Глава 4.
На первый взгляд, это напоминало утро после побоища. Есаул немало повидал на своём веку побоищ, сумел их все пережить и знал, как выглядит утро на следующий день
На первый взгляд - да! Но, только на первый. Среди куч добра, превращённого в мусор, отсутствовали тела потерпевших. Следов множество, а тел нет. Трава на лужайке не просто примята, местами она вытоптана до проплешин и припорошена сажей. Мелкие кусты и осинки переломаны, словно по ним сошёл камнепад. Какие-то пух и перья застряли в обломках. Капли вязкой маслянистой жидкости облепили сорванную листву.
- Это что же, это как же? - растерялся есаул.
- А хрен его знает! - глаза у Змея горят, а самого распирает от восторга и любопытства. При всём старании ему никогда не давалась такая качественная и масштабная деструкция.
- Думаешь, это - мы? - предположил есаул с неохотой.
- Нет, я думаю - это нас! - сказал Змей.
- Как - нас? - не понял есаул.
- А кого больше? Посмотри сюда, в кучу. Это разве не сапоги с французика? А перья? Разве не с его шляпы?
Змей был прав. Перо и ботфорты потерял д'Артаньян.
- Ничего не помню, - пожаловался есаул. - Допустим, что нас, но, тогда - кто?
- Лариска! Больше некому. Хмель девке противопоказан, дуреет. Как это называется? Сексуально невоздержанная. Нимфоманка. Хищник. Видишь, спряталась, найти не можем. Натешилась всласть, теперь отлёживается.
- Да, ну? - не поверил есаул.
- А ты у француза спроси. Чего он такой квёлый?
- Он тоже ничего не помнит.
- Врёт, поди. Стыдно ему признаться. Усами во имя прелюбодейства пожертвовал.
- Да, ну? - занервничал есаул.
- Лариса, девочка моя! - позвал Змей, слащавым голосом прыщавого ловеласа, в гущу леса.
- Ау! - ответили из леса ржавым басом.
- Ой! - сказал есаул. - Кто это?
- Лариса? - неуверенно переспросил Змей.
- Ау, мальчики!
Что-то зашевелилось в буреломе, заворочалось, треща и гукая. Земля под ногами есаула испуганно ёкнула.
- Бежим! - сказал Змей.
Они скатились по наклонной, подобрали лейтенанта королевских мушкетёров, который кулем повис на спине Горыныча.
- Чувствовал я, что что-то с ней не так,- делился Змей на ходу.
- А что с ней не так? - спросил есаул.
- Оборотень она, подгорная девка. Может кошкой двухвостой перекинуться, может кралей огнеокой, а может...
- Ау, мальчики?
- Короче, когда догонит, падай в траву, авось лежачего не тронет!
Низвергаться вниз по тропинке гораздо легче, чем совершать подъём. Но, бурная ночь, кровь, отравленная тяжкими злоупотреблениями, давали о себе знать. Пот заливал есаулу глаза, дыхание сбилось, сердечко натуженно ухало.
- Ох! - сказал Полубок, спотыкаясь о кочку и, не имея сил удерживать равновесие, обрушиваясь в малинник.
Малинник был не пуст. В малиннике сидел медведь. Ничего удивительного в этом нет. Такое совпадение. Медведь любит сидеть в малиннике. В малиннике он обычно неагрессивен, он благодушествует и изрядно теряет в бдительности.
Медведь, зверь впечатлительный. Можно, даже, сказать, что у него тонкая душевная организация. От внезапности и яркости впечатлений он бывает, что помирает. Необязательно, конечно, но желудок облегчит, наверняка.
Оставив заметку, интересную в плане исследования его гастрономических предпочтений, медведь удалился из малинника со скоростью почтового курьера в волшебных сапогах-скороходах.
"Нет худа без добра!" - подумал есаул. Густой медвежий аромат отпугнул, дюжих против иной химии, комаров. Есаул притаился. Авось, не заметит. Каким бы не была Лариса махровым перекидышем, в первую очередь, она остаётся девкой. Лестно ли ей осквернять обоняние и зрительные нервы сущностями столь вульгарными?
Устроился есаул неплохо, почти с удобством. Ещё бы перевернуться лицом от земли к небу, да осмотреться получше.
Побоялся есаул выдать своё местоположение лишним движением. Шум от продолжающейся погони был волнителен и долог. Потом всё стихло. Разбежались? Есаул подождал, прислушался, поднял голову. В шаговой доступности - медвежий афронт. Ну, это ничего, это переживём. Главное, чтобы было чем переживать.
- Эй, ты! - пришпилил есаула, как булавка бабочку, сердитый окрик.
