Евражка

Для непосвященных, евражка – это сибирский сурок.
Живет, как правило, колониями на каменистых склонах.
При условии коллективного существования – весьма осторожен; колония обязательно ставит часового, который начинает свистеть при виде врагов. А врагом этого абсолютно безобидного зверька является любое живое существо, питающееся мясом, волк ли, человек ли.
Мое первое знакомство с евражкой было бы совсем для него печальным, окажись им тот грызун, которого я встретил в распадке близ поселка Дукат, что в Магаданской области.
Мы приехали тогда на преддипломную практику с моим институтским приятелем Костей.
Правдами и неправдами Костя вступил в охотобщество (а был это 1981 год, и стать официальным охотником было в Москве не так просто, как ныне), и вторую уже практику возил с собой роскошную тульскую «вертикалку». Мечты о свежей дичи он тоже постоянно возил с собой, однако за год до описываемых событий, под Норильском, мы с ним так и не разговелись…
Весьма дикие на вид, сопки вокруг Дуката внушали мысли о возможной удачной охоте. А делать нам, покуда, особенно было нечего. Оформиться то на работу – оформились, но в бригады нас еще не определили. Мы слонялись по поселку, пили вкусный черешневый югославский ликер «Мараска», заедали его бананами и ананасами, которыми почему-то завалили в то лето Колыму, сидели в гостях у моей двоюродной сестры и слушали рассказы ее супруга о потрясающих охотничьих приключениях, случающихся в этих местах. У нас бежали слюнки.
И вот, как то утром, взявши в компанию мою одиннадцатилетнюю племянницу, как знатока окрестных лесов, прихватив ружье, все патроны и фотоаппарат, мы отправились за мясом к ближайшему невысокому перевальчику. Были этот перевальчик и распадок перед ним традиционным местом прогулок местных жителей с детьми в праздничные дни и каникулы. Народ катался там на лыжах, дышал воздухом, пил водку и, естественно, все живое, кроме собак, давно переселилось дальше в тайгу. Но два московских студента и ребенок - -экстремал пошли вверх по распадку, ощущая себя первопроходцами, готовыми к встрече с любым крупным хищником, как минимум – медведем-камчадалом.
Тропа вела между серыми и желтыми глыбами, ухнувшими когда- то давно в этот распадок с выветрелых склонов, растительность в распадке была весьма скудная, чирикали какие-то воробьи, которых я для себя окрестил пуночками, Никто не выбегал-не вылетал из-за камней для того, чтобы напасть на нас или спастись бегством. Становилось скучно – мы плелись уже часа два.
- Вот он ! – хищно сказала племянница, указывая пальчиком вперед, на груду валунов, лежащих поперек тропы.
Я всматривался и ни фига не видел.
- Евражка это,- улыбаясь прокуренными зубами в прокуренные усы, сказал Костя. И зарядил оба ствола «вертикалки». – Жирное мясо. Сурчатина… А шку-у-ура красивая…
- Убейте его ! – скомандовала племянница – Стреляй, а то уйдет !
-Шар-рах-х-х !... Шар-рах-х-х ! – ударили чок с получоком. Брызги каменной крошки полетели от трещиноватого валуна и Костя, с невероятной, для его могучего сложения прытью ломанулся вперед – к сраженной жертве.
- И это, по-вашему, шкура…- разочарованно произнес он через пару минут, показывая растерзанную осколками валуна и бекасином мышь-полевку, впрочем не очень мелкую.
- Зачем вы ее убили ! У нее дети, наверное, были ! – нелогично возмутилась племянница.
- А кто кричал «Убейте !»,- хладнокровно возразил я, хотя на душе полегчало. Я не встречал до этого евражек, но само симпатичное название зверька не вызывало желания совершить убийство…
Настоящая первая встреча состоялась недели через две.
Наш караван шел на расконсервацию буровой установки на участок Ирча по лесной, лесотундровой, короче – по очень скверной дороге. И дорога была дальняя.
Как во многих полевых организациях, в Дукатской ГРЭ была негласная традиция обязательной остановки автотракторной колонны для пикника на определенной точке маршрута. Таким местом работники экспедиции давно уже назначили Пьяный ручей; название ручья и поляны на его берегу говорили сами за себя (кстати, ручей и поляну с точно таким названием я видел в Мурманской области за два года до описываемых событий).
Мы поставили в круг автомобили и трактор К-700 и стали готовить пир. Постелили клеенку, разложили сало и хлеб, лук, яйца, вскрыли стеклотару. Уселись вокруг скатерти-самобранки. И тут, в паузе между первым и вторым тостами, в жующей и чмокающей тишине, раздалось посвистывание из ближайших кустов. А следом за посвистыванием появился он. Хозяин Пьяного ручья. Евражка. Серо-желтый, крапчатый. Очень толстый.
Вразвалку евражка приблизился к клеенчатой скатерти. Встал на задние лапки, «в столбик». И снова присвистнул. Он абсолютно не боялся нас, Он требовал участия в банкете.
