Глава 33
СИТУАЦИЯ ВЫХОДИТ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ...
- Меня зовут Камилл Демулен, - ответил Камилл. - Я нахожусь в возрасте санкюлота Иисуса Христа, когда его распяли. Мне 33 года, возраст, критический для революционеров.
По залу пронесся ропот.
- Так, Демулен, - резко сказал Эрман, - отвечайте на вопросы нормально, без издёвки. Не надо уподобляться вашему сообщнику Сешелю. Ваше место проживания и должность?
- Место проживания - Париж. Я депутат Конвента, адвокат и журналист.
Камилл откинул назад прядь волос и посмотрел в бесцветные глаза Эрмана.
- Та-ак, хорошо, - протянул председатель трибунала, пробежав взглядом по разложенным перед ним бумагам. - Вот на вашей журналистской деятельности пока и остановимся. Демулен, вы обвиняетесь в оскорблении республики. В своей газете вы сравнивали наше славное время с тиранией римских цезарей, сочувствовали аристократам, ставили под сомнение необходимость отдельных репрессий и революционного террора вообще. Изображая из себя человеколюбца, что так не вяжется с вашим прошлым, вы требовали открыть двери тюрем и выпустить на свободу всех подозрительных личностей, дабы устроить новую Вандею и уничтожить республику.
Вы призывали к милосердию в то время, когда все истинные республиканцы понимают, что для окончательной победы необходимы только жёсткие и беспощадные меры. Вы оскорбляли свободу и республиканские добродетели. Что вы можете на это сказать?
- Вы обвиняете меня в том, что на страницах своей газеты я высказывался открыто и критиковал существующую власть, - проговорил Демулен, - тогда я напомню вам слова вот этого документа.
Он указал на стену, где под скрижалями законов, чуть ниже, в позолоченной раме висела Декларация прав человека и гражданина.
- Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать и печататься.
- Для гарантии прав человека и гражданина необходима государственная сила; она создается в интересах всех, а не для личной пользы тех, кому она вверена, - продолжил за ним Эро.
- Сешель, - Эрман повысил голос, - вы уже отвечали судьям ранее. Сейчас вам слова никто не давал.
- Извините, не смог удержаться, - иронично ответил Эро, - просто мне, как непосредственному создателю данного документа, особенно грустно видеть, что он всё ещё продолжает висеть в стенах этого места. Декларацию прав давно пора завесить черной тканью, а ещё лучше - вообще убрать отсюда.
В зале поднялся гул.
- Правильно! - крикнул парень, сидящий на подоконнике.
- Сешель! - визгливо крикнул Фукье, - ещё одно слово и вас выведут из зала!
- Демулен, - обратился он к Камиллу, - вы признаетесь в тех преступлениях, в которых вас обвиняют?
- Преступлениях? - переспросил Камилл, усмехнувшись, - вы обвиняете меня в том, что я свободно выражал свои мысли и стремился донести их до народа?
Я горжусь этим. Я всегда останусь свободным в своём мнении, чего бы мне это ни стоило. Вы утверждаете, что я оскорблял свободу. Я же говорил, что свобода - это счастье, это разум, это равенство, это справедливость, это великая Конституция. Вот как я её оскорблял! Народ, ответь же, - он повернулся к публике, - это похоже на оскорбление?!
Публика одобрительно зашумела.
- Браво! - крикнул какой-то мужчина.
- Демулен, вы не имеете права обращаться к народу! - взвизгнул Фукье.
- А к кому же ещё мне обращаться, требуя справедливости? - повысил голос Камилл.
- Какая здесь может быть справедливость... - опять не удержался Эро. - Всё это "судилище" напоминает мне поединок императора Коммода, который, вооружившись тяжелым мечом, заставлял своего противника драться копьем с пробковым наконечником.
В зале раздался смех и аплодисменты.
- Молчать! - крикнул Эрман, потрясая колокольчиком. Сделав неловкое движение, он уронил колокольчик на пол.
Публика засмеялась. Один из гвардейцев подобрал колокольчик и подобострастно протянул его председателю революционного трибунала.
