Офицер

Будильник надрывался, и Виктор, вытянув руку из тепла постели, нащупывая его, наконец, нашел рычажок и снова погрузил комнату в уютную тишину и нехотя открыл глаза... С кухоньки пробивался свет, и он понял, что Ольга уже встала и готовит ему завтрак, и быстро согнув тренированное тело, пружиной выбросил его из-под одеяла, мало задумываясь о безукоризненной слаженности и послушности молодого организма...
Так же ловко и привычно накинул одежду, и стараясь ничем не побеспокоить сладко спавшего в кроватке сына, скользнул в ванну, и уже устроившись на унитазе затянулся сигаретой...
Пять лет, после училища, пролетели как один день, и вот он уже капитан, а своего угла все еще не имеет, обитая в этой двухкомнатной квартире, вместе с другой молодой семьей, которая была откомандирована в Германию...
Хоть в этом повезло, что они теперь не терлись друг о друга в этой тесной малогабаритке...
И что роптать, если основная масса офицеров и прапорщиков, здесь, в военном городке, жила в условиях общежития, но зато рядом с работой... И поэтому месяцами, изо дня в день, он видел перед собой только казармы, учебные корпуса и солдат...
Одно слово - служба - со всеми вытекающими из нее последствиями, и Виктор ответственно и добросовестно тянул эту лямку в соответствии с уставом и внутренней заряженностью офицерской чести, - без всякого угодничества перед высшими чинами,..
За что многие не любили его, но в уважении отказать не могли, и как результат, звезд с неба он не ловил, и на погоны они падали заслуженно, крепко вливались в плечи ровно по положенному сроку, а то и с опозданием... Ведь даже привычное: Есть! - или - Слушаюсь! - можно отчеканить с такой интонацией или равнодушием, что начальству сразу  становится понятно, что прячется за этими короткими, как выстрел словами…
И он, видя все по глазам, не мог отказать себе в удовольствии поставить себя и их на то место, какое они и он заслуживали...
Быстро, управившись с завтраком и перебросившись с женой несколькими словами, чтобы удостовериться в ее настроении, он уже через пять минут вышел на улицу и с наслаждением, вдохнув замороженный острой газировкой воздух, заскрипел знакомой, ровно очищенной дорожкой, вспыхивающей острым серебром в огне фонарей. Смолистая, пушистая аллея из невысоких сосенок и голубых елей настороженно тянулась колючими лапками к пробитому сияющими звездами небу, одновременно, удаляя его от земли и притягивая к ней, своей молчаливой доступностью для души и недоступностью для тела...
Виктор остановился, и, нашаривая пачку сигарет и зажигалку, закурил, и, уперев взгляд во вспыхнувшие разом окна казарм, увеличив шаг, отбрасывая как ненужное красоту, вцепившегося в него зимнего утра.
Уже у входа его встретил замполит - майор Коган... В отличие от многих, меняющих свои фамилии на русские, ему это было ни к чему... Нос, глаза, губы - сразу выдавали наличие его породы, и он давно смирившись с этим, как и с законченной карьерой, находил смысл совсем на другом поле деятельности - больше связанной с коммерческой...
Все это знали, но с другой стороны не могли обойтись без его услуг, а вернее старались перебросить на него семейные хлопоты: достать, устроить, привезти, - и хотя он брал определенный процент, считали все в порядке вещей, - ведь человек тратил на них свое личное время...
Да, и за что его осуждать, если в последние годы в армии и на флоте творилось такое, что не могло присниться в самом кошмарном сне. Потерялся весь смысл и дух службы... Все трещало и разваливалось буквально на глазах... Воровали все, начиная от прапорщика, кончая генералами... Какая военная подготовка? Когда солдат использовали вместо бесплатной рабочей силы, держа их впроголодь - лишь бы не падали...
Всё шло с молотка: имущество, оружие, продовольствие, казармы, звания и должности, как и по всей стране, а кто поближе к власти хапали в особо крупных размерах...
Развязали в Чечне кровавую мясорубку и скачивали туда все армейские проблемы, бросая в жестокую бойню простых плохо обученных русских пареньков.., меняя там генералов, как перчатки; и после, пристраивая их к сладкой кормушке президентской власти... Уже только глупый не понимал, зачем нужна Чечня? Потеряли столько, что пальцев на руках и на ногах не хватит, и других держим на соплях - утерлись в тряпочку, а с Чечней вдруг война до победного конца. Да она сама не стоит тех денег и жизней, сколько перемолола и еще перемелет на своих жерновах...
Целую империю профукали, а тут вдруг стали бороться за целостность России! И хотят найти и реанимировать какую-то идею о Родине... Это, чтобы я защищал воров и мошенников, которые обокрали и растащили страну и народ. И поют во все уши - Забудь! - это все Демократия... И с утра до вечера и ночами - реклама, реклама и реклама!
