Жизнь продолжается

цветных широкоформатных снах.
  По пути встречались многочисленные знакомые, сослуживцы, а также собирающиеся по трое, собутыльники Василия. Последние, удивленно, непонимающе оглядывались на бодро шагающую семью Перепелкиных, от чего-то хитро подмигивали друг другу и весело продолжали возлияние. Василий, проходя мимо, сильно наклонял голову, сутулил свою широкую спину, невнятно матерился и плевал под ноги…

         - Песочного цвета хочу! – уже в магазине твердо заявил он, ощупывая шершавую поверхность одного из образцов обоев - Как на это смотришь, мать?
- Да, хотелось бы… - боязливо, словно не до конца веря в происходящие, тихо ответила Лена.
Василий делано насупил брови, метнул строгий взгляд на ссутулившуюся жену, поцеловал так рано поседевшие волосы на виске и с присущей ему брутальной нежностью прибавил:
- Да ладно тебе, хорошо ж все будет, отвечаю…
Купили три рулона, кисть, клей, Василию Васильевичу «киндер-сюрприз» и пластмассовый пневматический  автомат. Лена на обратном пути еще не улыбалась, но уже не хмурилась и, как будто, расправила свои худенькие плечи. Пришли домой. Василий, быстро по-солдатски переодевшись в спортивный костюм и даже не перекурив, принялся с помощью мастерка сдирать надоевшие за восемь лет обои. Он так торопился, словно боялся не до конца использовать неожиданно свалившуюся на него тягу к трезвой жизни. Лена, как бы в ответ, покорно взялась за стряпню и скоро дело заспорилось. Запах клея, так странно перемешался с ароматом намечающегося борща, котлет и овощного салата, что всем вдруг стало празднично на душе.
- А ты, Васька, алфавит учил бы! – советовал глава семьи, примеряя к стене очередную обойную полосу. - Придешь в класс, все не бум-бум, а ты уже буквы знаешь. Отца-то слушал бы, хоть иногда.
- Так уж он за один вечер и выучит! – Чуть улыбаясь, вмешалась Лена. – Раньше надо было…
Василий-младший тоже улыбнулся обоим родителям,  достал из новенького рюкзака Букварь и с неподдельным интересом, чуть нахмурившись, принялся что-то рассматривать. Лена скользнула довольным взглядом по своим, занятым не привычными делами мужчинам, на секунду другую улыбнулась, но будто испугавшись собственной радости, деловито покачала головой и внимательно посмотрела на мужа.
- Все нормалёк будет! - уверил Василий-старший, чуть робея под проницательным взглядом жены. (Больше всего на свете боялся он такого вот, словно сверлящего взгляда Лены.) – В следующую субботу плинтуса поменяем на пластиковые, шторы тоже новые повесим, те что с  висюльками.
- С бахромой! – добродушно поправила Лена.
- Ну да, с ней…
Коридор был небольшим и потому к семи часам обои успешно были поклеены, а борщ и котлеты источали такой аппетитный аромат, что соседская собака, возвращаясь с вечерней прогулки, жалобно заскулила, пробегая  мимо входной двери Перепелкиных.
- Чует зараза… счастье!- задорно усмехнулся Василий.
Закончив  оклейку и, убрав в кладовку остатки обоев, глава семьи взял маленькую, почти детскую ладонь жены в свою огромную и гордо провел в коридор.
-Ну как? Впечатляет!? - торжествовал он, но не дождавшись похвалы, сам ответил, – то ли еще будет, Ленок!
Лена едва заметно вздернула уголки губ, затем, кажется, прослезилась и первый раз за несколько лет положила голову на плечо мужа.
- Да что ты? Что с тобой? Нормально все, будет тебе…. – успокоил Василий.
Через полчаса глава семьи установил посредине зала прямоугольный полированный  стол, изрядно запылившийся на антресолях и подаренный то ли тещей, то ли еще кем-то на свадьбу, а Лена накрыла его новой белоснежной скатертью. Расставили кастрюли, тарелки, сели.
