Пианистки

напомнил Старика-Лесовика из сказки только без усов и бороды.
- Ну- ка, подойди ближе,- сказал Лесовик, - Песни знаешь? Спой один куплет.
Я кивнула.  И с ужасом обнаружила, что не помню ни одной песни! Ни одной…Даже любимого «Орлёнка», даже «У дороги чибис»!
Молчать было уже стыдно, и я вспомнила то, что напевала бабушка, когда у неё было хорошее настроение, и запела: «Отвори потихоньку калитку и войди в тихий сад ты как тень…». Я видела, что женщины стали улыбаться, а у Лесовика брови поползли вверх, но не остановилась: «… Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень…». К концу моего исполнения они смеялись уже все. Я приготовилась заплакать, но Лесовик сказал:
- Ну-ну-ну…  Всё хорошо. А детские песенки ты знаешь?
- Забыла, - всхлипнула я.
- Это от волнения, - сказал Лесовик, и я поняла, что он тут самый главный.
- Мария Алексеевна, - обратился  Лесовик к женщине за фортепьяно, - сыграйте нам что-нибудь…
А мне сказал:
- Это нужно повторить голосом, без слов, просто ля-ля-ля, поняла?
Я кивнула и повторила за Марией Алексеевной нехитрую мелодию.
- А теперь попробуй вот это простучать. Он простучал карандашом по столу простенькую мелодию.
- Сможешь?
Это я могла и очень хорошо! Мы с соседкой  Ниночкой перестукивались по батарее каждый день, и на всё у нас были свои сигналы:  «Я дома», «Приходи ко мне», «Я занята» и так далее. Правда родители, и её, и мои сильно не одобряли эти перестуки.
Потом меня попросили показать руки, я растопырила пальцы и положила руки на стол перед ними.
- Мария Алексеевна, – сказал Лесовик. - Только октава. И то с трудом.
- Ну, Наум Матвеевич, мы же не в консерваторию набор делаем,- ответила Мария Алексеевна.
- Всё, деточка, иди и пусть мама зайдёт. Бабушка? Хорошо, пусть  бабушка, – сказал Наум Матвеевич.
Я вышла и в кабинет пошла бабушка. Мы с Лариской уже всё рассказали друг другу  про «прослушивание», а она всё не выходила. Наконец, дверь открылась и бабушка вышла. У неё так же горели щёки, как у мамы Лебединского Ромы…
- Пойдёмте, - сказала бабушка

Мы вышли в залитый солнечным светом парк и Лариска робко спросила:
-Нас приняли?
-Тебя приняли,- сказала бабушка.
- А меня? – спросила я.
Бабушка вздохнула и сказала:
- Тебя тоже приняли…
Вечером, за ужином я взахлёб рассказывала маме, как испугалась сначала и все-все песни забыла, а потом бабушкину песню вспомнила и спела.
- «Калитку» что ли? Это же романс! - удивилась и расхохоталась мама.
- Вот и они смеялись сначала, а потом мне старичок сказал, что всё хорошо…
Бабушка тоже смеялась, а потом сказала:
- С ритмом у неё всё в порядке, каждый день мы этот «ритм» слышим… А вот  со слухом – не всё. Инто-нирует она,- споткнулась бабушка на трудном слове.  – И пальчики маленькие, растяжка плохая, только октава,- гордо козырнула бабушка новым словом. – А надо бы полторы…
- Пианино надо покупать,- вздохнула мама. – А кто продаст? У Богдановых Людмилка его забирать будет…  А в магазине очередь на год, надо отмечаться…
- Ничего,- ответила бабушка,- купим. Она вон как музыку слушает.   Пусть хотя бы понимает то, что слышит.  Я так там и сказала – музыкальное образование ещё никому не навредило…

Итак, я снова первоклассница! Снова, потому, что в обычной школе я уже пойду во второй. В воскресенье мы с мамой, Лариской и Ларискиной мамой Дарьей Ивановной  пошли в магазин «Музыка». Этот магазин станет моим любимым магазином на долгие годы…  В «Музыке» нам с Лариской купили одинаковые коричневые папки для нот, по две нотные тетради и ноты  – Майкапар, Гедике, Черни, «Детский альбом» Чайковского. Потом мама долго выбирала себе пластинки для проигрывателя, но так ничего и не выбрала и купила бабушке её любимую Веру Давыдову, романсы.

