расследования, писал репортажи о пытках и похищениях. Там же во время последней командировки его и застрелили.
Само происхождение отца Алика внушало Рите опасение. А уж его деятельность – тем более. Алла Геннадьевна, учительница физики, посвятила как-то целый урок, чтобы объяснить, чем на самом деле занимаются НКО, именующие себя правозащитными (на одну из них как раз и работал Исмаилов-старший). Младшего же Исмаилова учителя характеризовали как начинающего бандита. Все, кроме Тамары Николаевны, которую три месяца назад посадили за экстремизм.
Всё это молнией пронеслось в голове девочки. Вот и дозвалась! Попала, что называется, из огня да в полымя. Мало того, что её жизнь и так висела на волоске, так ещё рядом такой опасный человек. Который одним движением рук может этот волосок оборвать.
Дальнейшее Рите казалось чем-то абстрактным. Словно это происходило не с ней, а с кем-то другим. Алик подошёл к перилам, быстро схватил её за обе руки, которые у Риты уже не хватало сил удерживать. Поднял её в воздух, перекинул через перила… Вот она уже стоит на балконе…
- Рит, ты как? Живая? – голос Алика звучал словно из ниоткуда.
Девочка даже не пыталась ответить. Рот словно залепили землёй.
Как во сне, слышала она шаги на лестнице. Видела, как на балкон вышла немолодая женщина с крашеными каштановыми волосами.
О чём-то Алик с ней говорил. Потом куда-то повёл Риту. Женщина пошла вместе с ними. Лестница, квартирная дверь… Свисток закипевшего чайника. Стол, покрытый клеёнчатой скатертью с подсолнухами. Чашки с синими геометрическими фигурками. Запах мяты…
Она не чувствовала ни вкуса чая, ни того, горячий он или холодный. Пила тупо, словно зомби…
- Ну, ты как, Рит? – спросил Алик, когда на дне чашки остались мятные листики.
Теперь его голос казался ближе.
- Может, ещё чаю?
Рита кивнула.
Только после второй чашки девочка, наконец, смогла худо-бедно осознать происходящее. Она живая, сидит на кухне у Исмаилова и пьёт чай. А ведь могла сейчас лежать на земле с вытекшими мозгами…
А вот та же кошечка. Только сейчас Рита заметила, что она лежит у неё на коленях и довольно мурчит. Ну да, как не мурчать, когда девочка уже незнамо сколько времени её гладит?
Да, она жива. Вот Алик её перебрасывает через перила, ставит на балкон. Он? Спаситель!
- Алик… ты… ты меня спас…
- Вот, я же говорила, - торжествующе заключила соседка. – Чай с мятой – самое то. Уже начала в себя приходить.
- Может, налить ещё? – спросил Алик скорее не Риту, а соседку.
- Думаю, стоит, - ответила та. – В любом случае, не повредит.
Третью чашку Рита пила сначала молча. Но по мере того, как к ней начали возвращаться другие мысли, самые-самые разные, девочке всё больше хотелось говорить. Всё, происходящее в её жизни, в том числе досадные неприятности, казалось ей сейчас весёлым, забавным.
- Ну и задаст мне дома папа! – рассказывала она, смеясь. – Влетит мне от него по первое число! И знаете, почему? Потому что у меня двойка по инглишу. Представляете!
- Слушай, и ты что, из-за этого хотела самоубийством? – догадался Алик.
- Не хотела я самоубийством, - возразила Рита. – Просто кошка…
Услышав, что едва не случилось с её любимицей, соседка Алика аж руками всплеснула:
- Эх, Манька, горе луковое! Вечно залезет, куда не надо!
- А я ещё удивился, Наталь Михална, чего Манька так к Рите тянется. Обычно она чужих сторонится, а тут прям на колени прыгнула. Сознательное животное, всё понимает… Ты, Рит, наверное, очень любишь кошек?
- Люблю, - призналась девочка.
Жаль только, подумала она в следующую минуту, что папа никогда не разрешит ей завести котёнка. У него аллергия на шерсть.
- Кошки обычно чувствуют, когда их любят, - заметила Наталья Михайловна. – Да, не везёт моей Маньке в последнее время. Вчера какой-то тип на улице пнул. Да, да, прямо ногой со всей дури. Козёл! Ну, я его сумкой промеж глаз как звездану!
- Суровая Вы дама! – заметил Алик.
- А будут всякие уроды мою девочку обижать! Так он ещё, гад, и хамить начал. Старой истеричкой обозвал. В сыновья мне годится, а туда же!
