находиться под водой, как ты …
- Да, я это заметил! Они тонут! Ребята из деревни рассказывали про утопленников, которых защекотали русалки в реке…
- Вот! - игумен наставительно поднял большой палец вверх, - А посему твой Дар, хоть он и дан тебе при рождении, несомненно, от Бога, а не от дьявола, надлежит до поры хранить ото всех в большом секрете.
- Я понимаю, тятенька! Я не такой, как все…
- Глупости! - вскричал, рассердившись, игумен, - Ты ничем не отличаешься от остальных людей. Ты как все! Но тебе даны способности, которых нет у других. И только в этом твоё отличие от них. Запомни хорошенько. Тебе дан Дар Господен, чуден и неповторим…
Ты - божий избранник! А люди в наше время стали алчны, злы и завистливы. Из-за твоего Дара они могут принести тебе много бед и страданий, ведь у них самих ничего подобного нет. Понял ли меня?
- Понял, тятенька! Но что значит, “хранить в секрете”?
- Это значит, что отныне ты не должен при посторонних долго оставаться под водой. Будь, как все - нырнул и вынырнул.
- А когда один?
- Когда один или со мною - то можно. Но предупреждаю, будь осторожен! Смотри, что бы никто не увидел и не узнал. Повторяю, таись ото всех, никому не говори и не показывай своих э… э… способностей. Это смертоподобно!
- Я запомню, тятенька!
- И не зови меня больше “тятенькой”! - посуровел игумен, - Не отец я тебе вовсе!
Мальчик вскинул на отца Серафима глазёнки, мгновенно наполнившиеся слезами, и испуганно отшатнулся.
- А-а …кто …вы? - прошептал он дрожащим голоском.
Всё его естество в этот миг казалось, воплотило в себя такую необъятную мировую скорбь, что игумену стало невыносимо жалко ребёнка и он, смягчив сердце, перекрестился и обманул, глухо буркнув под нос:
- Дядька твой! Брат отца по дедовой линии…
Мысленно попросив у Господа прощения за “благую ложь”, отец Серафим пояснил:
- Твои родители умерли. Погибли в Гражданскую войну. Пошли, я покажу тебе их могилку.
Взяв Никитку за руку, он подвёл его к неприметной дверце в монастырской стене, снимая на ходу с пояса связку длинных ключей. Настоятель отворил калитку. Они вышли за ограду и очутились на разросшемся за последние годы погосте.
От вида покосившихся кладбищенских крестов и замшелых надгробий, малыш затрепетал, но сильная рука игумена, в которую он вцепился, придала сил и храбрости.
Они прошли между могил по заросшей травой тропинке вглубь погоста. Над ними шелестели листвой молоденькие берёзки и рябины, чирикали птахи и вовсю светило солнце. Тишина и покой кладбища окончательно успокоили мальчика. Он шагал вслед за настоятелем и с трепетом в сердце ожидал знакомства с последним пристанищем людей, давших ему жизнь.
- Вот тут они и лежат, - остановился отец Серафим, указывая на не приметный зелёный бугорок с деревянным крестом в изголовье, -Твои папка и мамка! Умерли в один день. Шёл бой, их пулями и посекло…
Никитка посмотрел на холмик земли, на потемневший от дождей крест и почувствовал такую тоску, какая приходила к нему только в пасмурные дни. Слезки сами собой закапали из детских глаз. Игумен крестился и делал вид, что не замечает переживаний ребёнка. Пусть малец сам справляется со своими чувствами. Тут ни помощь, ни увещевания не надобны.