Первого сентября в обычную школу я сходила сама, не маленькая уже. А в музыкальную мы пошли с бабушкой и Лариской. В «Пионерском» садике было непривычно много народу: ребята и девчонки самого разного возраста, родители первоклассников… С качелей раздавался смех и голоса.  Бабушка нашла на стенде расписание занятий и сказала нам:
- В один класс попали, хорошо… Класс педагога Сачковской Марии Алексеевны.
Нужный кабинет мы нашли быстро. Возле него уже стояла Тайка со своей мамой. Бабушка поздоровалась с Тайкиной мамой, а Лариска ущипнула меня за руку – она не хотела учиться вместе с Тайкой. Тайкина мама тоже приветливо поздоровалась и сказала, что сначала нужно пройти в актовый зал, там будет общее собрание, а потом уже по кабинетам. Мы двинулись всей компанией к актовому залу,  и Тайкина мама сказала:
- Вот, Таечка, девочки, с ними поступала, вместе и учиться будете!
- Радости-то, - проворчала тихо Лариска, но Тая, похоже, услышала. Она гордо вздёрнула нос (я потом долго училась так горделиво поднимать голову) и прошла мимо нас, словно всё это относилось не к ней.

В актовом зале ещё было полупустынно. Нас встретила высокая худая женщина с ярко накрашенными губами:
-  Первоклассницы?  В первый ряд, пожалуйста…  Родители – в последние ряды.
Очень скоро я узнала, что женщину зовут Агния Игоревна,  преподаёт она музлитературу, и прозвище у неё «Агнесса». Из-за музлитературы, а вернее из-за Агнессы, меня чуть не исключили. Агнесса мне не нравилась. Её имя вместе с яркими губами вызывало какие-то странные ассоциации - огонь, пламя…  И одевалась она  ярко, заметно… Музлитературу я не любила, больше того, я её терпеть не могла, как и Агнессу. Она вечно ко мне придиралась. По крайней мере, мне так казалось. Музлитературу я прогуливала часто…  Не одна, а с Лариской. Тайка же уроки не пропускала, ей было интересно. К тому времени мы уже подружились с Тайкой – она оказалась вполне нормальной девчонкой, приветливой и дружелюбной. Она всегда  всё знала, и по музлитературе тоже.

А зал постепенно заполнялся. Заходили шумные мальчишки, только что спрыгнувшие с качелей, робкие первоклассники с родителями, смешливые девчонки, учителя…  Оказывается, многие были мне знакомы – кто-то учился с нами в одной школе, кто-то жил неподалёку. К Тайке подошла её знакомая старшеклассница, позже я узнала, что её зовут Надей,  приветливо кивнула нам всем.
- Привет! У нас учиться будете? Скрипачки? Ах, пианистки…  А кто у вас по специальности? Мария Алексеевна? О, вам повезло, она замечательная…  А вон видите – это наш директор! Он баян и аккордеон преподаёт.

Надя давно  убежала к своим подружкам, а я всё ещё разглядывала того, кого она назвала директором.   Да разве директора такие? У нас в школе директор, вот это директор! Представительный, всегда в строгом костюме и белой рубашке с галстуком Его все уважают и даже двоечники побаиваются.  А этот  - длинный, худой, взъерошенный, в каком-то кургузом пиджачке в крапинку. Из коротковатых рукавов пиджака  торчат длинные руки, он ими размахивает и хохочет над чем-то вместе с обступившими его старшеклассниками…  Борис Петрович – Надя сказала…


Уже позже я узнала, что у Бориса Петровича кличка – Аистёнок. Когда он задумывался, то закладывал одну ногу за другую, а руки засовывал подмышки.   Именно так ласково -  Аистёнок, а не какой-нибудь «Аист». Клички ведь говорят о многом, об отношении к человеку тоже.  И именно Борис Петрович спас меня  от вызова родителей в школу, а возможно,  и от позорного исключения из школы.
Всё  и случилось из-за музлитературы.. Прогуливала  уроки Агнессы  не я одна, но к директору повели только меня.
- Вот, Борис Петрович, - сказала Агнесса своим красивым контральто и шлёпнула ему на стол мой дневник. – Полюбуйтесь! Я настаиваю на вызове в школу её  родителей!
Борис Петрович полистал мой дневник.   В графе «музлитература»  стояли только ехидные «тройки»  и записи «Пропустила урок!»
Он положил дневник осторожно на стол и произнес:
- Ну, что ж ты, Еленка…
Меня ещё никто и никогда не называл так …  Имя прозвучало нежно и нестрого, и в глазах у меня сразу вскипели слёзы.
Борис Петрович посмотрел на меня и сказал:
- Агния  Игоревна, Вы идите на урок…  А мы тут потолкуем…

