Повесть "ЖАСМИН"

выдумки, - ты пыхтишь, - сколько учу и все без толку, хорошая дорога самая быстрая.  Ну, ладно, пробуй, дело твое... -  место описал, а я  - "знаю, знаю",  все здесь облазил,  ночью не ошибусь. Как  пришел в себя, меня не унять было, помнишь?..
Ты рысцой по дороге, а я полем, промчался через лесок, спустился в овраг, два раза навернулся, потому что скользко, колено ободрал,  да пустяки, ничего!..  побежал по дну, там ручей замерзший, немного нырнул ботинком, но чувствую, разогрелся, ничего не будет. Подбежал по оврагу к дороге, там всего метра три подъемчик, но крутой, льдом оброс, из льда рваные корни кое-где торчат, я за них цепляюсь и ползу наверх, я должен раньше тебя на дороге оказаться, а то снова будешь прав!  До места события метров сто, не больше, а мне не выбраться, ну, никак!  
Смотрю направо, налево, везде у дороги еще круче, снег и не думает таять, сахарный, первобытный, не поддается солнцу и ветру, северная сторона. Мне даже смешно, вот сейчас ты обгонишь меня, хотя по дороге в два раза дальше шлепать, и точно, слышу наверху шаги, это ты шаркаешь, спешишь, пыхтишь без стеснения, кто здесь еще ходит, кроме нас, дураков. Я собрал силы и обдирая ногти, стал на коленях выкарабкиваться, и выполз на дорогу прямо перед тобой, руки в крови, штанину разорвал... Но ты только фыркнул и дальше, "скорей, скорей", и я за тобой, раз не засмеялся, значит дело печальное у нас и трудное.
Прошли метров сто пятьдесят и у обочины вижу настоящий холм в метр высотой, из него торчит лапа. Ну, помнишь, какая у него лапа, или ты все забыл в своем Лондоне, и меня тоже, и больше не вернешься к нам?.. Там наверное теплей и лучше кормят, а здесь мы все сами да сами...   Но ты не можешь так поступить, я знаю. Так вот, лапа... Такую я у собак никогда не видел, это наверное доисторическая собака, помнишь, ты говорил об ископаемых животных, и мама читала мне книгу "Следы на камне", я слышу ее голос и каждое слово помню. Наверное саблезубый пес... как был тигр саблезубый, так, наверное, и собака была особая, ведь тепло и джунгли, дичи полно, для роста подходящая погода. А у нас мороз, хотя давно весна, снег и дорога, и в сугробе валяется лапа, грязная и неживая, но размером с мое лицо, или с твое лицо плюс лысину, правильно я сказал плюс?.. Ты всегда ругаешь меня -  "твои фантазии - непомерные",   и за действия с цифрами - "умеешь считать, а не любишь..." Если не люблю, то, можно сказать, не умею, что поделаешь. Но все-таки знаю, и вижу, где плюс, а где минус применить.
Раскопали сугроб, и видим, да? -  великое тело, но смятое и почти неживое, только иногда дергаются лапы, и веки, и весь он лохматый и серый, а морда больше наших с тобой голов, если их сложить вместе. Иногда он дышал,  наверное раз или два в минуту, но очень сильно и глубоко, это шок у него, но есть надежда, ты говоришь.  А вот как его тащить?.. И что если сломано внутри?..  Ты нагнулся,  пощупал - обе передние лапы сломаны, вот хрустит, и вот... Ты меня всегда восхищал, откуда ни возьмись, новые знания в тебе, ты говорил, из книг. А я начну читать и закопаюсь тут же, ты знаешь.

***
Ну, что дальше объяснять, это-то помнишь?.. - сначала я телогрейку снял, и ты, мы его накрыли, ждали полчаса, продрогли, остановили, наконец, машину, у тебя везде знакомые, но в кузов побоялись его поднимать, пробовали и отказались, выпросили брезент и потащили, он плавно ехал, молча, даже не стонал, серая огромная куча шерстяного моха, из нее  торчит морда, лапы,  глаза закрыты, глаза.
Привезли его, а надо на девятый, а в лифт не пролезает, боимся еще что-нибудь сломать в нем, и все равно рядом встать будет некуда, хоть на одной ноге стой!.. И тут оба сразу подумали одно - "дворницкая, ключ!"
