«Единорог» по-прежнему стоял у Куршской косы. В мемельский порт дорога нам была заказана. Роде, как и следовало ожидать, числился в Мемеле персоной нон грата. Впрочем, на членов его команды это положение почему-то не распространялось.
Пока «Единорог» пребывал на нейтральной территории, мемельские власти закрывали глаза на постоянно курсирующие между кораблем и портом шлюпки. Так что, и овцы были целы, и волки сыты.
Наши моряки беспрепятственно закупали товары, включая боеприпасы, и доставляли на судно. И даже вербовали людей в команду. Всем от имени Роде заправлял боцман Гора – правая рука капитана. Не только силой наградила природа нашего боцмана. Был он ловок, сметлив и удачлив в сделках. Благодаря его стараниям удалось продать весь захваченный на ганзейском судне груз и закупить порох и свинец, да еще и завербовать троих моряков в команду.
Из пленных ганзейцев один тоже примкнул к нам, остальных отпустили с миром. Чему я очень рада была – все боялась, что Роде прикажет их убить, как ненужных свидетелей. Не думаю, что капитан сохранил жизнь этим людям из человеколюбия, наверное, посчитал, что они отработали ему, заслужили право на помилование.
Порой трудно понять логику своих далеких предков.
Положение наше, между тем, продолжало оставаться аховым, почти патовым. Если шведы начнут охоту на «Единорог», нам конец. Корабль затравят, как дикого зверя, перекрыв выход в Северное море. Здесь, на Балтике, долго играть в прятки со шведским флотом мы не сможем.
Я, разумеется, не шибко-то разбираюсь в тактике и стратегии войны на море, но даже мне стало ясно – надо делать ноги. Попытаться вырваться из мышеловки, пока она не захлопнулась наглухо.
Однако, Роде не спешил сниматься с якоря, выжидал чего-то. Он все еще прихрамывал – рана беспокоила, не зарубцевалась полностью. Я ежедневно делала ему перевязки.
К разговору о моей тайне Роде больше не возвращался. Даже наедине обращался ко мне, как к парню, называл Джеком. Только поглядывал как-то странно. Не нравились мне эти взгляды, очень не нравились…
Раз, когда наш боцман вернулся на судно из Мемеля, я услышала отрывок его разговора с капитаном.
– Англичанин, купец, – объяснял Гора. – Выходит завтра, домой, похоже, побежит. Груз…
– Велика ли команда? – перебил его Роде. Груз, должно быть, не очень интересовал пирата.
– Пятнадцать душ, – ответил боцман.
– Гут, – констатировал Роде, и по-русски, – сарынь на кичку, якорь мне в джоппа!
– Гы-гы-гы! Вставим купчишке смоляной фал <…>, – поддержал капитана боцман.
Вот, чего, оказывается, выжидал Роде – добычу выслеживал, купца какого-нибудь. Английское судно собрался захватить… Да он с ума сошел! Еще и в лице англичан врагов себе решил нажить. Не только на Балтике, но и в Северном море нас станут нас травить!
Вот что, господа пираты: я выхожу из игры! Не хотите добром отпустить – убегу. Ваши разбойничьи подвиги вот уже где! Я порядочная девушка, а не бандитка, какая-нибудь Маруся-атаманша.
Так думала я, сидя в своей каюте. Надо только хорошенько все обмозговать, до завтра еще целая ночь.
Однако, ночи для побега у меня и не оказалось.
Едва стемнело, капитан приказал сниматься с якоря.
***
Рассвет застал нас в открытом море. Клочковатый туман стелился по палубе, цеплялся за снасти. Дул слабый зюйд-вест, на воде – мелкая рябь. «Единорог» дрейфовал, чуть сносимый течением к западу. На флагштоке развевался флаг датского королевства.
Хищник поджидал жертву.
Я сидела в каюте и горевала. Ну что бы мне не сбежать раньше, пока торчали у Куршской косы, в двух шагах от Мемеля. Ведь и места-то знакомые! Еще школьницей ездила на экскурсии, и потом – посмотреть на «Королевский бор», «Танцующий лес» и «Гору ведьм». Там некогда обитали племена куршей и самбов, религию которых Толкиен вручил своим сумеречным эльфам. Наверное, и в
«нашем» шестнадцатом веке каждый год на гору приходят ведьмы, дабы поклониться богине-матери…
Грохот десятков башмаков по дощатому настилу палубы вывел меня из задумчивости. Я тоже поднялась наверх.
Пасмурно, но туман рассеялся, видимость хорошая. Команда вместе с капитаном на палубе – всматривались в линию горизонта по правому борту. Там показался парус.
– Не он, – крикнул из «вороньего гнезда» впередсмотрящий, – прусак, похоже.
Господи, хоть бы они упустили «англичанина»!
Мои слова Всевышний оставил без внимания, зато пожелание пиратов были им услышаны. Да и Роде все рассчитал правильно. Когда в третий или в четвертый раз на горизонте показался парус, голос впередсмотрящего радостно оповестил:
– Купец идет!
Я не сразу разглядела флаг – то был не привычный «юнион джек», а белое полотнище с красным крестом, символ английского королевства.
Капитан встал к штурвалу, прокричал:
– Поднять грот-марсель! Булиня подтянуть, брасопить рей к ветру!
