Вино "Бригантина"

     В тот прозрачный и нежный от умирающего тепла осенний  день решилась ее судьба. Смешно, но поняла она это лишь спустя несколько лет. Бывает такое? Бывает и не такое… А еще много позднее пришли мысли: неужели за истинную любовь плата – всегда смерть? Один только раз ей хотелось покончить с собой,– когда поняла, что все действительно кончено… Мечтательный флер того вечера едва не набросил белый саван на лицо ее матери…
  Как холодный свет молнии озаряет внезапно ночь, и лес, и тропку, - так внезапно она поняла, что на самом деле произошло в тот день.
  После было еще очень много встреч. И все -  словно по-прежнему… Но на самом деле кончено раз и навсегда. И уже ничего не могли исправить долгие месяцы робкого девичьего ожидания любви, одного-единственного взгляда, одного слова, могущего дать хоть тень надежды. Все было решено в тот злосчастный день, который долго вспоминала, как самый счастливый… Его глаза близко-близко. Если бы не мама.

   Ей было восемнадцать, когда она впервые увидела его. Студентка второго курса. У нее не было парня или хотя бы мало-мальской сердечной привязанности. Все выходные и каникулы она проводила дома. Поэтому сразу влюбилась. В первого, кто вошел в ее дом…
  Было воскресенье. Она выспалась. Пожалуй, зеркало ей всегда говорило, что она красива. После душа чувствовала себя расслабленной принцессой, ожидающей своих вассалов. Этот образ в ее воображении поддерживал уютный, махровый розовый халат, который держался одним поясом на тонкой талии. Он был чудовищно велик, обнимал ее всю, до пят. Котенок терся о ноги и отчаянно мяукал. Взяла его на руки. И тут прозвонил звонок.
   ОН вошел. С ним рядом была знакомая дама. Но на нее юная «принцесса» почти не взглянула, машинально поздоровавшись. Разве она знала, что эта женщина, с которой он работал, лет на пятнадцать старше его, - и есть его возлюбленная? Разумеется, ей и в голову такое не могло прийти. Тем более, в эту первую встречу. Но он! Он был юн и светел. Будто радостный уличный ветер вдруг распахнул ее окно. А вообще - ничего особенного. С острыми чертами, соломенного цвета волосами, сутуловатый. Немного смущенная, но вместе с тем ироничная улыбка, яркий блеск голубых глаз. Этого хватило ей, чтобы влюбиться до алости щек, пересохших губ и невозможности, немыслимости заглянуть в бездну его глаз, опушенных длинными светлыми ресницами. Сразу стала думать о нем, как о своем парне, все повторяла про себя «Се-ре-жа, Сережа…». Ей нравилось звучание его имени, в нем было что-то неуловимо французское… «Сережа и Арина».
  Он легко опрокинул рюмку водки, прикрыв свои чудесные глаза. Они были странные, с чуть опущенными уголками, какие бывают у парней из Малороссии. А брови приподняты к переносице. Поэтому, когда он улыбался, эта спрятанная в его внешности грусть придавала ему особое, милое, совсем ланье выражение…
  Кухня была крошечная, «принцесса», уже переодевшись, что-то доставала из холодильника, обернулась… увидела странный взгляд нового знакомца, брошенный тайком ото всех, мгновенно охвативший ее с ног до головы… Будь она чуть опытнее и старше, «расшифровать» этот взгляд не составило бы для нее труда. А так… Просто что-то невнятно взволновало и порадовало ее…
 
