Мне повезло в жизни – у меня была бабушка. У многих детей есть или были бабушки, но моя жила вместе с нами. Только теперь я понимаю, какое это счастье, когда есть бабушка – взрослый, опытный, мудрый человек. Который бережёт тебя от многих и многих ошибок в жизни…Моя бабушка была мне другом. С раннего детства и до самого своего конца.
Бабушка, моя молодая бабушка, бросила всё в своём тёплом городе Грозном и приехала на Дальний Восток растить и воспитывать меня, помогать моей маме. Я очень любила слушать бабушкины рассказы о её детстве, юности, о войне, о соседях в Грозном. О моей маме, когда та была маленькой, о дедушке, которого я никогда не видела. У бабушки было много рассказов. Она умела рассказать так, что я всегда думала, что я в то время тоже уже была, но просто смотрела со стороны, не принимая участия в событиях.
Бабушка родилась во Владикавказе. Тогда этот город назывался Орджоникидзе, но бабушка упорно называла его только Владикавказом, словно предчувствовала, что он так и будет называться потом. Отцом её был терский казак, полковник царской армии, а мать, моя прабабушка – немка родом из Саксонии, которая до конца жизни так и не освободилась от своего акцента. Прабабушку я застала, мы были с бабушкой в гостях в Грозном и гостили долго.
Я до сих пор помню запах Грозного, запах цветов в парке, запах речки Сунжи, гомонящего базара, запах улиц и бульвара, рядом с которым мы жили и где часто гуляли, запах театра, куда меня водила бабушка.
Бабушка всегда выглядела очень молодо и меня часто принимали за её дочку.
В 1917-м году бабушка окончила гимназию и стала работать машинисткой – печатать всякие документы. Машинисткой она проработала всю жизнь. Может, поэтому у неё были такие больные руки. Как она говорила, старые механические машинки были очень «тугие», нужно было прикладывать силу, чтобы напечаталось несколько экземпляров, и их можно было прочитать.
Ещё до войны бабушка потеряла младшую дочку. Она умерла от дизентерии. Антибиотиков ещё не было. А война отняла мужа – моего деда. Дед был рабочим, художником - реставратором. До революции он реставрировал иконы в храмах, а после – ремонтировал квартиры, вернее расписывал стены и потолки, ведь обоев не было.
Бабушка рассказывала: «Распишет кому-то потолки, бордюры сделает – обязательно позовёт посмотреть. Мне нравится, хочу такие же…
- Да ведь я тебе недавно всё только поменял!
- Нет, хочу такие…
До слёз, бывало. Но сделает».
К началу войны деду было 44 года и на фронт его не взяли. Но он записался в Коммунистический батальон и ушёл на фронт добровольцем. Был ранен и лежал в госпитале. Моя мама, тогда ещё просто девочка, к нему ездила. Потом снова фронт, снова ранение. И последнее письмо: комиссовали, еду домой. Домой он так и не вернулся. Приезжал его друг, говорил, что не домой он поехал, а снова в часть. Написать не успел. Где погиб, когда, мы не знаем. Может быть, в первый же день, когда в часть вернулся. Ещё нигде не был учтён. Ни похоронки, ничего. Всю жизнь бабушка его ждала…
Сама бабушка в войну была мобилизована на рытьё окопов. Ведь Грозный бомбили, нельзя было допустить фашистов до Грозненской нефти, его заводов. Но моя мама решила на окопы ехать вместо бабушки. «Я бы дома сидела, а старуха-мать окопы рыла?» - говорила она мне спустя годы. «Старухе» между тем, было всего 40 лет…
