В страну восточную придя

чем.
Несмотря на то, что это в высшей степени важное дело нужно было решить именно за месяц пребывания в России Ли Хучжана, ни в коем случае не следовало спешить, вспугнуть важного гостя, дать ему понять, что Россия очень в нем заинтересована. Тем более, что, по сведениям нашего посланника в Пекине графа Кассини, который уже с начала года зондирует в Цзунли-ямыне, китайцы отнюдь не намерены широко распахнуть дверь иностранному капиталу. Каждое подобное покушение воспринимается ими весьма болезненно и удается лишь под большим нажимом. Между тем, некоторые особенности в поведении Ли Хунчжана подсказывали Сергею Юльевичу, что он облечен полномочиями на значительные нам уступки. Переговоры были едва ли не ежедневными, весьма вязкими и трудными. Ли Хунчжан опасался, что русский министр примется вымогать территории в районе Кульджи, либо потребует северный Маньчжурский выступ и, конечно, порт в Желтом море. Но он в высшей степени остался доволен, поняв, что покушаться на целостность китайской территории Сергей Юльевич не собирается.
Витте же убеждал Ли Хунчжана в том, что именно благодаря России и удалось сохранить территориальную целостность Китая. Ведь, не предъяви Россия ультиматум Японии, по Симоносекскому мирному договору Китай лишался и Ляодуна, и Шаньдуна, а следом оказались бы оторванными и Маньчжурия и Срединный Китай. Ли Хунчжан горестно соглашался, махал утвердительно головой и трогал рукой застрявшую под глазом японскую пулю, память о Симоносеки.
- Мы будем вечно держаться принципа целостности Китая, - продолжал Сергей Юльевич, - но, чтобы подкрепить слова делами, надо иметь возможность доставлять в Китай военную силу. Ведь что же получается, напади завтра на Китай та же Япония, ведь ей всего лишь сутки море переплыть, а нам сорок суток из Одессы через Суэц тащиться. А изменись вдруг политическая обстановка, закроют англичане Суэцкий канал, так ведь вокруг Африки вдвое дольше. Чтобы вовремя доставить войска, а они, за малым исключением, находятся у нас в Европейской части, в высшей степени необходимо построить железную дорогу до Владивостока именно через Северную Маньчжурию. Тогда мы сможем быстро перебросить войска в Китай из Европейской части и из Владивостока. А то вон, во время вашей войны с Японией, двинули мы, было, войска из Никольска-Уссурийского к Гирину, да пока они дошли, война и кончилась. Мы должны и Японию удерживать от агрессивных поступков, а это возможно лишь при наличии воинских формирований в Приамурье и Приморской области. Для этого, опять же, нужна железная дорога. Дорога нужна и в экономическом отношении, ведь она весьма высоко поднимет производительность тех районов Китая, через которые будет идти. Да и Япония благожелательно встретит железную дорогу: она уже приобщилась к европейской культуре и заинтересована в надежном и скором сообщении с Европой.
Ли Хунчжан, как это чувствовал Сергей Юльевич, внутренне соглашался с ним, но, набивая себе цену, ставил различные препятствия. Он вел себя как  дама, твердящая нет и нет и нет, но идущая на уступку за уступкой. Сергей Юльевич усилил нажим и понял, что китайский гость почти сломлен. Но тут Ли Хунчжан захотел убедиться, что этого желает не только министр финансов, но и сам российский император. Сергей Юльевич обратился к государю с просьбой принять Ли Хунчжана, что тот и сделал, почти частным образом; в газетах, во всяком случае, ничего об этом не сообщалось. Перед коронацией, но еще в Петербурге, в Царскосельском дворце был назначен по какому-то поводу выход государя. Принося поздравления, что по протоколу совершается поочередно, Сергее Юльевич подошел к Его высочеству, и он шепотом сказал, - Ли Хунчжан у меня был и я ему сказал.
