В молодости постоянно тянуло на природу, в тайгу. Иногда даже приходили мысли бросить шахту, устроиться где-либо на гидрометеопост в глуши и пожить наедине с природой несколько лет.
С годами стал думать о том, как осуществятся мои мечты после выхода на пенсию, что тогда – то никто и ничто не помешает быть на природе столько, сколько пожелает душа.
Дети вырастут, станут самостоятельными и способными сами заботиться о себе, и, даст бог, в чем-то помогать тебе в старости.
Но оказалось, что человек живет исключительно для себя только с рождения и до 7-ми лет. Далее начинаются только обязанности: учеба, армия, работа, дети, внуки, правнуки.
Эти обязанности не отменяются даже после выхода на пенсию и продолжаются до конца жизни.
Жизнь сложилась так, что с выбором профессии вынужден был жить и работать вдали от родных, так как в Томской области шахт нет.
У Людмилы родителей не было. Мать умерла, отец погиб на войне. Жить пришлось, рассчитывая только на свои силы и возможности, во многом отказывая себе. А тоже хотелось иметь все и сразу.
Так как детство прошло без игрушек, велосипедов то, когда родился сын Сергей, любил покупать ему игрушки, выбирая их будто для себя.
Да и работа на рудниках не прошла бесследно для здоровья и, когда пришло время и возможность, вроде бы, осуществить свои мечты и желания, то нажитые болячки не позволили сделать это в полной мере.
В 50-ые годы бурение проводилось без какой-либо борьбы с пылью, кроме применения респираторов.
На Севере на золото – сурьмяной шахте в зоне вечной мерзлоты так же было не возможно применение воды, а в пыли присутствовали сера, мышьяк. Температура в шахте от – 70* летом и до – 28* зимой, когда на поверхности - 50* ,- 60* .
У некоторых, вновь поступающих на шх. Сарылах, после одной, двух смен тело покрывалось красными пятнами и им приходилось увольняться и искать другую работу.
Месторождение с таким содержание сурьмы в СССР не было и все работающие на шахте были, можно сказать, подопытными кроликами, на которых изучались профессиональные вредности производства.
Два раза в год из НИИ гигиены, охраны труда и профессиональных заболеваний г. Москва приезжали специалисты для мед. обследования.
Обычно шахтеры проходят обследования один раз в год.
О всех вредностях нам, конечно, не говорили, но не зря «Сарылах» в переводе с якутского языка звучит как
«долина смерти».
Впоследствии, через 15 лет проходил обследование в клинике этого НИИ, где мне было установлено профессиональное заболевание легких и бронхов.
Разработку месторождения курировала военная промышленность, сурьма закупалась за границей, и поэтому одновременно со строительством шахты вели и добычу руды на верхних горизонтах, вскрытых штольней. Руду после ручной сортировки грузили в круглые чугунные емкости, затем автотранспортом по колымской трассе около 1000 км. доставляли в г. Магадан, перегружали на морские суда, следовавшие до порта Находка, затем ж.д. транспортом через всю Сибирь везли в Киргизию в п. Кадамджай, где находилась обогатительная фабрика. Весь этот длительный путь транспортировки руды показывает важность и необходимость для страны в тот период этого сырья.
После Севера 13 лет отработал на одном из рудников треста «Свинецшахтострой» Восточного Казахстана.
Вся жизнь прошла под землей в резиновых сапогах, в тайге, на рыбалке тоже в них, что вероятно сказалось затем и на работоспособности ног.
В Жизни пришлось пережить и страшный психологический стресс.
Лечили в стационаре от воспаления легких. Через месяц улучшения не наступило, через два, местный рентгенолог дал заключение о наличии туберкулеза легких. При обследовании в туб. клинике диагноз не подтвердили, а был установлен другой – рак легких.
В онкологии этот диагноз подтвердили и дали заключение, что пока не поздно нужно срочно лететь в г. Алма-Ата в онкохирургию на операцию. В каждой новой клинике, почему-то не доверяя предыдущим, вновь и вновь делали повторные рентгеновские снимки и томограммы. В онкологии наслушался рассказов о страшных порядках в онкохирургии, как и кто, проводит эти операции, что на безнадежных больных практикуются студенты медики- хирурги, что в поликлинике онкологии не встретишь прооперированных больных, а живы лишь те, кто отказался от операции.
Под впечатлением этих рассказов отказался лететь в г. Алма-Ата, что возможно и спасло мне жизнь.
По знакомству попал на консилиум лучших хирургов г. Усть-Каменогорска при туб. клинике, которые, изучив мои рентгеновские снимки и томограммы (снимки срезов легких), подтвердили диагноз и необходимость срочной операции.
В областной хирургии работал и руководил ею замечательный хирург Рейш, он делал операции на сердце.
Я ранее уже лежал в этой хирургии по случаю операции на желудке и пищеводе.
Попав на прием к Рейшу, уговорил его принять меня на операцию в его хирургию ввиде исключения.
Так как свободных койкомест в хирургии почти всегда не было, он назначил мне явиться через три дня.
Эти три дня я пил днем и ночью, прощаясь с жизнью. Хотя был период Горбачевского и Лигачевского сухого закона, друзья доставали мне и спирт и водку. Ночью пил один не пьянея, днем с друзьями. Семья была против пьянки, так как мешал им спать. Но считал, что они не могут поставить себя на мое место и поэтому не понимают меня. Чувствовал себя уже отрешенным от жизни, и семьи, и будущего. Ночью, когда был один, собутыльником был магнитофон. Включал его на малую громкость, чтобы не мешать родным. И почему-то трогала песня, известная в те времена: « Белая береза, я тебя люблю …».