Покрасневший Эрман достал платок и вытер пот со лба.
- Тишина! - заорал он, звоня с удвоенной силой.
В зале повисло молчание.
- Демулен... - начал Фукье, решивший взять нить допроса в свои руки, - вы сочувствовали врагам республики и призывали к милосердию, столь губительному в тех условиях, в которых сейчас находится республика. Что вы можете на это сказать?
- Да, я взывал к милосердию Комитета общественного спасения, - Демулен в упор посмотрел в тёмные, немигающие глаза Фукье, - увы, тщетно.
- Для чего вы это делали?
- Я всего лишь хотел, чтобы народ воспользовался той свободой, которую завоевал после взятия Бастилии, после падения многовековой монархии. Он сделал это не для того, чтобы горстка негодяев могла утолять свою злобу. Я мечтал о республике, которую любил бы весь мир. А люди, живущие в ней, существовали по законам любви, а не по законам, во главе которых стоит гильотина. Наверное, это моё желание и есть преступление. А я считаю преступлением ту безумную фанатичную политику, которая уничтожает Нацию и позорит народ Франции перед всем миром, заставляя его проливать невинную кровь.
- Ага, - как-то весело сказал Фукье, - вот вы и сознались, Демулен. Для вас, аристократы и подозрительные - невинные люди. Тогда, как это - враги республики.
И кого Вы имели в виду под горсткой негодяев?
- Догадайтесь сами, - бросил Камилл, - я сказал всё предельно чётко.
- Не сложно догадаться, о ком идет речь, - усмехнулся Эро.
- Комитет общественной гибели, конечно, - засмеялся Дантон, тоже не удержавшись от реплики.
- Долой Комитет! - одновременно раздалось несколько выкриков из зала.
- Дантон, вам слова никто не давал, - раздраженно бросил Эрман, - дождитесь своей очереди.
- Итак, Демулен, вы сознаетесь в остальных своих преступлениях? - спросил Фукье, нервно теребя в руках какую-то бумажку.
- Я сознаюсь только в одном преступлении, - громко сказал Камилл, - в том, что я не всегда считал так, как сейчас. Я слишком долго верил в силу ненависти, раньше я сам причинил слишком много зла. Моё слово приводило сюда невинных и заостряло топор. Вот мое настоящее преступление. И судить за него меня будут только моя совесть и Бог.
- О каких невинных вы говорите? - ехидно спросил Фукье.
- Я говорю о жирондистах.
- О... вот и ещё одно признание, - Фукье довольным жестом снова потер ладони, - только что вы, Демулен, сами признались, что причастны ещё и к заговору Бриссо.
Камилл пожал плечами.
- Моя же статья "Разоблаченный Бриссо" по сути вынесла им смертный приговор.
- И что же заставило вас поменять своё мнение?
- То, что творится в стране сейчас, - Камилл передохнул и откинул упавшие на глаза волосы, - даже Бриссо так не заливал страну кровью и не казнил за день тысячи людей.
- Всё понятно, - Фукье сделал какую-то пометку на листке бумаги, - к вашему обвинительному акту теперь добавлено ещё и сочувствие к жирондистам.
- По крайней мере я честно сказал всё, что думаю, - проговорил Камилл.
- Хотите ещё что-нибудь добавить?
- Нет.
- Хорошо, можете сесть. - Эрман сделал глоток воды из стакана и посмотрел на следующего обвиняемого.
Это был Жорж-Жак Дантон.
- Подсудимый! Ваше имя, фамилия, возраст, звание и место проживания?
Дантон грузно поднялся со скамьи и окинул взглядом судей.
- Я - Жорж -Жак Дантон, тридцати четырех лет, уроженец Арси на реке Об, адвокат, депутат Конвента, пока ещё проживаю в Париже. Но кому-то очень хочется, чтобы я поскорее переехал в могилу.
В зале поднялся возбужденный гул.
- Спокойно! - Эрман снова взялся за колокольчик.