Чай уже давно остыл на донышке, а они всё сидели на кухне. Маня, оправившись от шока, ласкалась то к Рите, то к Алику. Наталья Михайловна не спешила уводить свою любимицу, с улыбкой наблюдала за молодыми, когда они гладили её в четыре руки.
Рита вдруг поймала себя на мысли, что не питает к Алику былой настороженности. Его чёрные, как уголь, глаза, смуглая кожа, кудри цвета смоли – то, что прежде казалось таким ужасным, теперь неудержимо притягивало.
«Какой же он всё-таки красивый!» - думала девочка.
- У тебя очень красивые… картины, - Рита перевела взгляд на стену, где, обрамлённые деревянными бортиками, висели южные пейзажи.
На одной картине – горный аул, освещённый ярким солнечным светом. На другой – золотистая гроздь винограда. На третьей – окно, через стекло которого открывается живописный дворик.
- Их рисовал мой папа. Ещё давно. Я тоже пробовал, но так не получается. Всё время выходит какая-то ерунда.
- Да ладно тебе прибедняться, - отозвалась Наталья Михайловна. – Не слушай его, Рит. Картины у него очень даже симпатичные.
- Я бы с радостью их посмотрела, - поддержала её Рита.
Немного смущённый, Алик пошёл к себе в комнату и через пару минут принёс небольшие листы. Некоторые были свёрнуты в трубочки, некоторые – разложены на ладонях.
Когда Алик положил свои творения на стол, Рита едва успела подхватить выпавший конверт. Краем глаза она заметила в левом верхнем углу фамилию отправителя – Грачёва Т.Н. И адрес – колония №… Тамара Николаевна? Историчка? Значит, они с Аликом переписываются.
- Она хорошо ко мне относилась, - проговорил парень, забирая у Риты конверт. – Я знаю, что её оболгали. Так же, как и папу.
- У нас всегда так, - добавила соседка. – Всякую сволочь превозносят, зато хорошего человека так обольют помоями!
Тамара Николаевна… Да, она действительно была прекрасным учителем. Про таких, наверное, можно сказать «Учитель от Бога». И замечательным человеком тоже. Так считала Рита до её ареста. Тогда она не могла вообразить, чтобы историчка нарушала законы. И призывов к чему-то противоправному девочка от неё в жизни не слышала.
«Как же я так сразу поверила в её виновность? – думала она со стыдом. – Ладно, Алика я тогда не знала. Но её-то…»
- Алик, а можно, я ей… напишу?
- Думаю, она будет очень рада.
***
«Кажется, я влюбилась», - думала Рита, возвращаясь домой.
И вправду, стоило только девочке закрыть глаза, перед ней тут же представал образ Алика. Казалось, его глаза испепелят её, словно лучи солнечного короля царевну Льдинку. Сердце Риты при этих мыслях начинало биться часто-часто.
Прохожим, которым не было никакого дела до девочки, казалось, наверное, что она просто идёт себе по асфальту. Но только не самой Рите. Её руки словно превратились в два крыла. Легко, словно птичка, порхала она мимо высотных домов, бордюров, серых дорог. И солнышко, закрывшись облаками, словно робкая барышня – платочком, - улыбалось ей с небесной высоты.
Конечно, двойка в дневнике никуда не делась. Но сейчас девочку это волновало меньше всего. Не пугал и тот скандал, что устроит отец.
Снова и снова она вспоминала картины, написанные рукой Алика. Одни были светлыми и солнечными, другие – тёмными и несколько мрачными. Видимо, парень рисовал их после гибели отца.
«А эту я нарисовал в пятом классе, - рассказывал юный художник. – Нарисовал дома, потом положил в учебник и так и принёс в школу. Математичка увидела, очень ругалась. В итоге двойку влепила».
Рита, глядя на картину, удивлялась. Вполне себе безобидная. Рыжая белка сидит на ветке дерева, распушив хвост. Чего это Валерия Дмитриевна так взъелась?.. А ну да, у неё же фамилия Бельчанская.
«Думала, ты её дразнишь?»
«Вроде того. Хотя я об этом даже не думал».
«Наверное, сильно переживал?»
«Сначала расстроился. Стыдно было, что двойка. Но папа в таких случаях всегда говорил, что стыдиться надо поступков, а не наказания».
«Стыдиться надо поступков, а не наказания», - повторила Рита про себя.
Пусть для Ритиного папы это не аргумент. Но главное – сама она этой двойки не заслужила. А значит, совесть её чиста.
