она замерла… А я не стала её пытать молчанием и даже рассмеялась:
- А вот ключи от квартиры оставил, сказав при этом: «Возьмите на всякий случай». Но что за «случай» имел в виду, не спросила.
И она вроде бы не услышала моих слов, но румянец стал еще ярче, снова сбивчиво о своём житье-бытье в Голландии... Но из этого сбивчивого и бурлящего потока я всё же выловила суть: надоели ей и подстриженные деревья, и махровые цветы и самое главное!.. картины Ники-Коленьки, писаные только для интерьеров тамошних обывателей и в которых не было «таинственного свечения масляных красок, а лишь примитивность бесслойных акварельных», - её слова!..
Ну, а дальше – мои обобщения: да, не было в картинах её второго творца ничего завораживающего, а так, разноцветные кружочки, черточки и квадратики с треугольниками. И опять – её: «прозрачность дистиллированной воды, лишенной какой-либо жизни».
- Но зачем тебе таинственное свечение, Бланка? Жила бы в особняке среди… и без этого… и просто…
Нет, не смогла я в наш первый вечер услышать от неё ответа на нечаянный… и неискренний вопрос свой, - был уже второй час ночи, когда она, взяв ключи вернулась в свою бывшую клетку.
А на другой день, утром, она впорхнула ко мне возбуждённо-радостная:
- Ты только посмотри, сколько Костенька написал моих портретов!
И из знакомых коричневых папок на диван посыпались листы.
- Ба-атюшки! - только и пропела я, рассматривая портреты и по одному водворяя в паку. – Бланка, да твой Костенька портретист! Ему надо было сразу и…
А портреты и впрямь были отличные. Настолько точно была поймана и проявлена суть его почитательницы! И особенно глаза: на зрителя… на меня смотрели глаза, в которых светились и искренний восторг, и жажда жизни, желаний… и даже какая-то неведомая мне и загадочная глубина. А Бланка меж тем всё лопотала и лопотала, но я почти не улавливала её слов, - лишь интонацию восторга и вины перед Костенькой, который, - «Ну ка-акой молодчина!т Я же знала, знала!»… я же говорила!.. ну, настоящий творец!»
Что, вот этим и закончить рассказ?.. Не-ет, пожалуй, финал таким не бывает, - точки нет! – а посему напишу, как и было.
Поразмыслив, я подумала: «А правильно ли сделала, что отдала ключи Бланке?
А вдруг Костя возвратится с другой почитательницей, и что тогда?» Но о своих сомнениях ей не сказала, - а где бы она жила кроме как ни в освободившейся прежней клетке? У меня? Так это выглядело бы нелепо: рядом - пустая квартира, а она… Но мои сомнения и вопросы вскоре разрешились легко и просто, ибо получила мейл от Кости: как, мол, там, всё ли в порядке? Ага – ответила я… Ну, конечно, не «ага», а настучала по клавишам, что Бланка, мол, возвратилась, а он… Он и замолчал. И с месяц – ни ответа, ни привета.
За это время Бланка нашла работу, повеселела, похорошела… и как раз вовремя. И вот почему. Опять же, как-то поздним вечером впорхнула ко мне:
- Ой, прости, но…
И мне уже не надо было слышать о том, что сейчас раскроет мне это самое «но», ибо поняла: Костенька приехал! Ведь Бланка светилась тем самым светом, которым вспыхивает лицо влюблённой, только что услышавшей ответное признание.
- Бланка, и всё же! – решилась чуть пригасить этот самый свет своими прозаическими вопросами: - Как же Костя?.. где ж он был всё это время?.. и что теперь будет?
Но она, ласковой кошечкой прокравшись к своему… к моему любимому креслу, только взглянула как-то… И было в этом взгляде столько тихой успокоенности и трепетной радости, что её слова уже не имели никакого значения... по крайней мере, на: «как же он»? и «что теперь будет?». Ответил мне этот её взгляд. уже ответил, а вот на «где же он всё это время…» И оказалось, что уехал тогда её творец в Тверь к другу-портретисту, стажировался у него, да и не только стажировался, но и перенимал опыт выживания художников, - находить заказчиков. И преуспел. Правда, там, в Твери, а здесь - надо будет… Но это пока не печалило Бланку, ибо она была уверена: её Костенька - гениальный художник-портретист и если послушает её советов, то… Нет, не буду снова плестись за ней и за ее многообещающим «то», а…
А то пора выскрести из себя последнее - для резюме. И для этого в последний раз нырну за Бланкой, но уже не в клетку, а в обитель Раскаявшейся и Простившего, - великие чувства! – чтобы, хотя б на минуту, представить себе их самый задушевный разговор: вот она зажигает свечи, - любит их тихий и мигающий свет, и они у нее на полочках с сувенирами, на пианино, на книжном шкафу, - ставит на стол бутылку французского вина, привезенного из злополучной Голландии, два фужера… ну и всё остальное, что нужно для задушевной беседы. И вот уже сидят они друг против друга, у него в одной руке – бокал с вином, изумрудом переливчатым сверкающий от свечных огоньков, а в другой… вернее, а другая – на изящной ручке сияющей Бланки...
Ну, а потом…Нет, не буду подглядывать, - а что же потом? – и, отвернувшись, в одиночестве домыслю такое: наверное, возвратилась Бланка потому, что её обрусевшая душа неизлечимо заразилась нашим русским вглядыванием, всматриванием, прозреванием явлений и даже вещей: а что там… как там, если - дальше, глубже?.. и для чего?.. да и зачем, наконец?
Кстати, а зачем?
И скучно ей стало бродить среди махровых цветов по вымощенным тропинкам со стрижеными деревьями. И захотелось ей вырваться из той красивой клетки, чтобы обрести…
Но что, что обрести?
… Платочком махну, но уйти не смогу
Из этой проклятой и радостной клетки.
О! Как раз и кода для моего рассказа, - строки поэта со странным псевдонимом «Положение Обязывает», только что выкраденные с лит. сайта.
*Пабло Пикассо (1871-1973) - испанский и французский художник, скульптор, график. Основоположник кубизма.