- Эх! – широко улыбнулся Василий, – какая же ты у меня хозяйка знатная! Ни у кого такой нет. Василию Васильевичу попрошу полную тарелку борща. Кто первое недоест, второе не давать.  Сейчас  бы… а… ладно…
Лена, почуяв недоброе, привычно насупилась, ссутулилась и настороженно поджала губы. Василий-старший, не замечая перемен на лице жены, вдруг нервно затарабанил пальцами по краю стола и быстро встав, бросил:
- Под такую закусь, грех ... Сбегаю…
Вскоре, алкогольное дополнение в виде поллитровки  стояло рядом с борщом и всеми остальными кушаньями. Василий-младший теперь уже угрюмо смотрел в тарелку с борщом, который еще пятнадцать минут назад казался аппетитным, а Лена, выдохнув зачатки нечаянной радости, облокотилась подбородком на ладонь и отстраненно смотрела в сторону окна.
- Да что вы все, в самом деле! – пробасил глава семьи. – Нормально все будет… Что ж вы..
Осушив рюмку, Василий вальяжно откинулся на спинку стула, хлопнул обеими ладонями по коленкам и, взглянув сначала на борщ, а потом и на жену, игриво добавил:
- Между первой и второй  - антракта нет!  Может, поддержишь, а, мать!?
Лена не ответила. Не взглянув на мужа, торопливо поднялась из-за стола и пошла на кухню.
- Вот так всегда! – чуть повысил голос Василий, - ничего нового. Нет, что б с мужем родным посидеть,  выпить, поговорить по душам… Такой-то день…
Лена молчала.
- Молчи, молчи…  - не скрывал раздражения Василий. - Все праздники поганишь своим молчанием. А как с Любкой рябину на коньяке сосать, так ума хватает, да и желания… Ну да черт с вами… Сам пить буду… Как никак, дитё в школу идет. Как там? В первый раз в первый класс!  Да, Васька?
А Вася уже успел отложить новенький букварь в сторону, лечь на диван и с головой  накрыться шерстяным одеялом. За «праздничным столом» ему теперь делать было нечего. Оставалось только ждать…
- Понятно, в общем,  - тяжело вздохнул Василий-старший, небрежно цепляя тертую редьку на вилку, - с кооперировались, значит! Ну, молчите, молчите!  Когда ж это все кончится. Ни дня покоя. Бросишь тут с вами пить. Конечно уж.
Вдруг на кухне раздался звон битой посуды и, вскоре заплаканная Лена вбежала в комнату:
- Да как ты смеешь!? Меня, да упрекать… Любкой! У нее мать умерла! Я ее поддержать пришла! «Вино сосали!» Слова-то, какие находишь! Эх ты, правдолюбец, хренов!
- А что!? – не унимался Василий, глотая теперь уже одну за одной, – сосали - так и есть. Когда человек умирает, не до питья! Мне дочь Любкина рассказала всё, как вы там поминали… О матери покойной, только два слова было сказано и то в самом начале, а после, все больше про мужиков – какие они и какие у них… Сучки! Одно на уме…
- Постыдился б! Уж чья б корова мычала! – поставила руки на пояс Лена. – Сам, кобелина еще тот! Мне все о тебе известно, причем из первоисточника. Просто говорить не хотела. И как ты с Веркой  в каптерке обжимался и как с Надькой Самойловой тебя в парке, тем летом видели…  Надо же, даже цветы купил! Кавалер выискался!
После последних слов, Василий ударил ладонью по столу, встал, схватил жену за волосы и, протащив по всей комнате, что есть силы ткнул головой в угол.
- Получила?! – хрипло, пробасил он, дожевывая ту самую редьку, -  вошь поганая! Из первоисточника! Я тебе сейчас покажу первоисточник, мало не покажется!  Отец вкалывает, как проклятый, спины не разгибая. Все для них, для них…  А они!
- Васенька, сынок, смотри какой у тебя отец, смотри и запоминай… - удалось крикнуть Лене.
- Папа, не надо маму бить, ну пожалуйста, не надо… – весь в слезах, раскрасневшийся, вскочил с дивана Вася, неловко хватая разбушевавшегося отца за руку.
- Уйди на хрен, выродок… Ты вообще не мой сын…
После этих слов на несколько мгновений в квартире Перепелкиных воцарилась тишина. Она словно невидимым мечем разрубила их семейную жизнь надвое или же убила ее вовсе. Даже Васенька, привыкший за годы ко всему и старающийся не вникать в родительские скандалы, изменился в лице. Резко побледнев, он вопросительно смотрел то на отца, то на мать, пытаясь по их взглядам вычислить правдивость, в запале брошенной фразы.
