Аргус Мархабаев
КАК УБИТЬ ЧИТАТЕЛЯ
2011
Здравствуйте, читатель. Возможно, заинтригованный названием рассказа и подбодрённый малым количеством страниц, вы бесхитростно подумали, почему бы вам тут же его и не прочесть, пока по телевизору нет ничего интересного. Должен вас предупредить: это действительно может стоить вам жизни. Хотите верьте, хотите нет, но вы рискуете стать юбилейным — десятым по счёту — поклонником лёгкого жанра, кого находили мёртвым с одной из моих книжек‑минуток в руках (всего их пять, включая эту, по три рассказа в каждой, от трёх до пяти тысяч слов, тиражами от двухсот пятидесяти до тысячи экземпляров), такое вот малоприятное совпадение. Даже не знаю, досадовать на лукавую фортуну или как, что меня издают крайне редко и минимальными тиражами.
После восьмого или всё же девятого случая в мою дверь и позвонили ребята в полицейской форме. Конечно, никаких вразумительных претензий ко мне у них быть не могло, разве что литературно‑критического свойства, просто в те дни все говорили о польском литераторе Кристиане Балу, которому ради написания истории про убийство самому понадобилось совершить убийство, причём книжного убийцу тоже звали Крис, и которого изобличили и осудили на 25 лет как раз благодаря выходу в свет повести, где всякие совпадения имён и событий с реальными оказались совершенно неслучайными. Лично я до сих пор не понимаю, как человек со столь скудным воображением вообще когда‑то научился читать и писать. Что касается моих мертвецов, то, по словам полицейских, все они были мужчины пенсионного возраста, сплошь сердечники, почечники, диабетики и астматики, так что по отдельности в смертях нет ничего необычного. Трое, правда, отправились на тот свет в результате несчастных случаев: один потерял сознание и захлебнулся в ванной, другой отравился просроченной австралийской тушёнкой, третий сломал шею при падении с лестницы, но и такое случается со стариками каждый божий день. С трудом переварив услышанное, я невольно подумал, как это символично — человек с просроченной жизнью умирает от просроченных консервов. Бедняга, это насколько надо было выжить из ума, чтобы рассчитывать на свежие продукты из Австралии?
Затем мне показали прижизненные, надо надеяться, фотографии покойных, перечислили по именам, я, естественно, никого не узнал, подумав не без раздражения, что теперь буду единственным в мире литератором, кто может припомнить основной костяк своих читателей и в лицо, и поимённо. Кроме того, фотографии развеяли как дым тайную мечту каждого мозолезадого писаки‑домоседа о длинноногой, пышногрудой поклоннице его таланта, особенно физиономия того, обожравшегося тушёнкой. Порасспросив о судьбе тиражей злосчастных книжек‑минуток и узнав, что подобные безделицы живут ещё меньше, чем газеты, неважно, раскуплены нарасхват или только этими девятью, полицейские пришли к заключению, что славы польских коллег им не видать как собственных барабанных перепонок. Я добавил для надёжности, что у меня начисто отсутствует мотив, что у меня каждый читатель наперечёт, и позволил себе шутку, что объединяющей причиной печальной закономерности, хочется верить, явилась не смертная скука. Полицейских, как водится, было двое, они тоже пошутили, что, в отличие от книжных полицейских, они оба и хорошие, и добрые и не стали бы хвататься за стволы и браслеты, если бы им предложили выпить в рабочее время. В общем, визит завершился милой беседой о про́клятых книгах, о теории вероятностей, о притянутости за волосы большинства сообщаемых прессой случаев невероятных совпадений, хотя два стрит‑флеша в одной раздаче никто не счёл полной небывальщиной.
Как видите, дорогой читатель, поводов для паранойи у нас с вами нет, и всё же, прежде чем продолжить чтение, сделайте одолжение, примите заблаговременно ваше лекарство, если нездоровы, с принятием горячей ванны, напротив, повременив, и держитесь подальше от крутых лестниц и консервов со вздутыми крышками. Боюсь, вашим снимком мне придётся любоваться уже в полицейском участке, где по закону больших чисел должны найтись и плохие полицейские. Ну, и чтобы максимально отдалиться от греха, не сочтите за труд составить завещание, если ещё не составляли, приведите в порядок дела, если ещё не привели, и только потом возвращайтесь к прерванному занятию. Кажется, паранойя потихоньку берёт своё, но на всякий случай заставьте себя заодно проверить, заперта ли ваша дверь на ключ и цепочку, задвинуты ли щеколды на окне и плотно ли задёрнуты шторы — кто знает, может некоторым из ваших предшественников всё‑таки помогли умереть. Не хочется говорить штампами, но бережёного и бог бережёт, как говорили японские лётчики‑камикадзе перед тренировочными вылетами. Впрочем, мы оба — и я, мнящий себя сочинителем детективных историй, и вы как поклонник этого жанра — слишком хорошо знаем, какая это сомнительная безопасность, находиться в запертой изнутри комнате.
Итак, старина, вы наплевали на моё предостережение и, демонстративно смочив полученной слюной большой палец левой руки либо средний палец правой, как это, насколько можно судить, происходит у правшей, перевернули первую страницу. Ну что тут я могу поделать, раз это ваш осознанный выбор, а мне остаётся лишь утешаться надеждой, что вы тоже старый хрен, которого некому терять.