  Она была нежная, дикая и недоступная, как эдельвейс. Он растет высоко, и никто не любуется его красотой, потому что никто не может подняться так высоко в горы… Она, конечно, не знала, что много позже, когда Сергей уже собирался жениться, он говорил другу: «Знаю, что Арина красивая. Что у меня, глаз нет?! Только она - как цветок. Сомну и выкину». И, совсем тихо, так, что друг не услышал: «Пусть уж кто-нибудь другой…».
  Она любила рисовать тушью, читать и перечитывать Эрика Берна, Шопенгауэра, Достоевского, Мопассана и Моэма. И еще - плавать. В реке, в море, в бассейне. Могла часами плескаться, нырять, рассекать бирюзовую негу без устали. Вода теплая, ласковая, как чьи-то руки… И никого вокруг. Главное – когда никого вокруг. Одиночество – не наказание. Это ее воздух, ее естественное состояние. Ее наслаждение и ее отрада. Ей никогда не было скучно одной. С самого раннего детства. Потому что уже лет с трех с ней всегда были ее мысли, а еще множество чудесных вещей: книжки с картинками, раскраски, цветные карандаши, белые листы бумаги, манящие перенести на них образы, что роились в ее детском воображении. А еще была музыка! Заставлял замереть торжественный звук органа… Она не могла бы объяснить, почему, слушая его, не могла двинуться… Будто заколдованная. И не могла оторваться. Другая же музыка вызывала в ней силу, сопротивляться которой было бесполезно… Танцы рождались в ней сразу, спонтанно. Они были все разные, непохожие друг на друга. Музыка проникала в нее глубоко, оживала внутри, превращаясь в движение… Она придумывала эти танцы сама. «Калинка-малинка», «Очи черные», «Арлекино» в исполнении Аллы Пугачевой, «Яблочко», «Эх, дубинушка, ухнем». Ее зрителями были старушки во дворе… Над «Дубинушкой» они умилялись и хохотали до слез… Что такое «дубинушка» девочка не понимала тогда, ей это казалось просто набором звуков. Текст песни: «надежда – наш компас земной» упорно представлялся ей, как «надежда – наш ком подземной». Больше всего она обожала «Калинку-малинку». Под нее могла танцевать до упада. Окна настежь, и звук проигрывателя. Покачиваясь, крутился черный виниловый диск… Старушки ей хлопали. Дружно. Трехлетняя «Принцесса» раскланивалась, ощущая себя настоящей артисткой…
  Чуть позже она могла бы иметь подруг. Но, едва сближаясь с кем-нибудь, сразу в ужасе бросала это знакомство. Все без исключения девочки казались ей пустыми, пошлыми злючками, завистливыми лгуньями, желающими одного – влезть ей в душу, чтобы потом раздать ее всему свету… Да ну их!
 
  Что ж теперь? С каждым днем она думала о случайном знакомце все больше… Каждый выходной ждала звонка в дверь. Вздрагивала, когда тренькал телефон. Сердце сразу скакало в горло, когда понимала, что мама разговаривает со своей подругой – матерью Сережи. В такие минуты она старалась себя чем-нибудь занять – вытереть пыль, например. Потому что дрожали руки, и мягкий румянец заливал от природы бледные щеки.