Никитка крепко закрыл глаза. Ему очень захотелось увидеть родителей. Какие они были? Несомненно, красивые и сильные, добрые и смелые, умные и все понимающие…
Вдруг сквозь пелену слёз перед его внутренним взором возник ли яркое свечение, которое сформировалось в красочную картинку. На фоне радужных лучей появились мужчина и женщина, стоящие во весь рост. Оба высокие, красивые и счастливые. Мужчина в военной форме обнимал за плечи молоденькую девушку неописуемой край соты, одетую в белое подвенечное платье. Оба по-доброму смотрели на Никитку и улыбались. Они что-то говорили ему, их губы шевелились, но слов он не разобрал…
И тогда он понял, что это и есть его родители: отец и мать. На душе у Никитки стало легко-легко. Он протянул к ним руки и воскликнул:
- Папенька! Маменька! Я тут. Заберите меня к себе. Родители пере стали улыбаться и покачали головами.
- Тебе ещё рано к нам! - словно шелест листвы долетели до него их голоса.
В следующее мгновение видение исчезло. Никитка словно очнулся ото сна. Он готов был снова расплакаться, но пересилил себя. В голове промелькнули совсем недетские мысли: он видел отца с мамой! Они верят в него. Они надеются, что он вырастит достойным человеком. А потом они встретят его, но это случится не скоро…
Игумен внимательно посмотрел на малыша и обо всём догадавшись, строго спросил:
- Родителей узрел, отрок?
Никитка кивнул, вытирая слёзы. На губах его блуждала счастливая улыбка.
- Угу!
- Это хорошо! Они…- он ткнул рукой в проплывающие над головой облака, - …сейчас там, и наблюдают за нами, грешными, свысока. Они заботятся о тебе, помни об этом. Я догадываюсь, тебе хочется к ним. Но нельзя! Слишком рано! Ты должен пройти свой жизненный путь, выполнить Божественное предначертание на Земле. Понятно ли изъясняюсь?
Никита вновь кивнул.
- Вот и ладно! - Отец Серафим указал на прибитую к кресту дощечку - Что тут написано?
Мальчик уставился на выжженные калёным железом буквы и неуверенно пробормотал:
- Не разумею грамоте, дяденька.
- То-то и оно! - хмыкнул настоятель, - Тут указаны имена твоих родителей, а тако же проставлены даты их рождения и смерти. Запомни это место, что бы, когда вырастишь, смог навещать могилку. А грамоте и другим премудрым наукам я, в силу своих познаний, тебя обучу…
Игумен поковырял посохом в подножье креста.
- Ну-ка, нагнись, пошукай, что там?
Никитка разрыл землю и достал завернутый в промасленную брезентовую холщину небольшой дубовый сундучок.
- Возьми его, - сказал игумен, ткнув в находку посохом, - Твой он отныне. Осилишь? Тогда пошли отсюда.
Никитка подхватил сундучок под мышку и побрёл вслед за отцом Серафимом. С этой минуты он почувствовал себя сильно повзрослевшим.
- Что в нём? - спросил он, прижимая неудобную ношу к боку.
- Домашний архив твоих родителей. Документы разные, письма, фотографии… А тако же выписка из монастырской книги прихода о твоём рождении. Это я её сделал и приложил к остальным бумагам, что бы ты не оказался на положении “Ивана - не - помнящего - родства”! Ты есть достойный продолжатель своего рода, помни об этом. Документы то подтвердят…
3.
Преподобный Серафим погиб в двадцать девятом…
Его, на глазах Никитки и остальных обитателей монастыря, застрелил из нагана озверевший главарь банды, кулак Осип Стельников по кличке “Заболотный”. За то, что отец Серафим отказался отворить ворота и впустить бандитов на территорию монастыря.
Их было около семидесяти вооружённых до зубов всадников: петлюровцы, махновцы, григорьевцы; пять подвод и три тачанки с пулемётами. Бандиты удирали от бойцов сводного отряда ОГПУ особого назначения.
Но не успела банда укрыться за неприступными стенами монастыря, как нагрянула оперативная группа чекистов, усиленная воин ским подразделением второй Омской бригады в составе около двух сотен клинков. Чекисты каким-то непостижимым образом проникли на территорию монастыря прямо на лошадях и порубали бандитов всех до одного. Такая у них была установка - с участниками кулацкого восстания не церемониться!