Всему-то она научит, подскажет, посоветует: Только так, только у нас все самое нужное и самое лучшее! Надрываясь в истерических конвульсиях и завлекательном истекающем похотью шепоте, дурачит и дурачит простой народ...
Виктор, уже около казармы, сплюнул горькую от никотина слюну,  вместе с неприятными мыслями  ловко взбежал по лестнице к своему кабинету... И тут же вниз лавиной покатился грохот сапог, спешащих на плац, на гимнастику солдат... В какие-нибудь две-три минуты их, словно выдуло из душных пропитанных за ночь запахом портянок и гуталина казарм, на чистый прозрачный от холода воздух...
И он, с удовольствием, слушая знакомую с училища, привычную музыку воинской жизни, - поймал себя на мысли о дальнейшей пустоте и бесперспективности службы с одной стороны, а с другой не представлял себя вне ее - на гражданке. Кому они там нужны, если для цивильных нет работы, которых загнали в тот же угол, что и их...
Если даже генералы, прошедшие Афганистан и Чечню, забыв о высокой офицерской чести, без всяких угрызений совести продают ее, устраивая личную жизнь, совершенно не думая о подчиненных и собственном долге...
А с другой стороны - вроде бы все и правильно - кому служить? Государству, - которое превратилось непонятно во что?
Красивых слов, обещаний, пожеланий, призывов вагон и маленькая тележка, а на деле - охранять кучку толстосумов и чиновников, обокравших тебя и твою страну? А теперь кричащих о великой России и национальной гордости, когда чуть рот откроешь о русском приоритете, так сразу со всех газет, радио и экранов по всему миру:
Национализм, шовинизм, ксенофобия, антисемитизм!
Виктор прикурил очередную сигарету, и, опускаясь на стул, подумал о семье, которая под напором новых ценностей жизни тоже трещала по швам... Он и сам удивлялся, как надо мало времени, чтобы пробудить в человеке звериные инстинкты. И в этой игре без всяких правил? качество порядочности попало в разряд анахронизма, - в этой гонке на выживаемость.
На все стали смотреть просто, без всяких сантиментов: Брак - сделка, Мужик - баба и наоборот... И все и вся - товар, имеющий определенную цену и вес...
И главный перестройщик, превратившийся в Ничто, подрабатывающий лекциями непонятно о чем? - приобрел настолько жалкий вид, что за него почему-то стыдно, как за нашкодившего помойного кота.
И как смехотворна обезьянья подражательность перед властью, приближенных к ней. Сказал главный слово, вместо положительный, - позитивный и все, как попки с уст его не спускают, как и положено лакеям...
Да-а! - поморщился Виктор, видимо, как и отцу придется службу капитаном заканчивать... Последнее время память все чаще и чаще возвращала его к нему с простыми и необходимыми вопросами:
Как он выжил на той войне, если его загнали под Сталинград, где в три дня от полка в живых оставались единицы? Какой бог его хранил? И сейчас, поглядывая на бархат с приколотыми к нему орденами и медалями вспоминал, как отец ответил:
И сам не знаю, за что давали! Воевал, вот и награждали: За холод, голод, грязь, вшей - за то, что не погиб и не попал в концлагерь, выходя два раза из окружения...
Виктор никогда не слышал от отца про какое-то геройство, а только про будничность и тяжесть фронтовой жизни, где их каждую секунду за каждым углом караулила его величество смерть - на воде, земле и на небе... - уже такая привычная, что и сам смысл ее отодвигался на какой-то последний план, как хорошо знакомое и ничем не удивляющее событие.
И только в глубокой старости, поднимая рюмку водки на день Победы за однополчан, - Виктор видел, как за толстыми стеклами очков, по щеке отца предательски ползла крутая слеза и он, не смахивая ее, лихо опрокидывал в рот горючую жидкость...
Война! Отец редко говорил о ней, хотя был профессиональным военным, и увольняли его через штаб фронта..., несмотря на его невысокое звание... Сирота, крестьянский сын, беспартийный - вот уже пять лет, как он ушел в мир иной и теперь не спросишь у него, почему он так упорно молчал? Словно кто-то наложил на него табу, и эта тема была запретна для него до самой смерти... А ведь ему, в то далекое грозное время было столько же лет, сколько Виктору сейчас...
И судьба, как загипнотизированная, затаившись черным Пауком в своем уголке, тихо свернула свою сеть и отползла в сторону - Нет, не время! И даже она не властна, остановить течение жизни, для которой не наступил ее час.
И Виктор, вытянув очередную сигарету, чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся...