Произведение «Ведьма из Карачева Гл. 36 Окулачилась, кулачка! »
Тип: Произведение
Раздел: Эссе и статьи
Тематика: Мемуары
Темы: Сытноеухваткочергухлебазамесим
Автор:
Читатели: 756 +1
Дата:

Ведьма из Карачева Гл. 36 Окулачилась, кулачка!

Переехали мы в Энгельгардтовскую. Дали нам сначала одну комнату, потом еще две. И хорошо так отделаны были, видать, для какого-то начальника готовили. В магазинах и тут всё было, иногда даже и мануфактуру в магазине давали. А тогда её тру-удно было доствать. В городах, можить, и повольней было, а в деревнях люди вовсе обносилися. Как-то получаем мы от дяди письмо: пришлите, мол, вы нам, пожалуйста, хоть что-нибудь из одёжи, выйти на улицу не в чем. Я и говорю мамке:

- Езжай, отвези. У нас много ненужной одежды накопилося.
Что ж, латки мы чтолича ставили? Как брюки чуть приносилися, так и всё.
Ну, мамка набрала мешок цельный, повезла. Приехала, вышел к ней дядя, а на штанах дырки руками прикрываить. Станить передом к мамке - впереди руки держить, задом обернётся - на заднице ладони скрешшены. Как начала мамка таскать из мешка!.. Так на что он гордый был, а как пал перед ней на коленки и плакать:
- Сестра, дай Бог тебе здоровья! А то в церковь бы сходить, да как пойдёшь в таких штанах! На них уже и заплатки не держуцца.
Так-то мы и обрядили их.
Место, где мы жили, было красивое, степь кругом. Военная часть проволокой обнесена, а за проволокой трава - один клевер! Я и подумала: чего добру пропадать? Куплю-ка я опять корову, на час, на два выведу на такой клевер, она и сыта. Ведь трое детей уже было, молоко-то вам нужно, а где ж его взять в воинской части? Сказала об этом коменданту, а он:
- Да приводи. Дело видно будет.
И купила. Петёнкой звали и молока давала по тридцать литров в день. Куда ж самим было его попить? Вот и стали ко мне ходить: тот дай, тот дай. Ну, а потом и в садик стали брать, придуть утром, а я как налью им парного молока ведро цельное! А лиходеев-то везде хватаить. И взъелися на меня бабы, даже собрание устроили и одна кричить:
- Да ей творог из деревни носят!
- Ми-илая, - говорю: - я своим творогом кур кормлю, на что ж мне чужой то?
Другая подхватилася:
- Во, смотрите, какой муж у нее худой, а сама какая!
- Да что ж, - отбиваюся: - обижаю я его чтолича? Мой муж вволю и сметанку, и творожок, яички есть, а что худой, так это работы у него много.
И третья… толстю-юшшая поднялася:
- А-а, она тут деньги лопатой гребет! Окулачилась кулачка!
И аж трясётся вся. Аж слюна у неё изо рта бьеть!
- Ее налогом обложить надо!
- Как же вы меня обложите? – спрашиваю: - Молоко носить? Так пожалуйста, буду носить. Сколько литров?
А она опять: ликвидировать её надо, заклеймить! И всё собрание – за ней. Ну, я и говорю:
- Так вы на то и собрание собрали, чтобы меня клеймить? Чем же вам моя коровка мешаить? Тем, что ваши детки молоко пьють каждый день?
- А молоко твое снятое! – опять одна выскочила.
- Ну, ладно, - говорю: - Раз снятое, не берите.
На другой день приходють за ним, а я и говорю:
- Здра-асте вам. Зачем же вам молоко мое снятое?
Садик без молока и остался. Гляжу, начальник идёть:
- Сафонова, ты чего капризничаешь?
- Так не слышали разве, как на собрании меня клеймили?
- Да ну их к черту, - смеется: – Ты только слушай, что они от безделья наговорят. Не обращай внимания.
Ну, я-то внимания не обратила и снова стала давать им молоко, но всё ж обидно было… да и страшно. Ведь в деревнях поликвидировали всех крепких мужиков, вот и меня могли бы. Пропаганда, моя милая, силу большую тогда имела и в уши лезла: кулаков уничтожить, того заклеймить, того ликвидировать! Все властям мешали, вот и я со своей коровкой могла бы… ведь кричали ж бабы, что ликвидировать надо?.. Ну, можить, и так, как говоришь, можить и поэтому.  Нябось, каждый муж так- то придёть домой да скажить: во какая женшина! Трое детей у нее, корова, свиньи, а всё управляется делать. Скажить так-то, а жены народ ревнивый! Цепляить их это.
Раз так-то прихожу с тобой из бани, а у меня и сидять три пары, летчики с жёнами. Сенька им чая вскипятил, варенья банку открыл, масло поставил, булки… как раз перед баней их испекла. Сидить он, угошшаить их, а один и говорить своей:
- Во, видишь какая жена! И в доме чисто, и скотина на дворе ухожена, и сама из бани... – Да ко мне: - Как вы управляетесь всё это делать?