К слову сказать, в успехе той операции была немалая заслуга монашка Никиты, который по предварительной договорённости с командиром отряда, отворил потаённую калитку со стороны погоста и проводил красноармейцев коротким путём через парк к бандитскому штабу.
Среди чекистов оказалась женщина-комиссар Эльза Грушницкая. Узнав, что рыдающий над телом убитого отца Серафима мало летний монашек Никита и есть тот самый герой, который помог им покончить с бандой, к тому же оставшийся круглым сиротой, она взяла его с собой, что бы определить в губернскую детскую труд-комму ну под названием: “ Светлый путь”, где проходили перевоспитание трудные подростки-беспризорники.
Но по дороге в коммуну, побеседовав с девятилетним мальцом и к своему удивлению убедившись, что последний помимо знания грамоты ещё бегло разговаривает на трёх европейских языках - немецком, английском и французском / спасибо отцу настоятелю/, а так же знаком с азами математики, алгебры, химии и физики, тут же изменила своё решение и стала хлопотать, что бы Переславцева зачислили в одну из закрытых школ-интернатов для детей-сирот комсостава, обладающих яркими талантами и несомненными умственными способностями, превышающими среднестатистический показатель.
Именно из таких неординарных детей Советское государство вознамерилось готовить для себя специалистов широкого профиля:
талантливейших полководцев, дипломатов, разведчиков-нелегалов и готовых на всё диверсантов…
С первого же дня поступления в закрытое училище курсантам вдалбливалась в сознание одна простая мысль: советское государ ство не оставило вас в беде - оно бесплатно кормит вас, одевает и обучает всему, что пригодится вам в вашей будущей службе. А потому вы просто обязаны отвечать добром на добро и беспрекословно исполнять все его приказы и поручения.
Не избежал подобного “промывания мозгов” и Никита. Но пробыл он в интернате сравнительно недолго…
Вот что произошло.
Как ни таился подросток, но кто-то из новых друзей-однокашников всерьёз заинтересовался его частыми отлучками на реку, которая, кстати, несла свои воды под стенами учебного заведения, проследил за ним и к своему удивлению засёк ненормально-восхитительную способность сокурсника оставаться под водой сколь угодно долго. И тут же доложил о своём открытии директору интерната.
Директор, старый чекист со стажем - соратник самого Дзержинского - выслушал курсанта, а затем, когда выяснил, что своим открытием тот больше ни с кем не поделился, отправил “стукача” в больничный изолятор без права общения с друзьями и ещё кем бы то ни было до особого распоряжения. Естественно, со строгим напутствием держать язык за зубами…
Собственно, “стукачество” в этом и ему подобных заведениях молодого советского государства поощрялось тем или иным образом, но это был не тот случай. Директор сразу уловил всю серьезность возникшей проблемы, потому и решил действовать самостоятельно, никого из преподавательского состава в неё не посвящая.
Изолировав опасного свидетеля, он вытребовал личное дело курсанта Переславцева, долго изучал его, а затем распорядился при гласить Никиту к себе на собеседование. Того вызвали прямо с заня тий по политической подготовке.
Никита, ничуть не смущаясь, уселся на стул напротив стола директора. Тот излучал спокойное благодушие. Он начал издалека. Сначала расспросил подростка о житье-бытье в интернате. Поинтересовался, не обижают ли старшие, и нравится ли ему интернатовская кухня. Потом вскользь спросил об отце Серафиме, мол, что за человек, и что Никиту с ним связывало.
- Он мой дядька, по дедовской линии, - ответил Никита.
- Это он обучил тебя грамоте?
- Да! И не только. Ещё языкам и естественным наукам.
- Видать, образованный был поп. – заметил директор.
Никита промолчал.
Затем директор снова вернулся к жизни в интернате. Он спросил, нравятся ли курсанту порядки в училище, ладит ли