- Дантон, - он перевёл взгляд на подсудимого. - Вы обвиняетесь в том, что вместе с вашими сообщниками готовили заговор против свободы и французского народа с целью восстановления в стране монархии.
Вы брали деньги от иностранных государств и начали это делать, находясь ещё в Бельгии. Вы обвиняетесь в продажности и неоднократном оскорблении республиканской добродетели. Что вы можете сказать в своё оправдание?
- Оправдываться я не намерен! - засмеялся Дантон, - потому что более глупого и нелепого обвинения я ещё не слышал.
Смех его звучал настолько громко и заразительно, что к нему вскоре присоединился и весь зал.
- Тишина! - опять закричал председатель революционного трибунала, потрясая колокольчиком.
- Дантон, не оскорбляйте правосудие!
- Правосудие? - переспросил Дантон и уставился на судей с искренним недоумением, - а где оно, правосудие? Я его в упор не вижу.
- Браво! - раздался выкрик из зала.
- Перестаньте язвить и отвечайте по существу! - крикнул Эрман. - Вам предъявлено серьёзное обвинение в продажности.
- Нет таких денег, за которые можно было бы купить Дантона. Такие люди, как я бесценны!
В зале раздались дружные аплодисменты.
Мощный голос Дантона звучал над переполненным залом, слышен он был и на улице. Толпа людей собралась под окнами Дворца правосудия, прислушиваясь к каждому его слову. Его звучные слова долетали даже до набережной Нового моста, где тоже стали собираться люди.
- Дантон, вы признаете себя виновным в заговоре? - резко спросил Фукье. - Мы ждем ваших объяснений.
- Мне не в чем объясняться или оправдываться! - воскликнул Дантон, - все эти измышления - клевета и я с легкостью могу её опровергнуть.
- Слушаем вас.
- Достаточно посмотреть на всю мою жизнь. На всё, что я сделал для республики. Благодаря моим усилиям пала монархия. И вы, черт вас дери, теперь обвиняете меня в заговоре с целью ее восстановления!
Дантон опять громко и заразительно засмеялся.
- Так, прекратить! - Эрман тщетно звенел в колокольчик, но шум и одобрительные возгласы в зале не стихали.
- Верно говорит! - одновременно крикнули сразу несколько голосов, - долой трибунал! Освободите Дантона!
- Ситуация принимает плохой оборот, - прошептал Эрман, нагнувшись к самому уху Фукье.
- Вижу, - мрачно буркнул Фукье.
Он перевёл взгляд на Дантона, который, повернувшись в зал, продолжал кричать публике:
- Дантон - монархист! Это что-то новенькое!
- Дантон, перестаньте обращаться к народу, - раздражённо крикнул Эрман.
- А к кому же мне ещё обращаться? - Дантон повернул к нему покрасневшее лицо с горящими глазами, - мне предъявляют обвинение, полностью построенное на клевете Комитета и подлогах, и ждете, что Дантон будет покорно со всем соглашаться! Нет и ещё раз нет! Судить меня будет только народ.
К нему я обращался все последние годы и вел за собой на борьбу с тиранией. Также будет и в этот раз.
- Долой тиранов! - закричали из зала, - освободите Дантона!
- Дантон! - перекрывая общий гул, закричал Фукье, - перестаньте смущать народ!
- Вы задурили ему голову! - презрительно парировал Дантон, - а я лишь взываю к справедливости. Этот трибунал... я ведь сам создал его, а вы думали, я не замечу, во что он превратился?
Вы предъявляете мне обвинения, но я ещё не увидел ни одной улики, ни одного свидетеля не было вызвано.
- Это верно, - спокойно заметил Эро. - То, что происходит здесь с точки зрения правосудия - это грубый фарс, иначе не скажешь.
- Сешель! - заорал побагровевший Фукье, - последнее предупреждение! Сейчас вас выведут отсюда навсегда.
- Мы всего лишь просим свидетелей, - пожал плечами Эро. - Это наше святое право.
- Да, Фукье, мы ждем, когда ты позовешь свидетелей! - голос Дантона мощной волной пронесся над собравшимся народом..
- Что же
