Листья на березах еще совсем недавно на ветру ве-есело так лопотали, призывно, а сейчас - под ногами, и шелестят тускло, словно прощаясь… Присяду-ка, пожалуй, вот под той березкой, дочитаю письма и, может, услышу отголоски смолкнувшей летней песни.
«Судьба всё ж уготовила нам встретиться…» И всё же странное существо - человек. Вот, читаю письма давно минувших лет, а будоражат, смущают чувством почти незнакомого человека. Как понять такое? «И случилось это так неожиданно. Я мгновенно узнал вас! Покупали что-то у окошечка ларька, потом пошли и я бессознательно пошел следом, хотя надо было в другую сторону. И, как под гипнозом, прыгнул за вами в троллейбус, сел рядом и забилось сердце! И было не пошевелиться. Но украдкой поглядывал на вас: да, годы прошли, но такой же остались.
И снова почувствовал: боюсь вас, как и тогда…» Жаль, что почти не помню его... так, лёгкой тенью… светлые волосы, светлые глаза. Наверное, не привлёк тогда ничем, хотя и метался рядом со своей влюблённостью, а я не замечала, не чувствовала. Может, потому, что и сама была влюблена? «Конечно, трудно поверить в это, но с тех пор так и несу вас с собой. И чувство моё то ярко вспыхнет, то притухнет и тлеет, тлеет до следующего воспоминания, но никогда не погасало совсем…»
И всё же! Где упрятаны струны, которые вдруг начинают звучать, отзываясь на чужой душевный порыв? И почему царапает даже вот такое: падает, кружась, листок, словно в отчаянии цепляясь за ветки, а я смотрю на него и во мне - грусть от неизбежности его падения.
«Простите мою откровенность, но ведь Вы первая, кого я полюбил. И полюбил сразу, в один момент, когда в кабинете главного редактора постановочная группа разбирала поведение диктора. Еще раз простите, что пишу всё это, иначе поступить не могу. И помните, есть человек, который вас очень любит, и никто сильнее, уверен в этом, любить не сможет. Видите, так всё и выложил в письме. И поверьте, признания мои честны, а поэтому прошу: напишите мне «до востребования». Пожалуйста, напишите!»
Какой могучий дуб раскинулся напротив! И листья на нём, как стайки разноцветных попугайчиков, - пёстрые, легкие и вот-вот вспорхнут с темных веток. Да еще вокруг - оранжевый пояс из клёнов, изумрудная зелень травы и голубейшее небо. Господи, какая изысканная и пленяющая красота!
А, может, всё это благолепие только сиюминутный маленький миф, сотворённый моим воображением?
С олько лет этому письму? Ну да, шестнадцать. И тогда я не ответила ему. Семья, заботы. Да, наверное, и думалось: это – прихоть, причуда далёкого и почти незнакомого поклонника и, мол, справится с чувством, забудет, успокоится. Ан нет...
«Тысячу раз прошу у вас прощения и умоляю: наберитесь терпения, дочитайте письмо и вспомните, пожалуйста, вспомните! Набережная, старый монастырь, в нём – редакция, в которой и я работал осветителем киносъемочной группы. Вспомнили? А потом написал письмо из Воркуты: знайте, что есть человек, который вас любит…»
И всё же странно, почему таким, как Николай, непременно нужны затянувшиеся мифы, а другим вполне хватает и немудрёных, заурядных мификов, горящих еле-еле и гаснущих в одночасье… как вот эти, еще пылающие на ветке листья, которые уже через несколько дней окрасятся цветом тлена, поблекнут…
«И до сих пор не пойму: почему тогда не открылся вам, чего боялся? Ведь я человек не робкий, а перед вами немел, сознание терялось, мутнело, но чувствовал к Вам силу притягательную, непреодолимую…»
Наверное, глубокое одухотворенное чувство протяжённее во времени… Да, конечно! И потому, что начинает вплетаться в ауру того самого Единства, на существование которого можем только уповать, веря, что вольется наше чувство в НЕГО и останемся хотя бы малой толикой во Вселенной!
