Цветок папоротника

В воздухе застыл приторный запах перезревшей хурмы. По разогретой земле стелился мираж в виде мерцающей водяной глади, еще бы немного и можно было бы узреть Фата-Моргану. Вокруг ни ветерка, все словно замерло в ожидании заката, лишь Руппели и Жако, не утихая, щебетали, скрывшись в густых пальмовых зарослях. Недалеко от дороги возвышалось  старое двухэтажное кирпичное здание, а на дорожном знаке, что стоял напротив, значилось: «Государственная тюрьма Маланже»

По коридору неспешно шел священник. Проходя мимо камер, поглядывал на сидящих, на соломе арестантов и что-то тихо шептал себе под нос. Пресвятой отец искал камеру под номером семь. Сейчас там находился преступник, которого на рассвете ждал расстрел, и по всем божеским законам, он должен был исповедаться, покаявшись в содеянном.  
- А-а-а-а, вот эта камера, - прошептал седовласый нигериец и попросил надзирателя впустить внутрь.
- Эх, святой отец. Нелегкая у вас работа. Эти животные не понимают божьего слова, - зевая, протянул ключник.
- Ошибаешься, друг мой. Господь ко всем милостив, он готов выслушать и простить каждого, кто откроет ему душу.
- Вашими словами, отец, вашими словами.

Решетка со скрежетом отъехала в сторону. Священник вошел в темное помещение с единственным крохотным окном, под которым стояла деревянная скамья. На той скамье в тусклом свете сидела женщина, очень красивая женщина. Ее черные волосы были коротко острижены, кожа имела нежный цвет молочного шоколада, пухлые губы и аккуратный нос придавали ей особую пикантность, а  глаза цвета изумруда испытующе смотрели на гостя. Она сидела на скамейке, обхватив руками колени. Ни намека на страх, ни злости, ни ненависти, только уверенный и пробирающий насквозь взгляд леопарда.