После таких слов Лена, что есть силы рванула голову из стальных тисков рук мужа, оставив в его ладони  небольшой клочок волос и пальцами остервенело вцепилась в лицо Василия!
- Выродок?!  - хрипела она в отчаянии. - Не твооой?! Ах ты, тварь… Всё! Развод! Собирайся Васенька, к бабушке поедем!
- А что? Мой? Знаем мы все про тебя, –  зло усмехнулся Василий, сдерживая натиск жены. – Хотя, может и впрямь мой, кто ж теперь разберет? Ты сама-то разобралась, чей он?! Чувствую, что не очень…
- Да как ты смеешь… - не унималась Лена, всё глубже впиваясь ногтями в лицо супруга.
- Руки убрала, падла! – оттолкнул жену Василий. – Ты своим хахалям рожи царапай. Петру Сергеевичу, например!
- Собирайся Васенька! – поднимаясь с пола, твердо произнесла Лена.
- Ага, собирайся…  - закурил прямо в комнате глава семейства, - все собирайтесь, уматывайте на хрен, чтоб я вас здесь не наблюдал, через пять минут.
Вытащив с антресолей старый потертый чемодан, Лена быстро принялась напихивать в него самое необходимое.
- Пить он бросить собрался, – говорила она, без особого разбора хватая вещи из открытого шкафа и утрамбовывая их в чемодан. - Ничего не можешь. Слово держать не можешь. Мужик, называется! Не мужик ты…
- Давай, давай, собирай манатки,  – приговаривал Василий, стряхивая пепел прямо на палас, - только учти, сын здесь останется, ему, как никак, учиться надо.
- А чего это вдруг, «сын»!? – на секунду остановилась Лена, - да еще «останется»!? Только сейчас же орал: «уматывайте». К тому же, «не твой», как ты говоришь!
- А это пусть для тебя важным будет… теперь! – демонстративно пуская кольца в потолок, отвечал Василий. - Для тебя, Сергеича и твоей совести, которая неизвестно еще, а существует ли.  А по мне, так все равно – мой он или нет. При мне вырос, значит, мой!
- Да ради Бога… - делано  ухмыльнулась Лена. - Может, поймешь наконец, как сына растить… Попробуй мне только позвонить…
- Сама приползешь, а нет, так еще лучше… А пью я, - Василий неожиданно вытянул сжатую в кулак руку вперед, - из-за тебя, сука, и из-за таких как ты, поняла? Все вы- тихони, поначалу… Омуты – тихи, черти – жирны!
- Поняла, поняла – застегивая чемодан, скороговоркой отвечала Лена, - вот теперь меня не будет, так поищешь другое оправдание своему беспутству.
И  ушла.
Васенька снова лег на диван и, закутавшись в одеяло, словно ожидая чего-то, через маленькую щелочку смотрел на отца. А тот, теперь уже совершенно спокойно сидел за столом и в глубоком раздумье соскабливал ногтем этикетку с почти уже допитой водочной бутылки…
На улице стало темнеть, в доме напротив одно за другим зажигались окна. Василий невольно взглянул на них. «Как ласточкины гнезда на песчаном обрыве», - почему-то подумал он. – «Сколько же тепла и уюта в этих гнездышках. И мое, должно быть, таким кажется издалека. А ведь, бардак у тебя, Вася, в гнезде-то… Бардак – бардакевич! И с чего ж это в моей  жизни так прочно прижилось несчастье? И неужели в тех окнах напротив, все по-другому. Неужели там, в других семьях течет жизнь ладная и светлая. Или же люди просто скрывают свое несчастье, свои семейные неурядицы?»
  В эту минуту ему сделалось так плохо на душе, как не было никогда. Казалось, сама воля к жизни предавала его в эту минуту. Все виделось пустым и бессмысленным.
- Да разве стоит жить такую жизнь?! – бормотал он себе под нос.  – К чему она?  Сгинуть бы, исчезнуть, зарыться. Забыть самого себя…
Он резко отворил створку окна, наклонился, вдохнул полной грудью последнего августовского воздуха и