«Вы не могли знать, что часами сидел я возле трансформаторной будки на Сельской улице (Вы там квартировали) и ждал, когда будете идти. Вы не могли знать, что, идя следом, провожал вас к автобусу, когда уезжали на выходные домой. Не могли знать, что часами торчал в читальном зале библиотеке и ждал, когда же придёте? Как искал в редакции, чтобы только взглянуть… Нет, ничего этого не знали и не замечали, а передо мной всё это всплыло теперь вновь, и столько лет вы - перед глазами в цветной широкой юбке с широким поясом и сумочкой в руках, а если и закрою, постараюсь отогнать образ, вы – опять!»
Какой яркий и радостный инициал осени! В кругу темноствольных и еще не поблекших лип, - три выбеленных грациозных березки с несколькими ветками уцелевших красно-оранжевых листьев. Глаз не отвести! Да, в этой стайке красно-оранжевых листьев столько трогательной радости! Но и грусти. Уж слишком эфемерна красота. Дунут холодные ветра и закружатся листья в последнем полёте, а вот сейчас… Нет, не верю, что такое благолепие создала эволюция. Ведь она прагматична. И зачем ей такая блистательная красота, да еще только на несколько дней? Хочу, очень хочу верить, что творит красоту то самое, неведомое нам Единство, и творит не только красоту, но и чувство любви… Неужели и впрямь столько лет я – в Николае? Бедняга. А, впрочем, ему можно позавидовать, - за долгие годы не утратить чувства? Я не способна на подобное. Лики моих прекрасных мифов довольно скоро начинали таять и через них продирались маски реальных образов… Да, Николаю, можно завидовать.
«И надо же мне было приехать и опять встретить вас! Я потерял дар речи и не мог сойти с места, а вы сели в троллейбус на третье сиденье справа, вынули книгу. И эта нежданная встреча так взволновала меня! Но снова, стоя позади, боялся выдать себя. И опять загорелся, как и тогда. И опять не нахожу себе места, часами хожу по городу, ищу вас, ищу… А если и встречу? Может, опять ничего не смогу сказать».
А надо ли говорить? Ведь то, что услышит в ответ, развеет его грёзы, миф, который лелеял годами. Зачастую правда груба, беспощадна, так зачем же стремиться к ней?
«Да, я далёк, очень далёк от мысли, что вы несчастливы в жизни, что не связаны семьёй, но всё равно! Напишите мне несколько строк: сможем ли встретиться? Не избегайте меня, пожалуйста. Прошу!»
Смотрю на эти тёмные стволы лип, на светлые – березок, и не знаю, как, каким чудесным образом в них уже зарождается жизнь тех самых листочков, которые снова будут лопотать на летнем ветру. А, впрочем, что дало бы это знание? Только упростило бы, притупило восприятие красоты, окрасило её будничными красками… Нет, встречи с Николаем не будет, а вот в письме напишу такое…
«Николай, благодарю вас за искренность. Ваше письмо на мгновения возвратило мне юность. Но что я теперь? Женщина, прошедшая достаточно долгий путь и живущая заботами семьи. Так стоит ли вам расставаться с тем удивительным образом, который создало воображение? Если у вас такая сильная и преданная любовь к нему, то сохраняйте его и не призывайте меня стать соучастницей убийства. Пусть этот образ сам тихо покинет вас для другой, очевидной, осязаемой встречи. И постарайтесь хотя бы иногда быть счастливым в нашем суетном мире!»
Сейчас я спущусь в неглубокий овражек, шурша листьями, поднимусь во-он к тому рыжекудрому деревцу и передо мной откроется голубой изгиб Десны, еще зеленая луговая пойма, за ней – белые строения города с яркими вкраплениями оранжевых деревьев, а дальше - темно-зелёный каскад хвойных лесов и над всем - гряды белых, подкрашенных закатным свечением облаков с раздольем завораживающего зовущего неба, в просторах которого, может быть, и обитает то самое, хранящее наши чувства, Единство.