А бабушка вспоминала этот эпизод по-своему: «Мать твоя упрямая была. Что скажет, так тому и быть. Баловали мы её с отцом, жалели. Особенно отец. Одна она у нас осталась. Вот, поеду на окопы, и всё тут. А приезжала вечерами с мозолями кровавыми. Ночами стонет, а утром перевяжет руки, возьмёт рукавицы брезентовые и едет снова и снова… Изнеженная, городская. Лопаты в руках не держала никогда. А медаль «За оборону Кавказа» получила…»
Я помню эту медаль. Раньше наградам не придавали особого значения, даже фронтовики не носили медалей. Она была в ящичке с моими игрушками, я часто рассматривала её и расспрашивала бабушку о ней. Тогда-то она и рассказала мне про окопы. Медаль затерялась за долгие годы…
Именно бабушка приучила меня к чтению. Сама она читала много, каждую свободную минутку и всё новинки. А, прочитав, обязательно комментировала, критиковала или хвалила. Очень любила покупать книги. Чаще для меня, детские. Мы их зачитывали до дыр, а потом тщательно подклеивали, ремонтировали. Как я любила эти минуты! Вооружившись бумагой - непременно толстой, глянцевой, клеем, ножницами, мы начинали священнодействовать. По линейке отмерялся нужный отрезок бумаги, подгонялся, подклеивался, а потом на книгу нужно было непременно поставить груз, чтобы всё было аккуратно, ровненько-ровненько. Бабушка научила меня делать красивые закладки в книги, чтобы листочки не загибать, книжки не портить. Каждый праздник она мне дарила книги. Сначала это были «Чиполлино», «Приключения Голубой стрелы», «Щелкунчик», а потом «Хижина дяди Тома», «Спартак» … У нас до сих пор хранятся эти книги, только теперь их читают самые маленькие, наши внуки.
А как бабушка вышивала! Салфетки, скатерти, всевозможные подушечки. Умела и простым крестом, и болгарским, и гладью. Если кто-то приходил к нам в дом, всегда отмечали, как у нас уютно. Бабушка была мастерица по части уюта. Покрывала, накидки, дорожки с мережкой… Я так и не научилась вышивать. Мне это было неинтересно, сидение за пяльцами тяготило. Я помню, как бабушка говорила: «Ну, что ж… Может у тебя в другом чём-то способности проявятся…»
А таких борщей, котлет, особенно рыбных, из щуки, я никогда в жизни больше не ела. Она всё умела, моя бабушка. Соседки приходили спрашивать рецепт её хвороста – нежного, хрупкого, но когда приносили ей свой, на пробу, оказывалось, что такого ни у кого не получалось.
Я доверяла ей все свои девичьи секреты. Она умела хранить любые тайны.
Именно бабушка заметила, что, когда по радио звучит какая-то музыка – опера, оперетта, песня или просто играет симфонический оркестр, я прислушиваюсь, отвечаю невпопад. С бабушкиной подачи меня отдали в музыкальную школу. Бабушка ошиблась – из меня не получилось ни пианистки, ни певицы. Только слушатель. Однажды она сказала: «Уметь слушать – тоже талант надо иметь…»
Нашему, тогда ещё советскому, образованию, о котором сейчас многие жалеют, она удивлялась. Удивлялась, что я не могу решить простую задачу, перевести с английского. Она с лёгкостью решала мои задачи по алгебре и физике класса до восьмого, а вот с английским языком помочь не могла, зато могла произнести целые монологи по-французски. В дореволюционной России в гимназии изучали французский язык. Иногда я интересовалась: «А ты маме тоже помогала?» « Твоей маме помогать было не надо. Отец её, дед твой, бывало, начнёт проверять у неё уроки, а она всё знает. А столько времени, сколько ты, на уроки не тратила».
Когда бабушка заболела, мы думали, что это ненадолго. Отлежится, как уже было и раньше. Но бабушка всё болела и болела… Больше она не поднялась.
Мы иногда ссорились с бабушкой, иногда я её обижала. Тогда она говорила:
«Вот не будет меня, ещё не раз бабушку вспомнишь…»
Бабушка, милая моя бабушка… Я о тебе не забываю. Никогда…
