Часто бабы так-то спросють: и чего ты, мол, к детям жить не едешь? А у меня сердце замираить с землей расстаться! Она ж меня и теперь кормить, и в те годы лихие спасла... Трудно, говоришь? А как же?.. трудно. Другой раз за день так наморисься, что к вечеру от усталости не охаешь, а стонешь. Ляжешь, заснешь, а тут вставать надо, итить печку в теплице топить, не могу ж я растеньица в холоде бросить? Они ж страдать будуть, они ж живые. Это всеодно, что ребенка на улице оставить. Вот и встану, оденуся, выберуся кое-как на улицу, присяду на порожек, свежим ветерком меня обдуить и по-ошла... Приду к ним, поздравствуюся: «Ну, как вы тут живы, здоровы?» Смотрю, а они листочки свои и поскрючили, сожмалися, как-будто им так теплеича. Ан нет, знаю, холодно им. Затоплю печку, глядь... и распустють свои крылышки, и зарадуются сразу. Живые! Только не говорять, что живые. Вот и не смогла бы прожить без огорода, без растеньиц этих, скука была б несусветная. Да что скука! Тоска. Как скуёть тебя тоска сердечная неисходная, так не найдешь куда себя и деть. Лихо станить! И не спасешься ты от тоски этой. И съесть она тебя сразу, за неделю одну. А на огороде я развлекаюся и мысли мои все заняты: как бы чаво ни случилося, как бы не поморозить, как бы что... Опять же, кровь крестьянская. В какой среде человек родился, так к этому делу и прирос.
Во, огородники карачевские... Они ж прямо одержимые. Все б им, как жукам навозным, рыться, копаться, как Вера такая-то. Детей своих у нее нет, пенсию получаить, и думаешь деньги ей нужны? Не-ет, ей бы только работать и работать… как тем лошадям, которые лябедку возле шахт крутили. И старыми уже стануть, и отпустють их, а они всё-ё кругами ходють. Сколько ж раз эта Вера зарекалася: брошу, больше не буду! А как весна подошла, впряглась и по-ошла. И такую работоспособность развиваить, что в колхозе бригада с лошадью и механизацией того не сработають, что она одна сделаить. Заработала денег кучу, даже счет в банке открыла, а одетая ходить черт-те в чём. Говорю как-то: ты бы, мол, о себе подумала, одежа-то твоя совсем износилася, а она:
- Да ну ее к черту. Какая разница.
И что ж ее деньги… Сестра больная ногами лежала, так Вера детей ее за свои деньги выучила, потом ишшо и дом ей купила, а себе в нём одну комнату отговорила… так, на всякий случай, если заболеить и ходить не сможить. А тут еще зять сестрин пристал: ты, мол, всё с коляской на базар таскаешься, давай мотоцикл купим, я на нём тебя возить на базар буду. Ну и купила… Только раза три, должно, и свез он её на этом мотоцикле. И с домом так-то. Сестра вскорости возьми да помри, а муж снова женился, и на что им теперича Вера, пойдёть она нешто в этот дом?
- Да ладно, - говорю как-то: - не горюй. Хватить тебе и халупы твоей.
Так-то, как Вера, и полковник бывший… Когда в отставку вышел, вернулся к земле, как предки его и, бывало, идеть по базару, а одна калоша глубокая, а другая мелкая, вот и хлындаить в них. Говорю раз:
- Купите ж вы себе хоть калоши новые.
- Да ладно, - он-то: - Некогда мне…
Некогда ему. А в хате пол земляной. Как построил её после войны, так всё и осталося.
И до смерти до самой всё-ё огородом занимался, уже и таскался еле-еле, а всёодно... Пока так-то раз продавал на базаре рассаду, нагнулся в газету её завернуть да ткнулся и помер.
А так уже трое огородников померли. На базаре, милая, и поволноваться надо, и понервничать. Другой раз такая незадача! И товар хороший, а сидишь, как оплёванная. Одна знакомая так-то сидела-сидела и... брык! Упала и конец. Жара, вспекло. И другая... забыла, как ее звали, прямо на базаре и парализовало. Свезла её дочка в больницу... хоть бы дома оставила, поухаживала за ней, а то там-то, в больнице, она и померла.
Продавать - дело трудное. Терпение надо иметь, здоровье, да и приучить себя к этому делу. Во, сосед наш, Баринов... То сама Бариниха продавала, а когда померла, надо ему ехать, а он и не смог. Не передолил себя. Да и Виктор наш. Помнишь, как капусту продавал, когда я ногу сломала? И до сих пор никак не забудить этого базара.