Агнесса поджала губы и так посмотрела на меня, словно хотела, что бы я тут же исчезла и больше никогда не появлялась на её глазах.
Когда двери за обиженной Агнессой закрылись, Борис Петрович встал из за своего стола, обошёл его и, развернув стул, уселся на него верхом.
- Иди-ка сюда.  Садись. – Он кивнул на стул напротив. - Любишь музыку?
Я сжалась на краешке стула и робко кивнула.
- Любишь… - сказал Борис Петрович. – Я тоже люблю.
Он задумался на секунду.
-  А что ты любишь?
- Разное, - сказала я. Было стыдно признаться, что любила я пока только песни и ещё романсы…
- Мама тоже, наверное, музыку любит, - задумчиво произнёс Борис Петрович.
- Нет, – сказала я, - мама не очень…
Он удивлённо посмотрел на меня, словно хотел спросить:  « Есть такие люди, правда?»
- Бабушка любит, - поспешно добавила я.
- А что любит бабушка? – заинтересованно спросил он.
- Барсову, Давыдову, Ханаева, Масленникову… Романсы разные, арии… Отса ещё,– вспомнила я любимого бабушкиного певца.
- Замечательный вкус у твоей бабушки…  Замечательный,- сказал Борис Петрович и я сразу загордилась.
- А я, знаешь, Отса слышал…. Роскошный певец, просто роскошный… А ты в Большом театре была? – неожиданно спросил он.
- Нет, - сказала я, - я  ещё и в Москве никогда не была…
- А я бывал. Несколько раз был… Вырастешь – обязательно побывай! Обязательно! Там опера – живая…  Не с пластинки… Давыдову, правда, не слышал, она там уже не пела тогда.  А знаешь, - вдруг заговорщицки сказал он. – Агния Игоревна тоже была певицей!
Я потрясённо молчала. Агнесса? Певицей? Да не может быть!
- Да-да, не удивляйся. У неё голос был – потрясающий!
- Контральто? – вырвалось у меня. Голос у Агнессы, правда, был красивый, глубокий.
- О, да ты понимаешь, – сказал он,- Только вот не повезло ей – сорвала она голос, петь больше не может…  Я её слышал.   Лет десять назад.
- В Москве?
- Нет, не в Москве. Здесь, в нашей Филармонии Замечательная певица была… Такая вот трагедия у человека… Ну, ладно, иди. Скажи там Агнии Игоревне, что я разрешил присутствовать на уроке.
Он встал и подал мой злосчастный дневник.

В классе Агнесса сухо кивнула мне, указав глазами на место. Весь оставшийся урок я исподлобья рассматривала её. Надо же… Певица. Хотя… И фигура у неё стройная.  И голос красивый, низкий… А что одевается ярко – так ведь певица! На сцене выступала.  Люди ходили на её концерты, слушали, аплодировали… И вот вместо всего этого – мы со своими  прогулами и ленью.  Бедная Агнесса!

Я никому не сказала о том, что знаю, даже Лариске и Тайке. Ведь Борис Петрович  только мне доверил.   Наверное, не надо говорить про это всем, Агнии Игоревне может быть неприятно, больно… Впервые я подумала о ней как о человеке, а не как о нудной преподавательнице музлитературы…
Больше я не прогуливала её уроки и даже начала заниматься. Через некоторое время я заметила, что и отношение Агнии Игоревны ко мне изменилось. Нет, она не полюбила меня, как Рому или Тайку, но стала мягче,  и у меня появились в дневнике четвёрки…

Но всё это было потом, после…  А сейчас Борис Петрович запрыгнул на сцену прямо из зала, взмахнув длинными своими ногами, и поднял руку. В зале затихли.
- Ну, здравствуйте, будущие скрипачи, пианисты, аккордеонисты, баянисты, народники!  Хотя я знаю, все вы