Однажды зимой я вырос, вырос настолько, что стал выше мамы на полголовы.
Все брюки мне одновременно стали очень коротки. Они скорее напоминали летние бриджи, чем одежду для холодного времени года. Только в брюках из школьной формы, купленной "на вырост", предательский зазор между ботинками и их началом был на пределе приличия. И я, вынуждено, ходил в них постоянно, что меня – подростка сильно смущало.
"Как ты вырос, сынок!" - удивилась мама, решив сделать мне настоящий подарок – пошить брюки у мастера.
Мы сходили в Центральный харьковский универмаг и долго выбирали ткань в отделе на третьем этаже. По жестким критериям: чтобы цвет был немаркий (пацанячий), чтобы эта ткань не мялась, чтобы ноская была. На последних двух пунктах, перед девушкой-продавцом особенно настаивала моя мама.
Брюки, по сложной протекции "соседкиной сестры - зятя - деверь, но он - еврей", взялся шить старый мастер. Сам он работал в мастерской при еще более старом цирке, или наоборот... Или они были ровесниками...
Наш выбор ткани он одобрил и предложил несколько вариантов "своего" сатина на подкладку. Я с ним удалился за занавеску, где среди обрезков блестящих тканей, и недорасшитой бижутерией лошадиной сбруи мастер быстро снял мерки растянутым метром, записывая их в засаленный блокнотик огрызком химического карандаша.
Кто шил себе одежду при Союзе, тот знает, что есть целый ритуал – хождение на примерку. Там ты мог наблюдать, как из куска ткани появляется изделие. Вначале оно сметано белыми нитками, и мастер, подгоняет крой с помощью булавок, потом …
Ну, потом это уже - технические подробности.
Но мой мастер, во время второй, последней примерки, начал качать своей практически лысой головой, узрев только ему видимые недостатки в практически готовых брюках. Он долго дергал брючины в разные стороны и рисовал полоски на ткани тоненьким обмылком.
Как было договорено заранее через три дня я пришел с 15 рублями за обновкой. Состоялась историческая примерка-приемка готового изделия.
Я стоял пред мутным старым зеркалом, которое больше придумывало изображение, чем показывало реальность и любовался своим начинавшимся, как было заказано - модным, от "чуть повыше" колена, полуклешем.
Старый мастер громко вздохнул и с говором, характерным для большинства харьковских портных начала 70-х, сказал:
"Молодой человек, послушайте меня, старого еврея! Я сшил столько брюк, что в Харькове нет ни одной проститутки, перед которой их не снимали, и все мои клиенты всегда оставались очень довольны этим".
При этих словах я - покраснел,
"Но, не обижайтесь на меня, когда я скажу Вам одну тайну про Вас!"
Я - тринадцатилетний, после тирады об проститутках, очень напрягся и очень сильно покраснел.
"Слушайте! Есть люди которые…",
я был уже в полуобморочном состоянии от паузы, которую сделал старик, многозначительно поднявший указательный палец,
"…которые умеют носить одежду, их сразу видно в толпе гуляк на Сумской и в саду Шевченка. Так, вот, Вы не из них! Вы не умеете носить даже эти замечательные брюки!" – сокрушенно закончил фразу мастер.
Он так расстроился, что взял только 10 рублей из 15 которые я протянул ему, когда он заворачивал мне эти первые мои взрослые брюки в газету "Труд".
Из этих брюк я вырос за три месяца...
Мне уже за 50, я уже дедушка, а за всю жизнь я так и не похвастался перед проституткой практически вечным сатином своих брюк. Ни разу не возникло такой нужды. Старый мастер был прав - я не умею правильно носить штаны.
