не верила…
Глафира тоже встала и насупилась:
— Говорил он! Конструктива я от тебя так и не услышала… гон какой-то про инопланетян!
— А тебе что, не кажется разве, — почти прошептал Арсений, наклоняясь совсем близко к ней, — что мы остались… одни в этом мире?
В наступившей тишине ему показалось, что он услышал, как заколотилось у Глафиры сердце.
— Нет! — воскликнула она, тем не менее, отпрянув. — Мне не кажется! Прекрати это, Миронов, иначе…
— Что прекратить? Что иначе? — прищурился Арсений, саркастически вздёрнув левую бровь. Черноволосый, с резкими чертами остроносого лица, он при этом выглядел совершенно по-мефистофельски и точно это знал. По крайней мере, в зеркале выглядел.
— Замолчи! — выпалила Глафира, пронзая его укоризненным взглядом, и Арсений снова кривовато усмехнулся.
Липкий холодок страха и самых что ни на есть нехороших предчувствий расползался у него в душе, но он обнаружил, что, несмотря на это, ему весьма и весьма нравится дразнить самоуверенную и до отвращения практичную начальницу рекламного отдела.
Напрочь лишённую воображения швабру.
Ростру.
И вполне себе аппетитную швабру и ростру, надо сказать.
Вообще-то такие боевые и деловые красотки никогда его не привлекали в сексуальном смысле — от них легко можно было получить по зубам, если что-то пошло бы не так, но на безрыбье…
Кстати, о безрыбье.
— Я читал один рассказ… — начал Арсений, с удовольствием наблюдая, как вздрогнула Глафира при слове «рассказ», — так там пару вроде нас инопланетяне поймали и посадили в специальную камеру, чтобы понаблюдать, как у землян происходит процесс размножения.
Глафира закатила глаза и демонстративно передёрнулась:
— Успокойся уже, Миронов… Размноженец, тоже мне! Пойдём дрова поищем и костёр разложим лучше, чем гнать тут… пургу всякую бестолковую.
Но Арсений заметил, как круглые щёки её на миг залились румянцем, и опять возрадовался от того, что ему удалось хоть чуть-чуть пошатнуть её непоколебимый апломб.
— Не командуй. Не хочу я никуда идти и не пойду, — пробурчал он упрямо. — Надо же кому-то наблюдать за рекой, а вдруг катер какой появится или ещё что. Иди, собирай свой хворост, если тебе так уж приспичило. А я лучше силы сэкономлю. Пригодятся.
— Вдруг война, а ты уставший, что ли? — уничтожающе усмехнулась его спутница, скрестив руки на груди и вздёрнув подбородок. — Слушай, Миронов, я давно знаю, что ты великий мастер отлынивать от дела, но тут тебе это не удастся, понял? Предупреждаю, кто не работает — тот не ест, знаешь такое революционное правило? Пошли, говорю! Нечего выпендриваться, когда сам ни на что не способен и во всём от меня зависишь.
— Я?! Я ни на что не способен?! Зависю? То есть завишу? — Арсений вспыхнул, захлебнувшись от нахлынувшего негодования и жгучей обиды. — Да как ты смеешь, ты… броненосец «Потёмкин» в юбке!
Чего ради у него в памяти всплыл этот легендарный крейсер, он и сам не понял —очевидно, дух крейсера был вызван словами Глафиры про революционное правило.
Та тоже вдруг вся зарделась, сжав кулаки, и Арсений похолодел, почти увидев, как один её крепкий кулак — правый — летит ему прямиком в нос, ломая нежные хрящи. Следующим кадром этой мысленной кинохроники, мгновенно промчавшейся в его мозгу, стал расплющенный нос Николая Валуева… и он еле удержался, чтоб не отпрыгнуть в сторону.
Это было бы совершенным позорищем, хуже разбитого носа.
Но Глафира только ещё раз смерила его с головы до ног брезгливым взором орлицы, узревшей червяка, развернулась и, увязая в песке, зашагала прочь — к прибрежным кустам и деревьям.
Арсений раскрыл рот, чтоб крикнуть ей вслед ещё что-нибудь язвительное, но удержался. Не стоило совсем уж портить отношения со шваброй-рострой. А что, если они действительно застряли тут надолго? Если действительно стряслось что-то… экстраординарное?