И сколько годов прошло, а он и сажать эту капусту не хочить, и глядеть, и даже есть.
Так что кто не сможить себя передолить, тому лучше не браться за это дело.
Во, Маня... Баба простая была, работяшшая, вот и занялася огородом, а муж всё-ё не в согласии был. Он же офицером служил, а эти офицеры - люди испорченные, всё из себя чтой-то воображають. Да и агитация свое делала. Бывало, всё турчать: частников презирать надо, частников с базара гнать надо, да и вообще, торговать, мол, стыдно.
И вот как-то заболела Манька, а тут как раз рассада подоспела, продавать надо. Пришлося ему. Поехал. Раз поторговал, другой… А знаешь, как рассаду продавать-то? Сидишь возле коляски, считаешь, руки и в земле. Ну, поехал он, значить, опять… А как раз погода плохая была, базар никудышный. Как посидел там, как понервничал! Пришел домой и повесился. И даже рук не помыл. Так с грязными руками и нашли его в сарае. Ну, а Манька как ахнула!.. Да месяца через два на тот свет за ним и пошла.
Осталася дочка. Но огородничать не стала. Шла я недавно из бани, а с дороги как раз огород ихний виден. Бывало-то, как иду мимо, так всё так-то и посмотрю: что там у Маши, как у нее? Вот и у дочки... Огородец смеется прямо! Помидоры уже краснеють, капуста... во-о кочаны какие! Но мало, для себя только.
- Чего ж не торгуешь-то? – спросила.
- Ну что Вы! Торчать на базаре, что б потом пальцами на меня указывали?
Так то, милая, отбить человека от земли не трудно, а вот приучить... Приучать поколениями надо. Вон, с Мишей-огородником как получилося. Большой, сильный мужик был! И сам-то день и ночь на огороде копался, а семейные и не хотели. Ни жена, ни сын, ни дочка и, как что: как же, будем мы в грязи возиться! А сам трудяга был! Бывало, идёть к поезду в Брянск с рассадой, так две корзины через плечо перевесить и ишшо одну в руках нясёть. Да корзины здо-оровенные! А жил на том краю Карачева, и вот попробуй-ка их оттуда до вокзала допереть? Километра три должно… Ча-асто со мной откровенничал, когда в поезде ехали:
- Ну что с семьей делать? Работать никто не хочить, а деньги – давай. Во, вчера, внучка просить: «Дедушка, дай на платье». Поработай, говорю, на огороде, тогда и дам. А тут жена явилася: «Да ты детей в люди выводить не хочешь, в грязи копаться приучаешь!» Вот и пошло...
А они с братом, когда их семью раскулачили и в Сибирь сослали, убежали с поезда, скиталися, поймали их, сдали в приют. Но они снова убежали, бродяжничали где попало, потом брат пристроился работать в Карачеве, а Миша еще года два скитался.
- И где я только ни был! – рассказывал: - И в Крыму, и в Сибири, и в Молдавии, и на Кавказе. Сколько ж изъездил мальчишкою!
А когда пошел ему пятнадцатый год, приехал к брату, стал ему помогать и прижился. Потом женился, жена попалася из благородных, ну а когда семья появилася, стал и огородом после работы заниматься, а жена – пилить за это. Неприятности, ссоры каждый день... Раз прихожу на базар, а бабы и говорять:
- Ты знаешь, Миша повесился.
Что-что, а этого от Миши я не ожидала. Сколько ж он перенес, где только ни спал! И в люках, и под мостами, и в собачьих будках, а этого и не вытерпел. Ишшо недели за две до этого всё-ё мне жаловался:
- Не сумел я их приучить к труду. Всё сам да сам...
- Да плюнь ты! – поддержать-то хотела: - Делай свое дело, а они пусть себе брешуть.
- Да-а, пусть... Как начнуть брехать, так любого из терпения выведуть.
Ну и правда. Видать, как довели! Накалился… и не посчитался. Как раз весной это было, в самую пору для огородников трудную.
Но всё ж как бы трудно ни было, а самая она добрая и благодарная, земелька-то! Поэтому и не могу без неё. Как весна подходить и замелькаить она из-под снега, так сердце моё и заволнуется. И забуду все трудности. И стану по растеньицам скучать. Даже и представить себе не могу, как бы весну прожила без них?
Купить книгу: https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/
Фото: Мама с сыном Виктором на огороде.