Тогда и начал Сергей Юльевич прощупывать, как воспримет Ли Хунчжан его предложение не только провести железную дорогу из Забайкалья до Владивостока по Маньчжурии, но и сделать ответвление к одному из портов Желтого моря. Ведь России нужна незамерзающая бухта для угольной станции в Желтом море, где русская эскадра не была бы ограничена льдами. Тем более что после ультиматума Японии, отводить флот на уже ставшую традиционной зимнюю стоянку в Нагасаки нам стало затруднительно. Недаром же мы в последнюю зиму, с согласия Китая, направили Тихоокеанскую эскадру в порт Цзяо-чжоу* в Шаньдуне. Но здесь Сергее Юльевич почувствовал, что Ли Хунчжан ему не уступает. Да, он улыбался, кивал, принимал позу раздумывающего Будды, громким щебетом вызывал из соседней комнаты слуг с кальяном, и даже, после многих его резонов, соглашался на такую дорогу, но с узкой, европейской колеей. Сергея Юльевича это никак не устраивало.
Конечно, можно сделать широкую насыпь и в случае необходимости быстро перешить полотно под русскую колею, но ему нужно было официальное разрешение, концессия, выданная под русскую колею, иначе получится, что мы построим железную дорогу для широкого проникновения в Маньчжурию европейцев... Ли Хунчжан, однако, был непоколебим и никак не шел навстречу.
И еще Ли Хунчжан оказался неуступчивым в одном вопросе. Сергей Юльевич настаивал, чтобы Маньчжурскую магистраль строили как русскую
казенную, государственную; он же, напротив, желал построить ее, при нашем финансировании, как китайскую. Или за деньги американца Буша. Тот уже предлагал создать международный синдикат. Но в этом случае Россия ничего не выиграет. Напротив, это был бы острый нож в наше сибирское брюхо. Дорога же, с нашей, русской колеей, нами построенная и управляемая, с русским оборудованием, подвижным составом, локомотивами, с русским персоналом, да с отменой порто-франко во Владивостоке, только за счет сбора ввозных и вывозных пошлин окупилась бы в десятилетие. Уж не говоря о политическом и военном аспектах. Да ведь, построй мы ветви к Желтому морю, к Пекину, к корейской границе, мы же станем контролировать практически весь Северный Китай. Да что Китай, весь Дальний Восток! Но Ли Хунчжан ни в какую. Что же, дело шло к естественному в таких случая финалу - взятке. Пришлось пообещать Ли Хунчжану - пообещать! - правда, об обмане и речи не могло быть, три миллиона рублей. Только после этого китаец согласился на русскую компанию, и опять же, лишь частную. Договорились, что концессия будет выдана Русско-Китайскому банку, а уже он, в свою очередь, создаст железнодорожное общество для строительства дороги. Первый миллион обещано было передать Ли Хунчжану после издания китайским императором указа о предоставлении Русско-Китайскому банку концессии и документа, устанавливающего главные основания концессии. Второй миллион обещано было вручить после окончательного подписания концессии и утверждения точного направления линии. И третий - после окончания строительства дороги. Протокол с обязательством о взятке подписали члены правления Русско-Китайского банка директор канцелярии Министерства Финансов тайный советник Романов, банкир Ротштейн, зять Ротшильда, и камергер, новоиспеченный редактор и издатель "Санкт-Петербургских ведомостей" князь Эспер Ухтомский - как доверенное лицо
_________________________________________________________________
* Циндао

императора Николая.
А поводом для получения концессии на строительство трансманьчжурской железной дороги должен стать русско-китайский оборонительный договор. Против Японии!


ЖУН МЭЙ. ПОДКУП ЧИНОВНИКОВ РОССИЙСКОГО МИД.


Из Шанхая на французском пароходе делегация во главе с Ли Хунчжаном отправилась в Россию. Дипломатическим являлся французский язык, на нем велись переговоры между представителями государств и составлялись официальные межгосударственные документы.
