Страдалец.

Мы шли из Феодосии на Ялту. Кто мог бы подумать, что этот короткий, меньше тридцати миль, переход займет у нас больше суток.  Уходили мы из Феодосии ранним  утром. Небо  только начало окрашиваться на востоке в розовые тона, как мы с Антохой, нашим капитаном отправились на погранзаставу, чтобы взять отход. Вроде бы в Феодосии и люди не вредные, а пойди к пограничникам в восемь часов или еще хуже начале девятого и отхода уже не получишь. Переход только в светлое время суток и крутись, как хочешь. В этот день нам повезло и уже в начале седьмого мы отдали швартовы. Дальше начались настоящие муки с моря по заливу все время шла сильная зыбь, а ветра не было. Почти два часа нам понадобилось чтобы выбраться на простор залива из тесноты порта. В залив мы выбрались, но мыс Ильи обогнули только после полудня. Такова жизнь парусника — нет ветра нет хода. Стой и жди,  когда над тобой смилуется бог ветров.
  На траверзе Кара-Дага нами заинтересовалась веселая стайка дельфинов. Они несколько раз проносились мимо, призывно свистели и высоко выскакивали из воды, но постепенно неподвижность яхты охладила их пыл и дельфины быстро  удалились. К обеду небо затянула серая дымка, сквозь которую бледным диском светило солнце.
  Так прошел день. После коротких сумерек наступила темная ночь.  Духота усилилась и от воды начал подниматься густой туман. К полуночи стало окончательно ясно, что вахтенное расписание поломано окончательно. Вахта улеглась на банках в кокпите, смотрела в слабо мерцающие сквозь клубы тумана звезды. Сырая духота выгнала из рубки подвахту и они устроились на носу. Паруса обвисли и только слабое движение воды за бортом указывало, что ход все-таки есть.   В полумиле по правому борту  смутно мерцали береговые огни.
  Спать в такой духоте не хотелось и сам по себе возник  общий разговор. Туман наложил свой отпечаток даже на разговор. Беседа не задерживалась долго ни на одной теме и переносилась с предмета на предмет, как и серые клубы за бортом.
  - Так вот,- продолжил Димыч, поудобнее устраивая спасжилет под головой.- Стал к нам этот инженер часто забегать. То одно ему надо  то другое.  Он на плотах по рекам сплавляться любил, а тут предложили ему в горы сходить.
  - Решил в альпинисты податься?- заинтересовался Полосков.
  - Да нет. Собирались они в пеший маршрут по горам, но снаряжение альпинистское зачем-то все равно понадобилось. Заказал скальные крючья, карабины. Такой приличный заказец получился.  Забирал у меня заказ этот инженер перед самым отъездом. С рюкзаком ко мне забежал и принялся напихивать, а что не влезло в сумку сложил. А в сумке у него папка лежала. Вот он мне ее и сунул — пускай  полежит до возвращения.  С собой брать нее с руки- еще потеряется, а оставить больше негде. Вот и пришлось мне эту папку отнести домой.
  Папка провалялась у Димыча дома пару дней без дела, пока он из любопытства не решил ознакомиться с ее содержимым. В папке среди всего прочего оказалась и ксерокопия «Сказки о тройке» Стругацких из московского двухтомника. Конечно, времена сейчас были другие, но еще у многих в памяти была история с публикацией этой повести в «Посеве». Так Димычу представилась  возможность ознакомиться с этой, вызвавшей столько страстей повестью. Естественно, от домашних не укрылось, что Димыч достает из папки и читает какие-то листки, а потом аккуратно укладывает их обратно. Чуня. жена Димыча, особо крайне любопытная, дождалась, пока супруг уйдет на работу и провела ревизию в таинственной папке. Содержимое папки не произвело на Чуню никакого впечатления. К книгам она была абсолютно равнодушна, а о Стругацких имела довольно смутное впечатление. Чуня уже хотела сложить все листки и убрать  папку на место, но тут в комнату зашла Дора Семеновна, мать Димыча. Конечно же она то же заинтересовалась разбросанными по столу листками. О Стругацких «Посеве» и «Сказке о тройке» Дора  Семеновна была наслышана хорошо.
  - Люсенька! Людочка!- хватаясь за сердце, Дора Семеновна принялась причитать на всю квартиру.- Ты посмотри, что этот идиот, этот устраивает! Он хочет, чтобы его посадили! Представляешь? Хочет, чтобы его дети стали сиротами! Он хочет пойти в тюрьму, и это с его здоровьем! Этот идиот хочет, чтобы я с его детьми побиралась на старости!
  Доре Семеновне не понадобилось много усилий, чтобы убедить Чуню в преступных замыслах Димыча и они решили за него бороться. Первым шагом в этой борьбе был уничтожение преступных материалов. Дора Семеновна, брезгливо морщась, отнесла папку в туалет и бросила ее в унитаз. Тут же ее место заступила Чуня, и торжественно подожгла преступные материалы. Красные огоньки, сначала нехотя, потом веселей побежали ко скомканной бумаге.
  Когда Димыч пришел домой, он  застал Чуню и Дору Семеновну сидящими на полу  возле туалета и ревущими навзрыд. Бумага, которую они подожгли в унитазе быстро разгорелась в огромный костер. Языки племени взметнулись к потолку туалета, оставляя на нем черные следы копоти. Увидев вырывающиеся из двери туалета черные клубы дыма, подкрашенные огненными отблесками, Дора Семеновна у ужасе закричала:
  - Люсенька, пожар! Пожар! Что же ты смотришь? Туши!
  Чуня, не мудрствуя лукаво, опрокинула в унитаз ведро с водой. Раздался громкий треск и...     Совершенно верно — унитаз в квартире Димыча прекратил свое существование. В место него у туалете появилась груда фаянсовых обломков посередине лужи, в которой плавали куски обгорелой бумаги.  Увиденная картина разгрома просто подкосила  обеих женщин  и они бессильно опустились на пол и горестно зарыдали.
  - Представляете ситуацию,- при воспоминании о происшедшем Димыч беспокойно задвигался,- в доме четыре бабы и туалет в руинах! Накрылись все мои планы. Два дня убил — пока унитаз нашел, пока привез, пока установил. А мамаша еще все время зудела, что это меня бог наказал зато, что я запрещенную литературу решил почитать. В общем пострадал я со всех сторон!
  - Ну ты прямо, жертва режима!- ехидно заметил Полосков.- Можно сказать — за политику пострадал!
  - За политику или от бабской глупости, а пострадал!- грустно закончил Димыч.