Я уже чуть-чуть разбиралась в мудреных названиях, знала, что такое «булиня» и как «брасопят рей». Только меня эти команды не касались. На судне каждый знает свое место: канониры у пушек, палубная команда, вместе с боцманом – на снастях, капитан на мостике, а я – в сторонке, дабы не путаться под ногами.
«Единорог» шел правым галсом, расстояние между судами медленно, но сокращалось.
Англичане, видимо, слишком поздно поняли, что корабль, идущий под датским флагом, намерен напасть. И не успели ничего предпринять.
Когда суда сошлись бортами, Роде приказал поднять красное полотнище (театральный жест, не более того). Под обычное «сарынь на кичку!», пираты пошли на абордаж.
Я не видела того кошмара, что творился на обреченном корабле.
Англичане погибли все. На этот раз Роде решил не оставлять свидетелей. Его замысел стал мне ясен, после того, как часть команды перешла на захваченное судно, и корабли двинулись разными курсами: «Единорог» повернул на восток, «англичанин» на запад.
Роде понимал: благополучно миновать Проливы едва ли получится. «Единорог» уже примелькался, и шведы, а заодно и ганзейцы, наверняка стерегут зарвавшегося пирата. Роде придумал дерзкий план: захватить судно и идти на нем в Северное море. Тем временем большая часть команды на «Единороге» через Финский залив и Неву пойдет в русскую крепость Орешек на Ладоге, чтобы отсидеться там до будущего лета. Что капитан собирался делать потом, я не знала. Да он и сам, похоже, не заглядывал так далеко.
Я категорически не хотела переходить с «Единорога» на «Сирену» (так звался английский корабль), но Роде и слушать не стал возражений. Он направил на меня пистолет и заявил, что застрелит за неисполнение приказа. Куда мне было деваться!?
Все мое скудное имущество моряки моментально перенесли в выделенную каморку, по размерам не сильно отличающуюся от каюты на «Единороге». Я села на табурет и разревелась: как с вещью обращаются! Ведь по контракту я нанималась лекарем на судно «Единорог», порт приписки Копенгаген, а не в собственность капитана Карстена. Он не имеет права!
Только у пиратов, оказывается, свои представления о правах.
Вместе со мной и Роде на «Сирену» перешли восемь матросов. Братья Рябовы и боцман Гора остались на «Единороге». Я так и не попрощалась с Афоней и Ивашкой. Сидя в каморке, не видела, как корабли разошлись в разные стороны.
«Сирена», двухмачтовое торговое судно (как назывался такой тип кораблей, я не знала), направилось к датским проливам. Экипаж, вместе со мной – десять человек. Трюм под завязку забит какими-то бочками. Их содержимым я не поинтересовалась.
Все здесь, на захваченном судне, мне претило. Если раньше ремесло пирата виделось в ореоле романтики, сопряженной с бесшабашной удалью и даже героизмом, то теперь розовые очки окончательно спали с глаз.
Не мне их, «джентльменов удачи», судить, но одно знаю точно: не хочу иметь ничего общего с этими людьми. При первом удобном случае сойду на берег, и – только меня и видели!
Однако, случая пока что не предвиделось. «Сирена» шла открытым морем, берег иногда виднелся туманной полоской слева по борту.
Шли мы не то что совсем медленно, но не так резво, как хотелось бы. Проливы надо миновать как можно скорее. Если кто-то стал свидетелем захвата «Сирены» пиратами с «Единорога», и этот кто-то сообщит английским властям раньше, чем мы выйдем в Северное море – нас всех ждут крупные неприятности. И это еще очень мягко сказано.
На третий день пути налетел шквалистый ветер, быстро перешедший в шторм. Капитан вовремя приказал убрать паруса, а то нас попросту опрокинуло бы набок. Но и так корабль получил хорошую трепку. То взлетал на гребень водяного вала, то стремительно несся вниз – как на колоссальных американских горках. В корпусе корабля все скрипело и трещало, но рев бури заглушал и людские голоса и «стоны» старенькой «Сирены». Потоки воды перехлестывали палубу. Роде и матросы привязали себя, чтобы не быть унесенными в море. Я спряталась в каюте, хотя понимала: если судно начнет тонуть, мне отсюда уже не выбраться. Сидела на полу, вцепившись мервой хваткой в ножки стола, чтобы не летать, ударяясь о все выступы и углы. Пыталась молиться, но не могла вспомнить ни строчки, стала напевать «Я скромной девушкой была».
Поистине, удивительным образом устроена человеческая психика: в минуту смертельной опасности из всего объема памяти сознание извлекло дурашливо-фривольную песенку.
Всю ночь продолжалась дьявольская свистопляска. К утру ветер стал стихать, но обнаружилась новая напасть: в трюме открылась течь.
Капитан распорядился выбросить часть груза – это были бочки, по-моему, с селедкой – за борт. Две дюжины двадцативедерных бочек поглотило море, зато осадка судна стала выше, экпаж принялся откачивать воду. Вручную. Все, за исключением капитана, выстроились цепочкой, передавая друг другу ведра с водой. Я работала наряду с матросами – когда корабль тонет, привилегии отменяются. Через полчаса у меня уже руки отрывались, болели плечи и спина; через час готова была упасть на палубу и просить, чтобы пристрелили, но избавили от мучений. К счастью морякам удалось залатать швы – течь прекратилась.
Роде сжалился и отпустил меня в каюту.
Доковыляв до каморки, я снопом повалилась на пол, прямо на голые доски.
Да, морская служба – не женское дело!