Как представитель вдовствующей императрицы, к тому же лучше всех среди драгоманов Ли Хунчжана знавшей французский язык, Жун Мэй была назначена его личным переводчиком и, одетая в мужскую одежду, постоянно находилась при нем. Она старалась быть неторопливо-вальяжной и говорить низким, мужским голосом, но все равно, за спиной над ней подсмеивались и называли писклей.
Ли Хунчжану в это время было уже семьдесят три года. Он был грузен, тяжел на подъем, при малейшем усилии задыхался, сильно потел, и боялся смерти. Да разве может знать человек, что с ним случится, например, завтра? Тем более в таком почтенном возрасте. Жизнь и смерть человека - в руках Неба, человек бессилен и только Небо распоряжается им. Поэтому в багаже Ли Хунчжан вез гроб из черного мореного дуба с бронзовыми украшениями.
- Ты не мужчина, Цян Вей, - громко крикнул Ли Хунчжан и топнул ногой. - Ты не мужчина, - грозно повторил он и шагнул к Жун Мэй.
Был поздний вечер, своих слуг и сына, сопровождавших его в поездке в Россию на коронацию царя северных варваров он давно отпустил спать, а ее задержал, велев еще раз проверить правильность перевода на французский язык верительных грамот. Где-то глубоко внизу ухала огнедышащая паровая машина, и туловище парохода ритмично вздрагивало, мерно вздымаясь вверх и проваливаясь вниз на гребнях и впадинах свободно дышащего океана.
Сосредоточившаяся над текстом, Жун Мэй вздрогнула и подняла голову. Ли Хунчжан навис над ней грузным телом и, дернув за косу, потребовал, - Признавайся, кто ты? Женщина?
- Нет, я мужчина, - стараясь говорить едва ли не басом, испуганно пробормотала Жун Мэй.
- Я сразу понял, что ты женщина, и об этом мне шепнули еще перед отправлением, во дворце императрицы. А вот сейчас я проверю, и он сильно дернул ее халат, так, что посыпались перламутровые пуговицы.
Жун Мэй едва успела прикрыть ладонями обнажившиеся груди и попыталась выскользнуть из его рук, но Ли Хунчжан крепко держал ворот ее халата.
- Ты женщина, - радостно и похотливо засмеялся он и принялся отдирать ее ладони от груди, больно царапая длинными ногтями.
Удерживая рвущийся из груди крик ужаса, Жун Мэй оттолкнула его, блеснув на мгновенье белой грудью с большими темно-розовыми сосками, и забилась в угол салона. Путь к двери загораживал ее мучитель.
Он опять бросился на нее, тяжело наваливаясь грузным телом и цепко хватая руками за отвороты халата. Ткань трещала и рвалась, обнажая тело, а старый Ли Хунчжан тыкался лицом ей в шею, груди, живот, сопел и пыхтел, стараясь повалить на диван.
- Отпусти, отпусти, - закусив нижнюю губу, бледнея от ярости и страха отбивалась Жун Мэй.
Старый Ли, обхватив ее за бедра, прижался лицом к животу и больно укусил, но она изловчилась ударить его коленом в подбородок, оттолкнуть и вскочить на диван.
Тяжело дыша, всклокоченный, с выпученными глазами и трясущейся бородкою Ли Хунчжан с плаксивой гримасой сидел на полу и держался руками за голову.
- Ты так больно ударила меня, женщина. Я велю слугам выбросить ночью тебя в море.
- Меня послала императрица помогать тебе, Ли Хунчжан.
- Да, я знаю, - горестно согласился тот, щупая челюсть.
- Ты сделала мне больно. И года не прошло, как японец в Симоносеки едва не убил меня, ранив в лицо, - и он потрогал желвак под глазом.
- Вон, даже пуля осталась, а теперь ты... Но кто ты?
- Я - Жун Мэй - племянница Жун Лу и фрейлина императрицы.
Высоко взлетевший в государственной иерархии китаец Ли боялся маньчжур, правивших Поднебесной уже более двух с половиной столетий, и вызвать гнев Жун Лу, а тем более