Наступила оглушительная тишина.
-Как там наши, кто не успел. Сколько двухсотых? - подумал старшина и не заметил, что сказал это вслух, чтобы перебить громкий бешеный стук своего сердца. Они открыли двери десантного отделения и не узнали местности…
Лес, справа от дороги, был скошен, словно гигантской косой… зарослей не было! Теперь с дороги открывался чудесный вид через ущелье на восточный кряж, пылающий закатными красками. Пара розовых облаков на чистом небе предгорья, дополняла идиллический, никак не вяжущийся со всем только что произошедшим, пейзаж.
-Ну вот и отстрелялись, пулемет пустой, бля... Сказал неведомо кому механик- водитель БМП, по кличке Вжик, вылезая из люка. Уманский вздохнул полной грудью чистый горный воздух, открыл флягу, отхлебнул и передал ее раненым.
-Спасибо тебе, Толик, - сказал он водителю, - если бы не ты, и не точная стрельба летунов, много было бы фарша для Чена!..
-…Чен, ты где? Чен!
-Здесь мы, - раздался голос из-под бронемашины, а следом, в тишине, все явственно услышали тяжелый, нечеловечий вздох… Внутри у старшины что-то оборвалось, он медленно опустился на корточки и так же медленно, как бы готовя себя ко столько раз виденной непотребной жути, заглянул под брюхо БМП. Камни не впитывают кровь…
В огромной луже крови, под машиной, в обнимку, недвижно лежали радист Караев и Чен. Правой ступни у Караева не было. Рана не кровоточила… Сам же солдат был полностью прикрыт огромными левыми лапами собаки. Чен своим подголовьем прикрыл голову солдата, будто Караев был его лучшим другом. На морде пса застыла умиротворенная оскал - улыбка, выражавшая чувство выполненного долга. До старшины не сразу дошло, что при таком ранении столько крови не бывает…
Их вытаскивали вместе.
–Вертолеты начали косить зелень…я спускался к вам…товарищ старший …прапорщик… и споткнулся… Смотрю… а стопы-то нет …. Не дополз бы… а тут Чен… меня …под машину и затащил… Только я вколол… в ногу шприц… справа, Чен меня как обнимет!.. Как чуял… братан…
-А после мне так тепло стало, пригрелся я, и в отруб… А Вы Чена позвали и разбудили нас. Нет… меня …одного…прости…- произнес Караев, обращаясь то ли к старшине, то ли к собаке… Сзади весь камуфляж его был в крови.
-Чен, сынок, маленький мой! – В горле Уманского застрял ком. Он взял в руки голову пса, положил ее на колени и заплакал. Словно предвидя, близость финала, Чен, лизнул сухую, в запекшейся крови ладонь старшины и последний раз тяжело вздохнул…
-Выходит, он не только телом тебя прикрыл, а еще и кровью согрел,- сказал Вжик,-
двоих спас, братишка! А вот и наши!
Услышав грохот боя, с батальона пришло боевое подкрепление. Один грузовик разгрузили, застелили ветками и на нем всех раненых отправили к нам в полк. С ними же привезли и Чена…
Когда Уманский вылез из кабины, боль утраты была написана у него на лице. Таким мы его еще не видели. Чена зарыли на краю обрыва, над ущельем, старшина трижды выстрелил в воздух. Этим он отдал дань не только памяти солдату, спасшему и прикрывшему собой раненого, но и дань бескорыстной любви бесстрашному четвероногому другу-санитару. Он долго еще сидел на краю обрыва, склонив голову над холмиком, с лежащей на нем каской. Мы не стали тревожить его. Утром рядом с каской на холмике появилась небольшая плита из куска брони, а на ней надпись, оставленная газовой горелкой…
Много воды утекло с тех пор, а я не могу заставить себя проехать «по местам боевой славы». Слишком свежо все это. Слишком близко … Может, кто-то потом и побывал в тех краях Веденского ущелья, видел тот холмик с железной плитой, на которой еще можно различить покрытую ржавчиной надпись «Чен – пес войны. Погиб геройски 26.06.1996г. спасая раненых».
Поклонись за меня, читатель… Быть добру!
.
Данке шон, геноссе! 