А теперь собственно тело рассказа, а скорее художественного очерка, к идее которого случай с девятью читателями мог бы натолкнуть даже Криса Балу с его силой воображения откармливаемого на мясо сумчатого барана.
Если вы обращали внимание, мой покуда безымянный храбрый читатель, такие парни как Чарли Дарвин и Эдди По родились в одном и том же 1809 году, под одним и тем же знаком зодиака, а именно Водолея, проживали в одинаково пуританских в девятнадцатом столетии Англии и Новой Англии и к возрасту Христа одновременно задались мыслью о большой человекообразной обезьяне: британец — что она и впрямь могла бы породить человека, американец — что, наоборот, прикончить. В результате Чарли обложился материалами своего кругосветного путешествия на корабле «Сыщик» и засел за разработку теории эволюции, Эдди же сочинил и 20 апреля 1841 года напечатал в филадельфийском «Журнале Грэма» рассказ «Убийства на улице Морг», явившийся первым в мире произведением детективного жанра с первым в мире сыщиком‑любителем Ш. Огюстом Дюпеном (так и подмывает выдвинуть литературоведческую гипотезу, что начальное имя героя явно Шарль, и обозначен он так в честь заокеанского ровесника автора).
Здесь мы оставим для отдельного, если дойдут руки, разговора теорию Чарли, прошедшую путь от злобного осмеяния учёными‑приматологами до безусловного признания примасами церквей и монахами‑капуцинами, и сосредоточим внимание на ниспослании Эдди, также овладевшем умами людей лишь десятилетия спустя.
О, бедный, злосчастный Эдди По, умерший в нищете и одиночестве как какой‑нибудь Джонни До — неизвестным, неопознанным! Он оставил после себя наследство, превышающее наследство всех богачей земли, вместе взятых. Открытый им жанр детектива давно стал самым ходовым, самым востребованным среди любых других, сформировавшихся как до него, так и после. Не поддаются исчислению книги, спектакли, радиопостановки, кинокартины, телесериалы и видеофильмы, основанные на расследовании преступлений, не поддаются осмыслению доходы, которые они принесли и приносят в соответствующих областях человеческой деятельности. Удивительно ли, что после столь интенсивной разработки драгоценные залежи детективных сюжетов повсеместно истощились, и новые поколения авторов вынуждены промывать промытое, просеивать просеянное, чтобы отыскать последние крохи, которые хотя бы в малой степени отвечали стандартам жанра.
Когда‑то некий представитель обскурантизма, желая отвадить простолюдинов от чтения чего‑либо, кроме религиозных трудов, и в первую очередь от чтения детективов, заявил во всеуслышание, что строго обособленных, неповторяющихся литературных сюжетов, по его подсчётам, наберётся едва ли пара дюжин. И, конечно, здорово приуменьшил цифры, на самом деле их обнаружилось значительно больше, по меньшей мере, около пары дюжин в пятой степени, но и этот запас к началу третьего тысячелетия оказался полностью израсходованным. И если прочие литературные жанры относительно спокойно перенесли кризис, изначально сделав главную ставку на просветительство, описательство, назидательность и художественность, остросюжетная литература по определению не может обойтись без сюжета, пускай самого наитупейшего, и теперь верные детективным канонам авторы вынуждены заниматься тем, что пишут об истории возникновения своих более или менее оригинальных замыслов, по кирпичику разбирают сюжетные построения классиков жанра или вообще пересказывают старые истории на новый лад, испросив разрешения у обладателей авторских прав или их внуков и правнуков.
Все, буквально все сущие в мире предметы и явления успели поработать на раскручивание детективной интриги, начиная от отдельного меченого атома и заканчивая глобальным радиоактивным загрязнением окружающей среды. Невозможно представить функции, которые они при этом не несли, комбинации, в которых не употреблялись. Дошло до того, что нынешнее поколение детективистов, не находя ничего нового, что не оказывается наглухо застрявшим в памяти старым, всё больше напирает на психологизм и бытописательство, первые десять глав раскрывая богатый внутренний мир преступника, а вторые рассказывая о бытовых неурядицах в многодетной семье частного сыщика или официального дознавателя, и только в последней вспоминая, что пора бы наконец устроить между ними очную ставку. Теперь редко встретишь холостяков вроде Дюпена, Холмса, Пуаро и ещё реже старую деву вроде мисс Марпл, мысли которых не отвлекались бы на всякие насущные проблемы личного характера. Одно успокаивает: современные читатели едва успевают познакомиться даже с новинками книжного рынка, произведения более чем десятилетней давности воспринимая как шумерийскую клинопись, поэтому детективисты могут повторяться до бесконечности, не боясь умереть голодной смертью, при условии, правда, что способности к словотворчеству они при этом не лишены начисто. Кроме того, убийственная логика жизни подсказывает, что истории про расследование преступлений будут рождаться до тех пор, пока рождаются преступники, а преступники будут рождаться до тех пор, пока существует любовь…
Эй, вы там как, на обратной стороне текста? Продолжаете листать, не считаясь с опасностью? Что ж, почти половину страниц вы уже, фигурально выражаясь, проглотили, думаю, за оставшиеся минуты с вами ничего форс‑мажорного не содеется, даже если вы лежите в ванной или насыщаетесь чем‑нибудь вкусненьким из консервной банки. Кстати, я тут подумал, эти чопорные снобы‑правши всё‑таки левый указательный палец должны слюнявить, так им должно быть удобней, ведь они привыкли, что все блага мира создаются для их удобства.
Но вернёмся к теме.
