* * *
Когда Арсений очнулся, голова у него была пустой и гулкой, как соборный колокол. Он, правда, никогда не бывал ни на каких колокольнях, но легко мог себе это представить.
Он вообще очень многое мог представить себе, даже слишком многое, и фантазии его являлись конкретны до дрожи в кончиках пальцев. Девицы на офисных вечеринках, где Арсений иногда бывал, даже не подозревали, что застенчивый и улыбчивый дизайнер со старомодным именем, тихо отсиживающийся в углу дивана, в своём воображении вытворял с каждой из них по отдельности и со всеми скопом такое, что позавидовал бы любой порнорежиссёр.
Но даже его богатое воображение не смогло подсказать ему, что наутро после такой вечеринки, проходившей, правда, на арендованном фирмой катере, он очнётся с гудящей, как колокол, головой и пересохшей, как Сахара, глоткой — на необитаемом острове.
Рядом с самой неприятной из офисных девиц — Глафирой, начальницей рекламного отдела.
Слава всем богам, хотя бы не нагишом.
Хотя фигурка у Глафиры была весьма и весьма ничего. И Арсений был бы весьма и весьма не прочь. В том случае, если б Глафира была привязана лианами к ближайшему дереву, а рот у неё был бы надёжно заткнут кляпом.
Как же она его доставала во время дедлайнов! И то было ей не так, и это не эдак. Зряшно торопила, подгоняла, дёргала. С какой стати, спрашивается? Он всё прекрасно успевал, даже поигрывая попутно в какую-нибудь сетевую игруху. А уж как она бесилась, застав его за этим занятием! Подумаешь, горе какое…
Однако, что они делают здесь вдвоём?
Где все? Куда подевались?
Приподнявшись на локте, Арсений нерешительно взял Глафиру за упругое плечо под полурасстёгнутой блузкой и сдавленно окликнул:
— Э-эй…
Голос у него сорвался.
А вдруг она мертва?
Вдруг катер затонул, напоровшись, к примеру, на бревно?
Вдруг какая-нибудь мафия захватила в заложники всех, кроме них двоих, и вывезла куда-нибудь на вертолёте? На Тайвань, например…
Вдруг..?
Глафира приоткрыла правый глаз, голубой и яркий, и уставилась на Арсения сквозь спутанные пряди русых волос. А потом стряхнула его руку со своего плеча и отрывисто осведомилась:
— Ты что это делаешь, Миронов?
Она всегда звала его по фамилии — казённо и пренебрежительно. А ещё — Мистер Недотёпа. Он же в ответ церемонно и ядовито величал её Глафирой Дмитриевной — прилюдно, а себе под нос — шваброй.
Такой вот обмен любезностями.
— Я? — растерялся Арсений, забыв даже обрадоваться тому, что швабра всё-таки жива. — Я ничего…
Глафира распахнула второй глаз, а потом прищурила оба. И мгновенно села на песке под навесом, где вчера шла развесёлая гулянка и где сейчас они оба очнулись:
— Ничего, Миронов, — это пустое место. — Она аккуратно застегнула выбившуюся из юбки блузку. — Где все наши? Где катер?
Арсений всё так же растерянно пожал плечами:
— Не знаю. Я проснулся и… никого, кроме тебя.
«Швабры эдакой», — добавил он про себя. Сказать это в лицо Глафире он нипочём бы не рискнул.
Маленькая деревянная пристань, к которой вчера вечером причаливал их катер, была абсолютно пуста. И гладь реки, насколько хватало взгляда — тоже.
Как и противоположный берег.
— Так что же ты расселся тут, пялишься на меня и даже не пытаешься ничего выяснить? — Глафира вскочила на ноги, поправляя юбку и охлопывая себя по крутым бокам.
«Сотовый ищет», — догадался Арсений. И правда, швабра выхватила из кармана свою «Нокию» и раздражённо потыкала в неё пальцами. Судя по её разочарованно вытянувшемуся лицу, «Нокия» не подавала признаков жизни.
Его собственный телефон тоже был безнадёжно разряжен ещё со вчерашнего вечера. Но Арсений всё-таки вытащил его из чехла на брючном ремне, повинуясь выразительному Глафириному взгляду и, пожав плечами, повертел в руке, демонстрируя, что новёхонький «Самсунг» сейчас не полезней, чем какой-нибудь… лапоть.
