смогли - вот и злобятся, всякие басни придумывают. Их придумывай, не придумывай, а правда-то она как бритва чиркнул раз - и ослеп!»
И тут он чуть не завыл, опять, ему захотелось посмотреть на свои руки.
Мысли заметались: «Что же она не идёт? Сказала, что только туда и обратно, а, вон, уже, сколько времени прошло, а её всё нет? Чёрт те что! Вот что обидно: все голосят - свободу женщине: свободу добились, а что в итоге? Сплошной разврат. Недавно механик рассказывал, что на Западе-то до чего додумались - женами меняются...", – и, совершенно непонятно, почему, перед его глазами проплыли стройные бедра жены начальника. Он сделал судорожное движение, глотнул воздух, и по всему его телу разлилась дразнящая слабость.
"Правда, бывают отдельные случаи, что некоторым достаются жены не по назначению. Если по справедливости, то она мне не - пара, а взял я её из жалости. А она не ценит! Видите ли, ей надо в магазин сходить. Хорошая жена должна всё планировать, чтобы мужу никаких хлопот..."
И вновь перед ним проплыли эти дразнящие черты жены начальника.
Дверной звонок оборвал мысли. Он медленно поднялся, и пошел открывать день.
Перед ним стояла жена. В руках у неё были сумки. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел в комнату.
Когда она вошла, спросил:
- Где ты шлялась?
- В очереди стояла, - ответила она, не обращая внимания на интонацию.
- А есть чего?
- Как чего?
- А ты что уже разучилась понимать, когда тебя спрашивают?
- Не дури! Всё в холодильнике...
- А-а-а..., - почему-то протянул он и, поднявшись со стула, пошёл на кухню.
На улице плясало солнце. Раздавались голоса. Взглянув в окно, он увидел своё отражение и, почему-то вспомнилось название прочитанного рассказа: "Зеркало….." И всё. Больше ничего.
Только одно слово – «Зеркало»!
И руки больше не тревожили.
«Да, ну и чёрт с ним, с этим «Зеркалом»!
И тут же, как по волшебству, мысли покатились плавно и безмятежно. Как всегда.