Священник присел на переданный надзирателем стул и сложил руки на Библии. Он какое-то время изучал девушку, после чего заговорил:
- Я Ману де Санта, здешний священник. Представься, дитя.
Она спустила ноги со скамейки и выпрямилась, будто приготовилась взлететь:
- Эбена Сантеш, - гордо произнесла молодая женщина.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать пять.
- Где родилась?
- Деревня Лунгу, недалеко от Маланже.
- Хорошо. Готова ли ты исповедаться и заслужить покаяние?
- Исповедаться - готова, но покаяние мне не нужно.
- Что ж, пусть так. В нашем распоряжении четыре часа. Итак, расскажи мне, что ты чувствуешь?
- Мои чувства сейчас не имеют значения ни для вас, ни для меня.
- Ладно. Тогда расскажи, что довело тебя до такого отчаяния? Что привело тебя в банду?
И она рассказала.
- Как я уже говорила, родилась в Лунгу. Моя семья выращивала маис на местных полях. Мы еле-еле сводили концы с концами. Мать получала слишком мало, чтобы прокормить всех четверых, - меня и трех сестер, - в этот момент Эбена замолчала, она что-то вспомнила, отчего лицо скривилось, а глаза наполнились ненавистью. Сейчас она походила на пантеру готовую наброситься на жертву.
- И ты решила податься к бандитам, чтобы прокормить семью?
- Нет. Я никогда бы не пошла в банду для того, чтобы жить на деньги, испачканные в крови невинных.
- Продолжай.
- Мне было десять, я следила за домом и младшей сестрой, пока остальные были в полях. В один из  дней в дверь постучались. На пороге стоял человек в военной форме, он спросил, сколько нас здесь живет и есть ли мужчины в семье, а когда узнал, что в доме только женщины, сразу же удалился. С того дня прошла неделя. Очередным вечером мы готовились ко сну, мама вышла на улицу за водой, а сестры дурачились, как обычно. Вдруг дверь резко распахнулась, в дом вошли несколько мужчин все в той же униформе, они тащили маму за волосы. Она кричала, пыталась вырваться, но они не слушали. Вскоре послышались крики из соседних домов, затем автоматные очереди и снова крики. А я смотрела только на мать и сестер. Все смешалось вокруг, - и снова Эбена замолчала, пытаясь сглотнуть ком в горле, на этот раз ее глаза наполнились слезами.
- Это были боевики?
Она кивнула:
- Группировка «Южных Ястребов» во главе с Узочи Барнеу. Один из них схватил мать и поволок за ширму, другие - сестер. Я же спряталась за кроватью. Половицы около нее давно уже прогнили, отчего образовалась дыра. Я хотела взять младшую сестру за руку и спрятать, но бандит увидел нас. Он вытащил сестру из-под простыни, бросил на пол и выстрелил ей в голову, - и Эбена заплакала, то были ее последние слезы. – Тогда же я услышала еще выстрелы, после которых крики мамы и сестер стихли. Боевики в тот момент отвлеклись, а я, чуть дыша, прокралась к дыре. Спускаясь вниз, боялась оступиться, боялась издать хоть малейший шум. Когда все же оказалась внизу, то поползла. По чуть-чуть, по миллиметру. Казалось, что прошло несколько часов, а не минут. Я выбралась из-под дома, мои руки и ноги были в крови, так как пришлось передвигаться по проволоке и битому стеклу. Наша лачуга стояла на территории бывшей свалки.
- Что было дальше? – святой отец слушал внимательно, он продолжал изучать ее.
- Я побежала в лес. Последнее, что запомнилось, так это полыхающая в огне деревня. Соломенные крыши вспыхивали как спички, к тому моменту горел и наш дом со всеми моими близкими внутри. Я бежала, не останавливаясь. Казалось, что они идут за мной, что сейчас вот-вот и выстрелят мне в спину. Не знаю, сколько прошло тогда времени, но остановилась только из-за того, что закончились силы. Я упала и лежала, долго лежала. Из глаз ручьями лились слезы, душа болела. Меня трясло, будто подхватила лихорадку, вскоре, незаметно для самой себя – уснула. На следующее утро, когда открыла глаза, вернулись и боль, и слезы, и озноб. Но больше я не вернулась в деревню. Эти изверги ушли еще ночью, когда убили всех до последнего.
- А что с твоим отцом?
- Мой отец, - Эбена тогда снова села на скамейку с ногами и нехотя усмехнулась, - мой отец мерзавец. Он бросил нас, как только родилась малышка Эбу. Решил, что мы мешаем ему. И более его в нашей жизни не было.
- Продолжай.
- Я долго скиталась по джунглям, пила воду из рек, ела то, что попадется. А однажды вышла к зарослям, тогда еще не знала, что это был папоротник. Красивое место, - и она подняла свои зеленые глаза вверх, - там я провела много ночей. Да что говорить, ходила туда до последнего. Вы только представьте: тишина, редкие звуки джунглей, перистые листья с алмазной россыпью из росы. Там всегда было прохладно.  Это единственное место, по которому буду скучать.
- Не отвлекайся. Мне важно знать, как ты попала в банду «Диких Шакалов» и получила прозвище. Напомни-ка? Какое?
- Черная Королева.
- Да-да…
- Когда мне исполнилось шестнадцать, то пути было только два, либо в проститутки, либо в банду. Я выбрала второе. Встретился один хороший человек, он предложил место. В группировке мы все были молодые, каждому не больше восемнадцати. Только предводителю на тот момент стукнуло сорок. Он обучал нас, кормил, поил, дал крышу над головой.
- И чем же вы занимались?
- Первое время грабили богатые дома. Нужны были деньги. Потом нам стали давать задания: убрать одного дельца, убрать другого. Так и пошло. Мы из домушников выросли в наемников.
- Да уж, слава о вас ходит по всей округе.
- Предводитель всегда говорил, что я среди всех самая способная. И когда он ушел на покой, то управление группой передал мне. Тогда-то и настал момент отомстить.
- Кому? Ястребам?
- Да. Мы долго готовились к схватке с ними, но потом решили убирать по одному. Когда же добрались до самого Узочи, - и Эбена рассмеялась вслух, ее смех был настолько зловещим и кровожадным, что пресвятой отец передернулся, ощутив озноб.   – Я не буду говорить, что с ним сделала. Но знайте одно, он долго мучился, очень долго. После этого мы работали в Маланже еще около полугода, пока не прокололись на мелочи.
- Что же произошло?
- Ваш начальник был в хороших отношениях с бандой Ястребов, собственно с самим Узочи. Когда же мы их уничтожили, то полиция хотела уже закрыть дело, однако господин Кобэ решил продолжить расследование, упросив начальника Полиции пустить ищеек по нашему следу.  Те долго не могли нас найти, все полгода мы незаметно уходили, но однажды, один из моих ребят допустил непростительную ошибку. Оставил патрон на месте убийства, точнее потерял. Но вы, святой отец, не переживайте, мы сами его расстреляли за это, - она же опять засмеялась, на этот раз заставив преподобного съежиться. – И вот, мы здесь, все до одного.
После этой истории Ману долго сидел, молча, он о чем-то думал, потом открыл Библию на какой-то странице и спросил Эбену:
- Ты раскаиваешься?
- Нет, падре. Я не раскаиваюсь. По сути, все произошло так, как и должно быть.  Одни хищники породили других, более сильных и молодых, которые их же и сожрали.
- Ладно. Хочется верить, что Господь все-таки простит тебя и примет твою душу.
И святой отец уже собрался уйти, как Эбена резко встала, чем напугала его в очередной раз, и подошла совсем близко:
- Подождите, падре. Я имею право на последнюю просьбу?
- Вообще, мы такое не практикуем, но так и быть. Для тебя сделаю исключение.
- Передайте вот эту записку вашему начальнику, - Эбена протянула аккуратно сложенный листок бумаги слегка потертый на уголках. – Это мое чистосердечное признание.
- Хорошо. Я передам.
- Только прошу, отдайте, когда нас казнят.