Засунув телефон обратно в карман, швабра поглядела на наручные часы — мужские, на широком кожаном ремешке — и ахнула:
— Полвторого? Ничего себе... Вставай давай. Надо всё разведать.
— Да куда идти-то? — вяло возразил Арсений и неохотно поднялся. Если она такая шустрая, и голова у неё, судя по бодрым телодвижениям, не болит, пусть бы одна и разведывала.
Разведчица, подумаешь. Радистка Кэт.
— А почему это у тебя рации нет, а, Глафира Дмитриевна? Непорядок, — съехидничал он, ковыляя следом за резво мчавшейся начальницей рекламного отдела к причалу и исподтишка обозревая её крепкую попку.
Таких баб раньше ставили на носу парусников. Деревянных, с мощным бюстом и развевающимися волосами. Кажется, они назывались ростры или что-то в этом роде.
Ну вот куда она несётся-то так? Ведь упадёт, не дай Бог, подвихнёт ногу или что ещё хуже, сломает, а возиться с ней кому? Ему?
Глафира меж тем легко взлетела на причал и пробежалась взад-вперёд, постукивая по серым доскам каблучками и внимательно глядя по сторонам и вниз, в воду. Она, как никогда, напоминала пресловутую ростру, особенно потому, что её светлые волосы сейчас трепал свежий и довольно противный, кстати, ветерок.
— Миронов, ну что ты опять застыл там, как надолба? — укоризненно осведомилась она, спрыгнув с причала.
Этого слова Арсений раньше не слышал, но резонно предположил, что это что-то сродное столбу. Глафира то и дело употребляла какие-нибудь простонародные словечки, барышня-крестьянка.
— Отчалили они не так давно — соляркой ещё разит, и пятна на воде. Почему же они нас тут оставили? — продолжала она рассуждать, сосредоточенно сдвинув брови.
— Их кто-нибудь похитил? — предположил Арсений. — Взял в заложники? Или же… нас снимают для какого-нибудь реалити-шоу! Или же явились какие-нибудь… томминокеры, помнишь, у Кинга…
Он мог побиться об заклад, что Кинга Глафира не читала.
— Ерунду не молоти, — сухо оборвала его Глафира. — Какие ещё томминокеры?! Ты издеваешься, что ли?
— Нет, — огрызнулся Арсений. — Я делюсь. Ты спросила — я ответил. У тебя же ни на грош воображения нет.
Он действительно почти не издевался. Все эти мысли панически промелькнули в его голове, пусть даже гудящей и раскалывающейся с похмелья, едва он только раскрыл глаза и обнаружил, что они с начальницей рекламного отдела валяются под навесом рядом с пустым мангалом, как два полена, а катера с остальной компанией и след простыл. Да, возможно, это были бредни, бредовые бредни, но всё же…
— Это всё Илюха, это его шуточки идиотские, — отрезала Глафира. — Ну, попадётся он мне!
— Но на реке же вообще никого нет. И на том берегу — тоже, — тихо и очень серьёзно промолвил Арсений. — Пусто. Совсем пусто. Ты только погляди!
Они оба поглядели на реку, равномерно катившую мимо них грязно-сизые волны.
Потом — на противоположный берег, абсолютно пустынный.
Потом — друг на друга.
Скуластое Глафирино лицо с веснушками на переносице слегка побледнело.
— У Кинга есть ещё… — снова начал Арсений, но Глафира вновь решительно его перебила:
— Так. Никаких Кингов и прочей ерунды, Миронов. И вообще хватит тут торчать и нести неконструктившину. Ясно, что они слиняли обратно в город, а оставили нас тут нарочно или нечаянно, уроды эдакие. Прочухаются — вернутся. Или кто-нибудь ещё приплывёт сюда и подберёт нас — самый сезон пикников ведь.
Ясно ей, надо же… Догадливая какая, оптимистка. Жарьте, Жора, рыба будет.