Тогда дворницкая на первом не была еще совсем моя, как сейчас, иногда художники работали, перед праздниками, сантехники с итальянскими унитазами для богатых, раз в месяц, но обязательно припрутся, уборщица хранила тряпки и щетки, уверяет, под лестницей неминуемо сопрут,  а мне странно, неужели сопрут?.. но я тогда всему верил, что ни скажи, и сейчас  почти такой же дурак, не могу не верить, человека обижать...  И я оставлял ей ключ за электрическим щитком,  ты знаешь, смеялся, "конечно, сопрут, но она там еще и забавляется, на твоем диванчике поломанном, хе-хе..."  Ну, я не знаю, зачем ты это...  диванчик такой грязный, что даже я не лег бы на него, только сидел и смотрел в окно, но это особый разговор, в этой дворницкой я начал рисовать, ты не все знаешь,  я расскажу, расскажу...
Действительно, тащить наверх, а потом?..  а если к врачу?.. вниз-вверх, он не вынесет, ты говоришь, давай, положим у тебя внизу, пусть немного оклемается, тогда уж посмотрим, что дальше.

***
Мы все это мигом сделали, поместили его у батареи теплой, постелили мой старый ватник, его не хватило, зад и ноги на полу, но это ничего, тепло, пусть в себя приходит. Надо дать ему воды, стали лить мимо рта, но немного попало, он чихнул, глотнул несколько раз, очень громко, ты говоришь - "теперь идем, оставим его в покое, подумаем, что делать с ним".
Наверху ты рассказал мне свою теорию, она родилась пока мы волочили его по дороге. Кстати, как его зовут, ведь ясно, есть имя...  Но мы не знаем его и не узнаем.    Потому что пса этого надо скрывать.
- Почему скрывать? - я спросил, ну, дурак, а ты мне живо объяснил, такие псы на дороге не валяются, собака  наверняка президентская, или его своры... то есть, свиты, и выбросили его из машины не случайно, наверное, взбунтовался, подчиняться перестал... а может и сам выбросился на ходу от отчаяния и протеста, ведь лапы-то сломаны,  удар, сотрясение мозга...
- Вот это да!
Я всегда удивлялся твоей мудрости и знаниям, ну, никогда бы не подумал, что такой особенный зверь нам повстречался, и что его надо спрятать от всех, потому что придут и отнимут, и мало ли что с ним сделают потом...  Значит, будем скрывать, тут думать и сомневаться нечего.
- Лучше нашего городка для него не придумать, - ты говоришь, - забытое богом и людьми место, когда-то наукой занимались, а теперь ученые не нужны, живут себе пенсионеры да неудачники, идиоты всякие, как мы с тобой.  Ну, еще в теплое время новые люди отдыхают на природе, привозят внуков, все-таки кое-где зелень у нас.
Значит, молчим, прячем, никто не узнает.  Но как тогда лечить?
- Сами вылечим - ты говоришь. Я когда-то с фельдшером дружил, в юности, у нас одна любовь была, а потом она за третьего замуж вышла, мы и подружились. Он погиб на войне.
-  На какой, - спрашиваю, я знал, что войн этих была куча, и все путал.
- На третьей, если считать от первой, - говоришь. - Я еще молодым был. Пока пес не в себе, мы ему осторожно лапы поправим, чтобы не слишком искривлены были, рентген делать все равно негде, разве что в кремлевской клинике собачьей, но это его сдать врагам...  Нет, все сделаем сами, поправим по виду и хрусту, наложим дощечки со всех сторон.
- А не разгрызет?
- Новые поставим.  Но тебе, Саша, придется руки приложить, возьмешь книги, про собак,  их медицину,   мы все должны знать.
Я всегда восхищался твоими планами, Малов, и  все равно ты меня каждый раз удивляешь. Если очень нужно, придется, конечно, почитать...
- Надо сразу действовать, пока он без сознания.  И моли бога, чтобы внутри цело, не разорвано, иначе конец.
Ну, задачку ты мне задал и даже не заметил! Насчет бога у меня всегда недоумение, мне надо обязательно представить себе -  цветок, стол или человека, тогда я говорю с ним, он  живой, а бога  не вижу и представить не могу, как же молить...  Я вежливо отказался,  ты мимо ушей пропустил, я знаю почему,  - сам с ним никогда не говоришь, не веришь,  - "все от природы, пусть бессмысленная дура, но среди нас, идиотов, умней ее все равно нет.