На что Ману кивнул.

Глубоко вздохнув, святой отец вышел из камеры, оставив Эбену с довольной и все такой же зловещей улыбкой на лице.
На рассвете следующего дня во внутреннем дворе Государственной тюрьмы Маланже под палящими лучами солнца стояли семь человек лицом к стене. Конвоир проходил вдоль шеренги, останавливаясь около каждого, и завязывал им глаза, тогда как жандарм зачитывал приговор:

- Сегодня будет приведен в исполнение приговор, по которому участники группировки «Дикие шакалы»: Кобэ Мафуту, Нтанда Биле, Сифо, Тинаш Амар, Хамизи, Антониу Бишу и их предводительница Эбена Сантеш по кличке Черная Королева, будут казнены. На их счету более сотни разбойных грабежей и более восьмидесяти убийств.

И пока жандарм читал, семь солдат выстроились напротив каждого арестанта. Зарядив ружья, они замерли в ожидании приказа. Когда последние слова были сказаны, конвоир махнул рукой. Послышались выстрелы. Дикие шакалы упали практически синхронно, а в центре, на песке, лежала сама Черная Королева. Ее повязка слетела на землю.  Красивое лицо Эбены покрылось тонким слоем пыли,  а глаза все так же ясно смотрели на небо.

Как и обещал, преподобный Ману отнес записку Начальнику тюрьмы. Тот сидел в своем кожаном кресле и с довольным видом курил сигару. Он нехотя взял листок. Когда же Ману покинул кабинет, то Кобэ хотел уже выбросить клочок бумаги в урну, но почему-то остановился. В нем неожиданно проснулся интерес, поэтому он развернул послание и принялся читать:

[i]«Дорогой мой отец, Кобэ Маванга Сантеш, сегодня ты казнил свою единственную выжившую дочь, Эбену Мавангу Сантеш, которую все знали, как Черную Королеву. Я лишь об одном хочу попросить тебя – почтить память моей матери - твоей жены и моих сестер - твоих дочерей, которых изнасиловали и убили люди Узочи Барнеу.