Помню, приду в детстве к Писарёнковым, так и думаю: да как же и жить-то в такой каторге? И маленький, и большой все трудятся, все работають. Бабка-то моя ху-удая была, маленькая, а хозяйство какое вела! Гуси, свиньи, коровы, лошади, овцы... И всю скотинку эту накормить надо было, напоить, в закутки загнать. Все ж в поле уйдуть, на ней хозяйство и останется. Только одного свекольнику сколько нош за день наломаить, наносить! Да ишшо и поесть всем надо приготовить, печку истопить, хлеба испечь, и вот, бедная, мотается-мотается весь день, а вечером - бараны эти... Как пустются, паразиты, бегать, как начнуть носиться по двору! Станить их загонять да к нам:
- Дети, помогите!
А разве ж мы сладим с ними? Вот и ташшыть барана этого в сарай за рога...
А в нэп*? Это ж надо было такому сотвориться! После двух-то войн* и разрухи за два года полное изобилие сделать! Всё как из-под земли лезло. Бывало, пойдем на базар, а там крупа гречневая мешками стоить, пшено. И пшено-то, как конопля! Мясо любое, куры, индейки, гуси... Так-то висить у мужика через плечо связка поросят маленьких резаных, вот и выбери. А теперя что? Ни маслица нетути, ни колбаски. Зато народ отдыхать много стал, пенсионеров развелося! Как глянешь так-то: сколько ж их по лавочкам сидять! Бабки, деды молодые. И что теперь от них пользы?
Стоим вчера с Волосатов на базаре с рассадой, продаём, а тут и подходить к нему один такой-то... в райкоме раньше работал. Весь выхоленный, вычишшенный, костюм на нём с иголочки, - хоть сейчас жени! Подошел, значить, и начал хвалиться: вот, мол, и не вкалываю я, как вы, жуки навозные, а в холодильнике у меня мяса сколько хочешь, колбасы, масла. Стоить и болтаить, болтаить! А Волосатов-то крутится от него и туда, и сюда... Когда ж ему разговаривать-то? Ему ж продавать надо. Слушала я, слушала болтуна этого да и не вытерпела:
- Да хватить тебе трепаться-то!
Такое ж меня зло взяло! У него, у паразита, всё есть. А ведь это всё кто-то вырастил, выкормил, и ему теперя трудиться не надо, а только жрать и других дразнить.
Да разве ж мало таких? Заберутся в теплые квартирки и сидять, а государству о них подумать надо, обуть-одеть, накормить-напоить. И жа-алко мне станить государства этого… А потом и подумаю: стоить ему! Сами лодырей наплодили. Ведь всякую охоту у человека отбили своим умом жить! Это ж смехотория одна, чтоб государство командовало кому что сеять, когда сажать, косить, убирать. Вон, как в других странах? Правительство спорить о политике, а мужик делаить своё дело... сеить, сажаить, убираить, у него свои заботы: как урожай вырастить, сохранить, продать.
А трепотни-то сколько! Как послушаешь по телевизору: дадим столько-то, вырастим столько-то! Да разве ж можно урожай обешшать? Что я могу вот из этой-то рассадки вырастить, как ты думаешь?.. Ну да, захочу сейчас… р-раз, и выброшу, а захочу и такой кочан капусты вырашшу, что семья неделю щи варить будить. Так-то и с землёю.
Захотелося мне раз побывать там, где раньше мы жили. Повёз Витька* на мотороллере. Приехали. И сразу я узнала своё место, тут-то наши огороды были! Год картошку на них сажали, год рожь сеяли. И рожь родила - серпа не подсунешь! А картошку вырашшывали с лапоть... Правда, и теперя что-то посеяно, и уже вымётываться стало, а что? Рожь ли, ячмень, пшеница? Колосок во-о такой-то. Стала я и обмерла: ми-илая ты моя земелька, да что ж с тобою сделали, во что ж тебя превратили! Песок один. И вот теперя скажи: это ж какой хозяин должен придить на эту землю, чтоб она опять родить стала?.. Не знаешь. Вот и я…
Раз пришли ко мне весной две женшыны из Райкома... а я как раз перед этим болела, губы-то у меня пообмётаны. И ташшу навоз в корыте, волоку по грязи-то, а они и спрашивають:
- Чего ж это вы в корыте-то тащите?
- Да что ж, - говорю: - трактор у меня чтолича?
Ну, походили они по огороду, посмотрели:
- А почему у вас еще ничего не взошло?
- Болела, – говорю: - вот и запоздала.
Присели тут-то на лавочку, говорять:
- Налогом мы пришли вас облагать.
- Ну давайте, облагайте, - посмотрела на них тах-то: - Только вот что я скажу. Если обложите, то один раз только и попользуетеся, а потом – всё. Буду на муражку сидеть, как и соседки мои. Выйду, посижу... Приспособлюся как-нибудь. – Смотрють, слушають. - Я вам про коровку свою расскажу. Как же я билася с ней, как мучилася! И бардой поить в Юрасово водила, и с дочкой туда за этой бардой ездили. Бывало, разбужу ее: «Доченька, пойдем...», а она до половины дороги идёть и спить. Жневник зимой для этой коровы из-под снега раскапывала, траву мерзлую. И всё ж не спасла свою Зорьку, не дотянула она до травки зеленой. Ну, а теперича давайте вы мне корову даром, и то не возьму. Стоить только раз у человека инициативу убить и всё! Не воскреснить он больше... А что они… Ничаво не сказали, встали, повернулися и ушли.
И вот еще что скажу. Когда землю-то разоряли... всё кричали: сохи эти закиньте, сожгите, мы трактора вам пригоним, машины, будете машинами и жать, и косить! Ну и правда. И жнуть, и косють машинами, а за хлебом в Америку да Канаду ездють. Это ж смехотория прямо! Это ж смех один, чтоб Россия!.. по хлеб чёрт-те куда ездила! Да если б предки мои узнали об этом, поверили б разве? «Ты что, – сказал бы дед: - с ума сошла? Такое-то раздолье у нас, а за моря, за леса ездить хлеб покупать?» Нет, не поверил бы. Ни за что не поверил. А приходится. И дело к тому подошло, что дальше некуда. И мужикам лихо с этим государством, и государству с такими работничками. Они ж в колхозах вроде бы и работають, а в голове одно держуть: «Да пропади всё пропадом! Раз государство к нам так, то - и мы. Сгори всё, подохни, посохни!»... Ну, можить у кого и поболить душа, но при нонешнем* мужицком бесправии, когда всю его инициативу задушили, ничего хорошего ждать не приходится. Так что ж ты хочешь, что б изобилие было?
*НЭП – Новая экономическая политика. 1921-1924.
*Первая империалистическая война, 1914-1918 годы и Гражданская война, 1917-1923.
* Виктор – младший сын.
*Записано в 1983 году.
Фото: Мама (рассказчица) с внуком.