— А вдруг… — опять заговорил Арсений, и Глафира гневно на него покосилась:
— Вдруг бывает только пук! — Она широкими шагами направилась обратно к навесу, и Арсений, помедлив, побрёл за ней. — Всё, хватит болтологии! Надо дров насобирать, костёр развести. Если дождь пойдёт, мы тут заколеем, как цуцики. Воды хорошо бы накипятить. Я помню, там какие-то котелки валялись. А на первое время у меня в сумке минералка есть.
Арсений облизнул слипшиеся губы.
— Минералка?
Против воли голос его прозвучал жалобно.
— Сначала надо найти сумку, — распорядилась Глафира, и он покорно принялся заглядывать под каждое лежавшее возле навеса бревно, а ростра-швабра деловито пошуровала возле мангала.
Её бежевая сумка завалилась за одно из брёвен, и Арсений торжествующе выхватил её оттуда. Была она весьма объёмиста, состояла из нескольких отделений, и в чреве её что-то булькало.
— Молодец! — снисходительно одобрила Глафира, и Арсений вдруг ощутил резкий укол раздражения. Почему она так с ним обращается, будто бы он… детсадовец какой-то, а она — воспитательница?
Он рывком сунул сумку ей в руки и сердито отвернулся, краем глаза, впрочем, наблюдая за ней.
Глафира проворно извлекла из сумки литровую бутылку «Пилигрима», открутила крышку, отпила немного и, обтерев горлышко возникшей невесть откуда салфеткой, протянула бутылку ему:
— Держи, пей.
— Не хочу, — строптиво фыркнул Арсений, не поворачиваясь, и надрывно закашлялся — почти что не нарочно. В горле у него действительно драло, будто наждачкой, хотя что он там вчера пил-то, ничего особенного не пил, он вообще не был любителем этого дела.
— Бери, говорю, не выпендривайся! — Глафира обеспокоенно насупилась, пихая ему в руки бутылку. — Ты что, обиделся, что ли? Ну извини тогда, хотя не пойму, за что.
«То-то же», — удовлетворённо подумал Арсений, заглянув в её растерянные глаза, и минералку взял. Сделал несколько длинных глотков, а потом, с неохотой оторвавшись, поставил бутылку возле бревна и облегчённо присел.
Глафира тем временем тоже уселась на бревно и сосредоточенно стала разгружать свою сумку, весьма похожую на небольшой баул. Из недр этого баула на свет Божий появилась сперва газета «Молодость Сибири», куда аккуратно легли: расчёска, пачка гигиенических салфеток, косметичка, упаковка лейкопластыря, пачка печенья «Юбилейное», две зажигалки, ежедневник с заткнутой внутрь ручкой, баллончик с антикомарином, увесистый на вид фонарик, сильно початый рулон туалетной бумаги в отдельном пакетике, кошелёк и складной нож с наборной рукоятью.
Довольно солидный.
Как говорил Хрюн: «Внушаить».
— Холодное оружие — это статья, Глафира Дмитриевна, — не выдержал Арсений. — Зачем тебе нож?
— Нужен, — отрезала та безапелляционно. — Нож всегда нужен. Вот прямо сейчас, например. — Она внимательно поглядела на Арсения, отбросив с лица пряди волос и, помедлив, осведомилась: — Слушай. Миронов… Ты что последнее помнишь перед тем, как… отрубился?
Тот добросовестно поморгал:
— М-м… Илюха затеял какую-то идиотскую игру…
— На раздевание! — подхватила Глафира. — Я ещё подумала, что он совсем уже… того… — Она осеклась: — Знаешь… это тоже последнее, что я помню.
Они уставились друг на друга несколько ошарашенно.
— Ты вообще много выпил? — нарушила напряженное молчание Глафира.
Арсений покачал головой:
— Только красное, пару стаканчиков.
Тогда почему же его так… развезло?
Пластиковые стаканчики, кстати, по сию пору валялись вокруг, отнюдь не украшая пейзаж.
— Я тоже, — пробормотала Глафира. — Что же это получается, Миронов? Остальные напились как хрюшки, в хлам… Дарья совсем никакая была, Алёна тоже хороша, и Илюха, и Егор, и Пал Васильич… да все! А мы пили меньше всех… и мы же отрубились?
— Я же тебе говорил! Говорил, что это всё не просто так! — загорячился Арсений, подымаясь с бревна. — А ты мне