Он поглядел на небо. Оно было затянуто омерзительно унылыми тучами того же грязно-сизого оттенка, что и речные волны. Ветер взъерошил ему волосы, и Арсений вдруг почувствовал в воздухе явственный запах гари. А в подбрюшье туч ему почудились промелькнувшие багровые отблески близкого пожара.
Он сглотнул.
Война, что ли, началась?
С кем?
Ему живо представились полчища, неотвратимо надвигающиеся с юга, желтокожие и зеленомундирные полчища, под которыми прогибается земля, и он даже вздрогнул, беспомощно оглядевшись.
И тут из кустов донёсся вопль Глафиры.
Точнее, не вопль, а вскрик, но Арсению он показался именно воплем, полным боли и ужаса.
Запыхавшись, он с разбегу вломился в затрещавшие кусты и обнаружил, что Глафира сидит на прогалине, смотрит на него с каким-то непривычным смятением и зажимает ладонью правую ногу изрядно выше колена.
— Что такое?! — выдохнул Арсений, в панике воззрившись на неё. — Вывихнула ногу, что ли?
— Нет… — выдавила Глафира с некоторой даже виноватостью. — Змея укусила. На пеньке сидела, вот тут… чёрная такая… — Она ткнула пальцем в берёзовый обломок, зловеще торчащий из земли, как гнилой зуб.
Перед глазами Арсения с ужасающей ясностью возникла картина: яма в песке, скрюченный труп чёртовой революционерки на дне этой самой ямы и собственные изодранные в кровь руки. И полное, беспросветное одиночество перед лицом надвигающегося Апокалипсиса.
— Какая ещё… змея?! — прошептал Арсений, едва шевеля губами.
— Надеюсь, что это был уж… я не разглядела… не успела… — пробормотала Глафира ещё более виновато. Щёки её побледнели.
— Я же говорил… я предупреждал… — Арсений даже зажмурился. — Строишь из себя крутую супервумен, а сама! Лезешь куда не надо… Ну и кто, кто тут теперь обуза и кто от кого зависит?
— Никто, — буркнула Глафира мрачно и отняла ладошку от места укуса. — Говорю же — это, наверное, был уж!
— Уж! Замуж, невтерпёж! — передразнил Арсений, указывая вздрагивающим пальцем на её смуглое бедро, где краснели две яркие точки — следы змеиных зубов. — Смотри, распухает…
Глафира посмотрела вниз, а потом опять на него — потемневшими глазами.
— У тебя зрачки расширяются… — Арсений присел рядом с нею на корточки, испуганно глядя ей в лицо. — Это яд… Во рту небось пересохло? Сердце колотится? Голова кружится?
— Отстань! — зашипела на него Глафира не хуже змеи. — Ничего не кружилось… пока ты не начал тут… живописать! Если это яд, нужно надрезать место укуса и отсосать кровь.
Вот, опять командует, видали? Нет, некоторых людей жизнь ничему не учит… Стоп! Что? Что она такое говорит?!
— Отсо… что?
— Ну или сцедить, — поспешно уточнила Глафира и принялась судорожно шарить в кармане. — Как получится.
Арсений лихорадочно припомнил разные приключенческие романы, прочитанные им в детстве. Он любил читать разных старомодных Майн Ридов и Куперов, воображая себя на месте их романических героев — спокойных, надёжных и немногословных. Как эти самые герои поступали, если на их глазах слабую беззащитную девушку кусала змея?
Это Глафира-то? Слабая и беззащитная?
Своими расширенными зрачками она как-то неуверенно заглянула прямо в глаза Арсения, доставая из кармана нож.
Арсений даже дышать перестал.
Неожиданная догадка пронзила его.
Ей было больно. Она растерялась! Она испугалась! И, испугавшись, действительно стала на какой-то миг слабой и беззащитной.
Он получил наконец шанс доказать ей, что он — мужчина!
Зверобой, а не Мистер Недотёпа.
