Труба и "Черные глаза".(S)

был путь свободный.
  Я не спеша стал подниматься вверх по железной лестнице, закрепленной на огромнейшей железобетонной трубе. Вкруг меня была защитная сетка, которая в случае моего падения ни дала бы мне возможности свалиться на землю. Я все равно застрял бы на какой-нибудь площадке, которые были расположены через каждые два метра на этой огромной трубе и ни дали бы мне пролететь до самого низа.
  Но риск был все равно огромный. Ведь это была высота более ста метров. С каждым метром к верху труба раскачивалась. Это был вполне естественный процесс. Все на планете Земля раскачивается от вращения самой планеты и от земного притяжения. Если бы строения не раскачивались, то они просто ломались на куски.
  Возможно, что по этой причине рухнула знаменитая вавилонская башня. Ни потому, что люди говорили на разных языках, а потому, что они не знали законов физики и земного притяжения. У строителей вавилонской башни были благородные цели. Объединить народы под одной крышей, чтобы не было войны. Но только прогресс у них был еще сильно слаб. Поэтому вавилонская башня рухнула...
  Пока я поднимался к вершине этой огромной трубы, ветер вокруг меня усиливался. Труба раскачивалась так, что мне казалось, она скоро рухнет. Я замертво свалюсь на землю. Я уже ни рад был своей затеи. Но отступать было поздно. Мой принцип толкал меня вперед.
  Мне неизвестно, сколько времени я потратил на подъем. У меня тогда не было своих часов. Но по тому, что первый лучик солнца скользнул по вершине огромной трубы, я понял, что уже скоро рассвет. Поэтому прибавил скорость. Но говорить о скорости, это даже не прилично.
  Несмотря на то, что я отдыхал хотя бы несколько секунд на каждой площадке, силы мои все равно были на исходе. От напряжения у меня болели кости ног, а руки едва держали мое тело. Так что черепаха со своей скоростью на земле казалась в тот момент чемпионкой по бегу на скорость. Я всего лишь перебирал руками и едва продвигался к верху самой башни.
  Кисточка и банка с алой масляной краской были у меня за пазухой. Банка постоянно плескалась. Я был весь выпачкан в алую краску. Я не видел себя со стороны, но прекрасно представлял, что мне завтра скажет мой мастер и как будут надомной смеяться мои друзья.
  Меня утешала только русская поговорка, в которой говориться, что смеется тот, кто смеется последний. Я посмотрю после на лица своих друзей, когда выиграю у них пари. Тогда буду смеяться я. Пускай они смеются сейчас. Я буду смеяться после. Все-таки в этом споре все сто процентов предстоит выиграть мне.
  Но смеяться мне над своей победой было слишком рано. Когда оставалось до вершины трубы всего лишь три перехода лестничных площадок, над городом разразилась такая ужасная гроза, что о подвигах мне не хотелось думать. Теперь у меня были мысли о жизни.
  Грозовые молнии полыхали вокруг и в любое мгновение могли меня поразить насмерть. Мало того, прямо на этой огромной железобетонной трубе был установлен громадный штырь громоотвода. Таким образом, я мог в любой момент принять молнию прямо на себя.
  Думать о какой-то надписи на мокром бетоне было бесполезно. Я без науки физики прекрасно знал, что масляная краска на мокром бетоне будет просто стекать и никакой надписи видно не будет. Будут просто красные потеки. Поэтому я уже на самой вершине огромной трубы ревел от страха за свою жизнь и за то, что не смогу оставить надпись на этой трубе. Все мои труды были напрасны. Могу погибнуть на вершине "подвига".
  Я так и провисел до самого утра на самой верхней площадки этой трубы. У меня не было никаких сил что-то писать по мокрому бетону на трубе. Также не было сил спускаться обратно вниз. Весь металл лестницы и бетон трубы были будто смазаны маслом. Кроме того, мои ноги и руки стали ватными, словно меня пробил паралич. Мои конечности болтались в паутине металла, как обрывки, завернутые в тряпки одежды.
  Теперь я точно знал, что не смогу спуститься обратно вниз. Так и буду сидеть на верху, пока заживо сгною. Затем куски моего сгнившего мяса упадут вниз. Может быть, когда-то кто-нибудь случайно придет под эту трубу и отыщет куски от моего скелета.
  Как только солнце осветило вершину огромной трубы, на которой я сидел как призрак, гроза неожиданно отступила за Столовую гору. Как будто бы испугалась прихода солнца. Бетон на трубе с солнечной стороны стал высыхать прямо на моих глазах.
  Я тут же вспомнил про свою банку с алой краской и про кисточку. У меня не было никаких сил достать банку с алой масляной краской из-за пазухи. Я с трудом достал кисточку. Стал макать кисточку в банку с краской и с трудом выводить свои инициалы на бетоне возле металлической лестнице, прикрепленной к огромной трубе. Дальше лестницы писать свои инициалы "ЧАС" я не мог.