Людей, выживших после операций с таким диагнозом в жизни не встречал. Наоборот, был наслышан, что после вскрытия грудной клетки течение болезни ускорялось. Знал много силикозников, скоротечно умерших после выхода на пенсию.
В хирургии оказалось еще трое онкобольных. С одним из них с соседнего поселка сблизился, он был даже и не шахтером.
Какими-то путями узнали, что если операция будет проходить менее часа, значит, хирурги успевают только вскрыть грудную клетку, убедиться, что операция уже бесполезна и снова зашить.
Договорились, что будем засекать время операции друг друга и, не скрывая, сказать об этом, если что услышим о результатах, даже и неблагоприятных и безнадежных.
Первому делали операцию моему земляку. Она закончилась через сорок минут. Внизу ждала конца операции его жена. Когда я сообщил ей, что операция закончилась, попросила меня вызвать к ней хирурга Рейша. Я выполнил ее просьбу.
Рейш при мне сказал ей:
- Крепитесь, к сожалению, операция уже запоздала. Жить ему осталось 3-4 месяца.
Проводил плачущую жену земляка за ограду клиники. Она сказала:
- Ой, что я расстраиваю и тебя. Тебе ведь тоже предстоит такая же операция.
На что я ей ответил:
- Ничего. В душе мы уже смирились с любым исходом.
Когда встретились с земляком в палате после реанимации, я не смог сказать ему всю правду, хотя и обещал ранее, как договаривались.
Через неделю нам троим, оставшимся онкобольным, под наркозом сделали биопсию легких, и образцы отправили в г. Алма-Ата в онколабораторию на анализ. Состояние было мрачное. Постоянное нервное напряжение не отпускало ни днем, ни ночью. Организм уставал бороться с тягостными мыслями. Было непонятно, толи ухудшается физическое состояние организма из-за болезни или воздействует самовнушение.
Когда на свидание с рудника приезжала жена, приходилось спускаться во внутренний двор больницы со 2-ого этажа. С каждым днём организм слабел, и выходить становилось все труднее и труднее. Хотя и не собирался так просто сдаваться, и не хотелось верить в печальный итог жизни.
Вспомнился случай, когда лежал ранее в этой же хирургии. В палате ночью на спинке кровати умудрился повеситься мужчина. Не знаю его диагноза и всех обстоятельств, понудивших его сделать это. Не нам его, не менее грешным, судить. Мыслей, конечно, подобных даже не возникало. Надежда, хоть и зябкая, была еще жива и, хоть чуть- чуть, но теплилась. И так, вероятно, у каждого человека до самого его последнего трепетанья.
Еще через неделю двум собратьям по несчастью назначили даты предстоящих операций. Мне почему-то нет. Возникли мысли, что у хирургов есть сомнения в целесообразности операции, что упущен срок ее проведения. Спросил у лечащего хирурга, но он не стал ничего объяснять, сказав, чтобы лежал и ждал. Тогда я уверился в том, что я прав в своих предположениях о пропущенных сроках и решил для себя отказаться от операции, когда мне назначат дату ее проведения.
Потом терпение мое закончилось и захотелось покончить с неизвестностью своей судьбы. Я вспомнил реакцию жены земляка после операции, когда я вызывал к ней Рейша.
Во время очередного приезда жены Людмилы, убедил ее пойти на прием к Рейшу и узнать перспективы моего жизненного пути, полагая, что мне никогда не скажут правды, а жене должны сказать.
Сам занял наблюдательный пост, чтобы сразу увидеть реакцию Людмилы на разговор с хирургом, после ее выхода из кабинета.
Людмила вышла в слезах, но, увидев меня, заулыбалась и сказала, что Рейш успокоил ее, что у меня не рак легких, а силикоз и меня направят в клинику профессиональных заболеваний. Я, будто недовольный чем-то, забурчал, что силикоз тоже плохо, в душе радуясь тому, что у меня вновь появился шанс на лишний год жизни.
Не знаю, поняла ли Людмила мой ход или нет. Хирург Рейш понял и даже сделал мне выговор за то, что я подослал жену.
До сих пор не могу понять жестокость и безразличие врачей, не соизволивших хотя бы на день, на час раньше снять страшный диагноз и объявить это больному, когда день жизни с приговором на смерть может сломать человека.
Когда выписывался и прощался с больными, мне сказали:
- А ты молодец. С таким диагнозом, а вел себя достойно.
- Вы спали ночью, а знаете ли вы, спал я или нет – ответил им.
Но самое парадоксальное в том, что при последующем обследовании в Московской Клинике Гигиены, охраны труда и профзаболеваний при Академии Наук СССР не подтвердили и силикоз - был установлен хронический обструктивный бронхит пылевой этиологии.
В течение нескольких лет не мог летом загорать на солнце – тело покрывалось красными пятнами, по-видимому, из-за переоблучения при проведении множества рентгеновских снимков.
. . . . .
Через год, два после этого случая прочитал статью в газете «Труд». Женщине поставили диагноз уже неоперабельного рака легких и отправили домой умирать. Женщина стала готовиться к смерти, прощалась со всеми родными, постепенно теряя жизненные силы.
Смерть не приходила. Решила съездить к сыну в Мурманск. По дороге в поездке ей уже потребовалась скорая медицинская помощь, так как силы покидали ее. В Мурманске сын устроил женщине в местном онкологическом центре консультацию.
Врач – онколог дает заключение, что предъявленные рентгеновские снимки, привезенные женщиной, не ее, а являются снимками чьей – то мужской грудной
Моё Понимание, моя Злость... С УВАЖЕНИЕМ. Сергей. 