Водитель трактора привычно соорудил для гостя ужин. В блюдечко – водочку, в консервную банку – обрезки яблока, хлеб, какую-то кашу. Евражка съел и выпил три порции. Добавки требовал немедленно после того, как посуда пустела. Упитанный, щекастый грызун ел с достоинством: кусочек каши вынимал из баночки, становился на задние лапы, передними удерживал еду. Доевши все – выпивал. Явно – завсегдатай этого «придорожного кабака».
После третьей порции он ушел в кусты, причем абсолютно твердой развалистой походочкой.
Я пытался выяснить у спутников подробности об этом удивительном госте – давно ли он тут живет, вообще – часто ли евражки так себя ведут, но интереса к этому разговору у мужиков не обнаружил. Они явно полагали, что явление это самое заурядное. Для меня же это было лишь одно из многих удивительных событий – все же было внове ! – и я отцепился с расспросами, так как интересных баек рассказывалось немало за нашим столом.
Потом поехали дальше и под утро вошли в Ирчу.
Большой, брошенный несколько лет назад, поселок разведочной партии на олово стоял в ущелье одноименной реки, населенный одной лишь сторожихой складов партии.
Улицы, а их было несколько, застроены бараками, утепленными палатками, даже один полуразвалившийся комплекс «Геолог», если кто помнит, присутствовал.
Первые сутки жили в одном, самом целом, бараке. Ремонтировали «балок». Потом завели местный трактор, прицепили вагон и поволокли на склон горы где, рядом со старой штольней, стояло здание «тепляка» с буровым станком. Задача наша заключалась в ремонте здания, станка, ДЭС-ки. Первая вахта, расконсервация.
От нас не требовались погонные метры и керн, работы было не очень много, а, следовательно – был это почти курорт. Брагу «замутили» сразу, едва поселились, в 40-литровом бидоне. Еды хватало, куревом – папиросами «Ленинградскими» - были забиты склады партии, жилой «балок» мы установили в 50 метрах от нашей строительной-ремонтной площадки. Хорошо расположили, удобно… Это мы так полагали, пришлые.
Оказалось, что мы своротили полозом саней, на которых перевозили «балок», евражкино жилище – нору, которую он соорудил по своим природным правилам на каменисто-песчаном склоне.
Мы переехали вечером, завалились спать (потрепав на сон грядущий языками по поводу медведей, которые ходят вокруг буровой вышки и нашего вагона; а собак у нас нет и у сторожихи нет, значит лучше до утра не ходить «до ветру»), а утром сели завтракать с бражкой – вместо компота…
…Медведь, и правда, ходил где-то рядом. Он даже ободрал стену бурового «тепляка», обитого вент-рукавом, распустил обивку на ремни. Но людей медведь остерегался и к завтраку не вышел.
Из-под полоза нашего жилья послышалась какая-то возня, песок зашевелился, затем высунулась толстощекая физиономия и послышался знакомый свист.
Евражка – по виду нестарый, а значит ранее с людьми не встречавшийся – вел себя почти так же уверенно, как тот, с Пьяного ручья. Подошел к столу, правда - с парой остановок, традиционным принятием стойки «столбиком», осматриванием по сторонам.
Отличие состояло и в том, что этот был еще непьющий. Поэтому брагу ему дали с белыми сухарями, на которых настаивалась живительная влага. С ладошки.
Обнюхал и съел. Засвистел.
Опуская детали растления, скажу лишь, что уполз он в свою нору через час, потеряв евражий облик. Но вечером вышел к ужину.
Это продолжалось десять дней. Ни одну трапезу грызун, прозванный Машкой, не пропускал, требовал порцию очень настойчиво, а к концу нашего заезда стал гораздо тверже держаться на ногах после еды. Но, видимо, страдал похмельем. По утрам не притрагивался к хлебу, пока не нальют.
Мы закончили строительство дизельной, отремонтировали ЗИФ, маялись от безделья. У нас пока не было ГТН и всего прочего, потребного для начала буровых работ. Мы ждали смену.
Вечером накануне пересменки, спаивая евражку, дизелист сказал:
- Все, завтра привезут собак и – крандец Машке ! Выпей, Машка, в последний раз…
Я подумал, что это резонно и очень печально. Но такова судьба всего мелкого дикого зверья в окрестностях любой буровой...
Утром смена приехала. Разгрузка пожитков, погрузка пожитков, совместный завтрак. У дощатого стола крутятся три лаечки-полукровки. Слава Богу, Машка не высовывается…
Как бы не так ! Знакомый посвист из-под балка. Залаяли собаки… Бросились… Остановились… Подумали, наверное- что за чертовщина !?
Машка, похмельная с вечера, не обращая на свою возможную погибель никакого внимания, уверенно топала мимо застывших собак. Прямо к столу, на котором призывно благоухал ее любимый напиток…
…Никогда в жизни я не видел такого изумления на морде у собаки, как в тот раз, когда, спустя полчаса, сытый и пьяный евражка вразвалку ушел обратно в нору, так и не осознав, к чему может привести неумеренное потребление алкоголя…

Для справки – лабораторные исследования, выполненные наркологами на крысах, показали, что у грызунов быстро развивается алкогольная зависимость. При употреблении горячительного полностью меняется характер поведения особей. Храбрые и агрессивные становятся робкими, слабые и пугливые – наглыми и развязными…
Наверное, все мы – немного грызуны.