можно больше фрицев убить. Как будто одно другому мешает. Он мне в любви признался, а я оттолкнула его, хотя со всей силы желала броситься ему на шею. Возможно, это его и погубило. Господь всё видит. Жить больше не хотела, по ночам мне снился. Живой.
После войны учиться пошла, в Московский медицинский, фронтовикам льготы были. Сейчас там же, профессор. Замуж вышла, двое деток родились. Человек хороший попался. Но не любила его, всё о Витеньке своём думала. Чувствовал он это, муж-то мой, может из-за того и умер рано. Сейчас и внуки и правнуки. Слишком поздно поняла, что человеку надо говорить о том, что любишь, не откладывая, при жизни, потом можно и не успеть. Наливай подруга.
– Послушай-ка, Женька, — вдруг раздумчиво проговорила Валентина, когда бутылка с вином была уже опорожнена, — не съездить ли нам к Днепру, где наши любимые лежат? Окажем честь, прикоснёмся к прошлому, почтим памятью. Скоро сами они нас встречать будут в той, другой жизни. Недолго им ждать осталось… место-то не забыла?
– Многое забыла, но место то, как сейчас в памяти свежо…
По широкой глади Днепра плыл венок, а у могилы стояли две пожилые женщины. Старая корявая берёза, свидетельница прошедшей жизни, сочувственно шевелила листочками.
Одна из женщин, седая с лицом, на котором сквозь годы проглядывала былая красота, подошла к могиле, взяла горсть земли и поцеловала. Потом пошла в сторону реки. Она шла и целовала землю, целовала и плакала…