- А люди, Малов?
Каждый раз, как это спрашиваю, мне приятно -  всегда отвечаешь одно и то же, значит, правильно говоришь.
- Люди устроены слишком хорошо для нищих маленьких делишек, в которых погрязли. Не для них они вылупились из обезьяньего мира, но лучше себе дела не нашли, вот и дураки.
А я не знаю... Малов, наверное, все-таки плохо устроены, так мне кажется,  когда рисую цветок, или дерево, или наши лица, из темноты выступающие... Перед этим мне душно, страшно,  я чувствую, все во мне дрожит и плачет, отзывается на ничтожный звук, а громкие не слышу... а рука что-то знает, и пальцы знают, а что, что...  Куда мне деться, где мама,  ее рука,  голос, который был со мной?..  Я рисую, потом  плачу и успокаиваюсь,  но  ненадолго, ненадолго...
- У него должно быть новое имя, думай, думай,   - ты мне говоришь.
А я думать не умею,  тут же сказал:
- Его зовут - Жасмин.
Ты глаза выпучил:
- Почему Жасмин! Это странно!
Потом подумал, и говоришь:
- Устами младенца...  Пусть Жасмин.  Хотя почему...  Значит так и будет - Жасмин.
И так он начал с нами жить, пес Жасмин. Оказывается, я всегда его ждал. До этого момента была одна жизнь, а стала другая, с Жасмина начались бурные события. Третья жизнь, потому что две уже были у меня, ты знаешь, Малов. Ты помнишь, да?
Я немного подробней расскажу, вдруг ты забыл, ну, чуть-чуть...
$$$
***
В  четыре года это случилось, до этого не помню ничего, ты говоришь, уже бегал и разговаривал бойко-бойко, не верится даже. Как-то играл у дома, ты видел из окна, а у нас окна в другую сторону, из-за угла выскочила собака, большая, ну, залаяла...  ты говорил, она сама испугалась, но я больше, и с тех пор с каждым днем все хуже, как сейчас помню, проваливаюсь медленно  в серую вязкую массу, шевелиться трудно, дышать трудно... и говорить перестал:  слова кое-как рождались в голове, но до языка не доходили, по дороге стираются, а те что снаружи притекали... некоторые успевал ухватить, узнавал, но чаще пропадали.  Ходил, но медленно, и все делал страшно медленно, вот так и жил до четырнадцати лет. Врачи ничего поделать не могли. Мама спасла меня,  верила, что надо говорить со мной, много говорить, благодаря ей  я не потерял разум, и потом, когда пришел в себя, очень правильно говорил.  У нее все силы на меня ушли,  из-за этих разговоров бесконечных, ей казалось, что слова падают в пустоту и пропадают...  Я сидел рядом с ней, она руку держала,  читала или говорила, почти все время. Нет, еще на работу ходила, но и туда меня брала очень часто. Я сидел в углу на стульчике, смотрел в окно, видел светлый мир, люди вокруг очень быстро дергались, звуки падали в вату, только отдельные слова различал...  Сотрудники осуждали ее - "опять Зинаида своего идиота притащила..." Потом она заболела, давление... У меня все слилось, как один непрерывный день, что сон, что наяву, различить невозможно.
Помнишь, как я в себя пришел?..  Мама умерла.

***
Я все  видел, она стояла у буфета, доставала посуду для обеда, ее слова долетали до меня с большим опозданием...  А мне только важно было, что она здесь,  смотрит на меня, говорит и не отворачивается, когда я не отвечаю...  И вот я вижу, у нее лицо наливается красным, потом чернеет, она хватает воздух и не может вдохнуть, и сползает на пол. Я чувствую,  должен что-то сделать, и не могу.
Не знаю, сколько она лежала, потом ты вбегаешь, очень оживленное лицо, трясешь какой-то газетой...  Увидел.
Потом была толпа, я  смутно понимал, очень туго и глухо до меня доходило...
Ты раздвинул всех, взял меня за руку и увел к себе, в соседнюю квартиру. "Поживешь у меня..."
Ночью я проснулся, встал и пошел  домой. Дверь не была заперта, я