- Ну, что ж, - отвечаю: - у каждого - своя способность. Я из деревни, у меня к этому прилежность есть.
- Ну как же, в деревне корову подоят, да и выгонят в стадо, а вы сами ее кормите.
- Да что ж корова-то… вагон, чтолича? Я встану утром пораньше, выгоню ее за проволоку, а кругом - клевер по колено. Похожу с ней час-другой, так у нее во-о какие бока стануть, аж задыхается. Ну, а пока она ходить, сама мешок травы нарежу. Придем с ней домой, высыплю, так она до трех часов жевать будить.
Ребяты от школы ослобонятся, еще мешок принесуть, а к вечеру опять сама попасу, вот никаких трудностей она мне и не доставляить.
Поглядели их жены, послушали, одна и говорить:
- Двое детей у меня. Живу с мамой, а все равно ни-ичего не успеваем делать, даже белье стирать нанимаем.
- Ой, и не понимаю я... Как это вы так умудряетеся? Да что ж вам… грядки чтолича полоть, в поле жать? В квартирке-то вы живете и ничего делать не управляетеся?
Так-то и поговорили с ними, так и побеседовали.
Ну, обжилися мы и там, устроилися, только б жить да радоваться, но тут мамка слегла. Она-то еще в Боровке почувствовала себя плохо, а теперя и вовсе… Повела я её к врачу, а у нее и признали рак. Отвезли мы её в Смоленск, сделали ей там операцию, но только полтора месяца и пожила после. И все полтора месяца я даже на постель не ложилася, прикорну так-то чуть и всё. Ну, наконец, отошла у неё память... померла. Там-то, в Энгельгардтовской и схоронила ее.
Мало пожила она хорошей жизнью, только здесь, в Белоруссии. Бывало, как управимся с ней по дому, возьмёть удочки и на озеро рыбу ловить. А с ней туда еще старый врач ходил, так, бывало, сидять в лодке часами, рыбу удють, а она рассказываить ему. Большой он охотник был слушать ее рассказы! И такая молодая стала от этой жизни, такая веселая! Но крепко ж ревнива была. Как Сенька чуть задержится на работе, так она сразу:
- Ах, да где ж это он? Чаво ж не идёть-то?
- Да мам, перестань, - стану успокаивать: - Хозяйство-то у него какое...
Нет, начнёть турчать: а ты знаешь, что тот с той-то гуляить, а тот с той-то…
- Ну и что? Теперь и мне с него глаз не спускать? – смеюсь: - А если с какой и подкрутить, радостней у человека на душе станить.
Как разозлится! И пошла-а... Вот и с моим отцом, с Тихоном своим так жила. Ведь он ча-асто в Брянск в извоз ездил, и вот как ехать, она и начнёть... И поругаются. Помню, раз так-то собирается он, а она как раз печку топила хлеба сажать, ну и выставила дежку с тестом. А я кручусь под ногами да пальцем в это тесто ткну да ткну, интересно ж как дырочки получаются. И вдруг она как шлёпнить меня от этой дежки! Разревелася я, а отец:
- Ты что?.. Зло на ребенке срывать?
Подскочил к ней да как дасть пошшочину! Ну, она прыг на печку и - в слезы. Раньше-то отец и пальцем её не трогал, а теперя и случилося такое. Видить это дед, сам и печку дотопил, и хлеба посажал, а мамка всё-ё ляжить да плачить. Он - и водички ей, и поесть... Ничего не бярёть. И пролежала так до самого вечера.
А вечером хотела с печки слезть, да и ударилася в обморок. Положили ее на кровать, а она как начала с себя одежду срывать! Дед испугался, послал за Любой… Да учительница рядом с нам жила. Прибежала та: что такое с Дуняшей? А эта Дуняша ляжить, глаза вылупила, что ни подадуть, отшвыриваить. И всё молча, молча. Развела тогда Люба горчицы, поставила ей к пяткам, к икрам, дала еще каких-то капель, вот и заснула мамка. И кро-отким таким сном заснула. Ну, а когда отец вернулся с извозу, рассказали ему всё, а он как пал перед иконой на колени, как стал молиться!.. Бо-ольшая икона Божьей матери у нас в углу висела и называлася «Умягчение злых сердец». Еще свекровь её покупала и тоже, бывало, как взгорячится, так и падёть перед ней на колени. Молится-молится, сердце и смягчится, и отойдёть, вот теперя и отец... Помолился и дал обещание: каждый год, под Покров день, ездить в Белые Берега в монастырь. И уже я помню, как, бывало, поедем по проулку, потом лесом, через дорогу железную, как приедем в монастырь, а там уже служба идёть, певчие поють, свечи горять. Посадють меня в уголок, засну я, а они отстоять службу и-и назад, домой. Это мне уже годика четыре было*.

*1907 год.
*Фото – Икона «Умягчение злых сердец».
Купить: https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/
Реклама
Реклама