  Первый, еще юный и скромный морозец набросил на траву вуаль Снежной Королевы. Воздух, легкий и чистый, манил на улицу.
  Внезапно в дверь позвонили. Арина растерялась, она была одета совсем просто, по-домашнему. В руках ее была тряпка. Но мама велела открыть. На пороге стоял Сергей. Чистенький, аккуратный, весь какой-то изысканно ухоженный. Протянул три красные гвоздички.
- Это тебе. Дай лапку.
  Подхватил ее пальцы и поднес к губам. Светлая, длинная по моде челка почти коснулась ее рук. Она смотрела на него. Он улыбался и ждал. Арина его не поцеловала. Потому что просто не понимала, что он этого ждал… Предложила ему пройти в дом.
  Гвоздички были чахлые, на толстых неуклюжих стебельках, с почерневшими кое-где от мороза листочками. Но «принцесса» все равно была им безумно рада. «Надо же, мои первые цветы».
  Пока пили чай, Арина смотрела на них и на Сергея. Предательская мысль крутилась в голове. Будто видела все наяву. Вот он стоит на остановке, пересаживаясь с автобуса на автобус. Вот цветочный киоск рядом. Делать нечего, автобус не идет… Ну, и купил.
  Ах, но все это не имеет никакого значения… Да и какие еще цветы он мог купить? Для этого надо идти на рынок. Специально. Начало девяностых – тотальный дефицит. Любая красивая вещь воспринимается, как  подарок судьбы. Цветами торгуют выходцы с Кавказа. Гвоздиками. Легче открыть гору заговором «сим-сим», чем найти достойные, крупные и свежие розы… Тем более в ноябре. Не говоря уже о других цветах, не считая гвоздик. Все это вихрем неслось в голове Арины. Но главное… Что же ей делать с дорогим гостем дальше… Что делать? Мама бросила мимоходом: «Пошли бы гулять».
  Вздохнула с облегчением. Это выход. По дороге она сможет поговорить с ним о чем угодно, не то, что здесь, в кухне. А еще… он возьмет ее за руку. Непременно. Так ей виделось. Она смотрела на его крепкие пальцы с квадратными ногтями, с утолщенными суставами и представляла, как приятно будет ощутить их силу. Несомненно, это руки делового человека. Вдруг подумала, что с таким парнем не пропадешь. В его манере держать себя была своеобразная, еще юная грация. Арина поняла, что дышать ей трудно… В ней начала просыпаться робкая, первая женская чувственность. Такая жадная и ненасытная потом… Смотрела на его губы с красивым изгибом «лука». С возрастом они станут еще тоньше. Вдруг мысль поразила ее: она никогда к ним не прикоснется… Эта мысль была острая, как игла. И она была несомненным знанием, просто брошенным чьей-то рукой ей свыше… Чай был выпит. Мама осталась развлекать гостя, пока Арина ушла одеваться.
  Стояла перед раскрытым гардеробом в полной нерешительности. Особых нарядов у нее не было. Одни джинсы да пара невзрачных юбок. Вот эта - сидит мешком, а у той - подол растянут в одну сторону… К юбке нужны тонкие колготки… Вообще проблема. Эх. К тому же осеннего пальто у нее нет. Только куртка-пуховик. Не с зимним же их одевать. Зато куртка замечательная, нежного оттенка тропического моря, финская, теплая и тонкая, на лебяжьем пуху. Но к ней только джинсы. И кроссовки. Вид неромантический… Но делать нечего.
   Сначала шли молча. За руку он ее не брал… Зато Арина видела, как на них смотрят прохожие. Среди них было много соседей, микрорайон был маленький, на краю города. Вид красивого франтоватого парня, одетого с иголочки во все импортное, рядом с ней – заставлял их выворачивать шеи…
   Показались частные дома. Сергей смотрел на них с неприкрытой завистью.
    - Ух, ты! Это кто ж такой отгрохал? Хочу такой иметь.
  Словечко «иметь» было ключевым в этой фразе. Арина с горечью думала, что разговор не клеится. Во всяком случае, на нее он не обращает внимания. Какие-то дома, которые с жадностью разглядывает… Дошли до Дубровиц. Чудесное место, сакральная сила которого была понятна еще древним славянам, ставившим здесь, на горе, над слияньем двух рек - Пахры и Десны - свои изображения божественной сущности в ипостасях Даждьбога, Сварога, Перуна и других ее воплощениях… Словно гигантский язык врезается в водную стихию, рассекая ее на два рукава. Вокруг – сосновая дубрава. Прошли тысячелетия и века. Князь Голицын, «дядька» Петра I, один из первых в России масонов, на месте церкви Ильи-пророка выстроил воплощенное чудо пропорции, радующее глаз совершенством формы, – храм Знамения Пресвятой Богородицы. Католический по форме, украшенный множеством скульптур, всплеск гения неизвестного итальянского творца, он был освящен, как православный храм. Весь, будто сотканный из каменного ажура, парящий над деревьями, он вызывает в первые секунды созерцания оторопь. Потом – спазм в горле, а на глазах – слезы, потому что это застывшая музыка вознесения, звон ангельских крыльев, возвещающих рождение Богочеловека. Арина ни разу не смогла пройти мимо, не остановившись. Сколько раз ни была здесь. Церковь закрывали своими кронами огромные, старинные липы. В них она казалась сказочным замком, созданным фантазией братьев Гримм… Разросшаяся сирень почти