— Дай сюда нож, — сквозь стиснутые зубы процедил Арсений, властно протягивая к ней ладонь. — У тебя вон как руки трясутся. Мы теряем время! Яд дойдёт до сердца… и всё, конец.
— Что ты такое городишь… — пробормотала Глафира, облизав губы. — Ничего у меня не…
Она осеклась, посмотрев на свои пальцы с зажатым в них ножом. И действительно, при словах Арсения они задрожали.
Стремясь закрепить свой успех, он назидательно добавил, сверля Глафиру непреклонным взглядом:
— Если промедлить, может наступить паралич дыхания и… и слепота.
Про слепоту он брякнул по наитию, но Глафира, ещё немного помедлив, тяжело вздохнула и наконец протянула ему нож:
– Ты прав. У меня почему-то действительно… руки дрожат.
Арсений возликовал. Непрошибаемая ростра слушалась его! Повиновалась!
Он повертел нож в руках. Зверобой на его месте бы сразу… что? А, вот, наверно, что... Арсений нажал на боковую кнопку, и лезвие мгновенно вылетело из рукояти.
Ну и что вот теперь с ним делать?
Зачем он только за это взялся?!
Пусть бы она сама… сама…
Сверху вниз он опять поглядел на Глафиру. Та взирала на него настороженно и растерянно — как же, наверное, впервые в жизни кто-то ею командовал. И не кто-то, а персонально он, Миронов!
Несмотря на всю нервотрёпку, Париж стоил мессы, как говорил Генрих Наваррский, ещё один любимый герой его отрочества.
Арсений присел на корточки рядом с Глафирой и стисну пальцами её тёплое, почти горячее, упругое бедро по обе стороны от места укуса.
— Может, дай всё-таки я? — тревожно вопросила Глафира, косясь на него. Глаза её были совсем близко, ярко-голубые, широко раскрытые, окружённые длиннющими ресницами.
— Молчи, женщина, — хрипло распорядился Арсений-Зверобой и резко чиркнул лезвием по посиневшей коже. И ещё раз. Крест-накрест.
Какой всё-таки кошмар…
Ужас просто.
Он несколько раз судорожно сглотнул, завороженно глядя, как по смуглой коже резво побежали вниз алые капли, и сморщился.
Зверобой, ну где же ты?!
Арсений решительно сдавил пальцами бедро Глафиры так, чтобы кровь заструилась резвее. Глафира прикусила нижнюю губу, но в обморок, кажется, падать не собиралась, слава тебе, Господи.
— Больно? — пролепетал он, на миг выйдя из образа. — Ты потерпи…
У самого него в ушах противно звенело, во рту стоял противный медный привкус, но пальцев, слипающихся от крови, он не разжимал. И это он-то, который даже таракана тапком никогда не мог прихлопнуть…
Чёрт возьми, он действительно мог гордиться собой!
— Хватит уже, — вымолвила Глафира, нетерпеливо поёрзав под его руками. — Что вытекло, то вытекло, что попало…
— То пропало, — перебил её Арсений, снова превратившись в Зверобоя. Последнее слово должно было оставаться за ним, как и действие, поэтому он ещё раз крепко надавил на её упругое бедро и разжал пальцы, залитые багровым.
— К костру! — скомандовал он, продолжая находиться в образе, и, что удивительно Глафира не возражала. Впрочем, ей, наверное, было совсем уж хреново, куда там спорить… Арсений невольно вздохнул, и тут Глафира, прижав к ранке носовой платок, пробормотала:
— Да… там у мангала… я видела, бутылка недопитая валялась… «Пять озёр», что ли… там я продезинфицирую. И… ты, может, дрова подберёшь и насобираешь ещё немножко, а? Я бросила… не успела…
Голос её стал совсем виноватым, и Арсений демонстративно возвёл глаза к небу, но направился в заросли. Вот же настырная какая, помирать будет, но о том, что не доделала, вспомнит! Сдались ей эти дрова…
Он кое-как обтёр ладони сорванными с куста влажными шершавыми листьями, всё ещё удивляясь тому, что сам не упал в обморок, а воспринимает весь этот кровавый сюр как должное… и вдруг застыл, словно пресловутая надолба. На полянке неподалёку от него свернулась клубком черная змея, внимательно уставившись на