  Когда начался рабочий день на заводе "Электроцинк", солнце на высоте огромной железобетонной трубы палило так, что я уже боялся умереть от солнечного удара. Но спускаться вниз я тоже не мог. Видимо от сильного переохлаждения или от резкого колебания температуры, может быть, что даже от молнии, у меня полностью отказали руки и ноги. Я ни знаю, как это можно назвать. Судорога, паралич, ревматизм или еще какое-то заболевание от резкого изменения погоды или нервный срыв. Чтобы там не было, но я был не подвижен.
  Мало того, мне горло перехватило и не смотря на то, что я по природе очень горластый человек, я ни мог произнести не единого слова. Даже шипеть не мог. Надо было что-то предпринимать для своего спасения. В это время близко от трубы крутился народ. Но никто не соизволил посмотреть вверх трубы.
  Прошло еще неопределенное время моего терпения. Я понял, что если ни дам знать о себе, так и умру на этой злополучной высоте. Скрипя зубами от боли в костях, с огромным трудом и болью протянул руку к банке с краской. Одним рывком выдернул банку с краской из-за пазухи и выбросил ее вниз прямо под ноги стоящих под трубою людей. В тот же миг почувствовал, как резкая боль пронизала все мое тело. Я потерял сознание или просто заснул от усталости, зависнув на самой верхней площадке лестницы на самом верху огромной железобетонной трубы.
  Мне совершенно неизвестно, сколько времени я был без сознания или спал на этой высоте. Когда мне стали к носу подносить ватку с нашатырным спиртом, то я очухался. Стал вертеть головой во все стороны. Увидел над собой лицо мастера бригады строителей-высотников и голубое небо, залитое яркими лучами солнца.
  Мне что-то говорили. Но я ничего не слышал. Мне заложило уши от давления на этой огромной высоте. Я все также весел на верхней площадке лестницы на самой вершине этой громадной железобетонной трубе и не мог понять, что от меня хотят эти люди.
  - Надо вызвать вертолет. - наконец-то разобрал я голос мастера. - По-другому мы его не сможем вытащить. Вообще удивительно, как только этот пацан ухитрился забраться сюда без страховки...
  Прошло еще какое-то время. Над моей головой появился вертолет с оглушительным треском. Меня обвязали со всех сторон огромными ремнями. Аккуратно вытащили из ловушки лестничного ограждения и осторожно отпустили. У меня от страха из груди едва не выскочило сердце. Я стал болтаться на длинной широкой ленте, на которой переносят многотонные грузы на вертолете. Я болтался во все стороны и едва не ударился головой об эту огромную железобетонную трубу.
  Вертолет, медленно передвигаясь по воздуху, понес меня до самого высокого здания завода. На крыше этого здания стояли медики в белой одежде и много мужчин в гражданской одежде.
  Меня отцепили от ремней вертолета и понесли вниз по лестнице с крыши административного здания завода "Электроцинк" до машины скорой помощи, которая стояла у дверей этого здания. Там сняли с меня всю одежду, испачканную в алую масляную краску.
  Затем в одних трусах засунули меня на носилках в машину скорой помощи и отвезли в городскую травматологическую больницу. В первую очередь меня поместили в какую-то камеру по самые уши и стали отмывать от краски едким раствором. До конца не смогли отмыть мое тело от алой краски. Оставили на потом, чтобы я сам отмылся. Затем отнесли в приемное отделение городской травматологической больницы.
  - У него нет никаких повреждений. - сказал хирург, внимательно рассматривая меня. - Сделайте ему хороший укол от инфекции и от его будущих подвигов, чтобы он больше никуда не лазил...
  - Ни надо мне, никакого укола! - испуганно, закричал я, вскакивая с постели. - У меня все в полном порядке. Никакой инфекции у меня нет и подвигов мне не надо. Я хочу жить...
  Хирург и санитары весело засмеялись. Хирург сказал, чтобы мне привезли из дома чистую одежду и отпустили на все четыре стороны. Никаких болезней у меня нет. Но если будет следующая подобная выходка с моей стороны.
  Тогда мне точно сделают самый большой лошадиный укол, чтобы меня больше не тянуло на подвиги. На этом лечение мое кончилось. Меня отвели на кухню в этой больнице. Решили меня хорошо накормить. Ведь я ни ел больше двенадцати часов.
  На кухне я объедался до тех пор, пока за мной приехала мама с чистой одеждой в руках и со слезами на глазах. Тут же меня повели под душ в ванную комнату, чтобы я окончательно отмылся от алой краски. Я долго мылся под душем. Тер себя щеткой с пищевой содой и черным хозяйственным мылом. Но алая масляная краска у меня на груди никак не отмывалась.
  Тогда медсестры принесли флакон с медицинским спиртом и долго оттирали от меня краску огромным тампоном, смоченным в медицинский спирт. Пока с меня оттирали масляную краску тампоном, я окончательно надышался и впитал в себя пары медицинского спирта так, что стал совершенно пьяный и ничего не соображал, что со мной происходит. В таком виде мама привезла меня домой. Уложила спать в постель, где я проспал целые сутки.
  - Тебя наверно выгонят с училища? - сказала мне, мама, уходя утром на работу. - Зачем это ты полез туда? Тебе, что подвигов в горах и на равнине не хватает? Ты уже большой мальчик...
  Я ничего не сказал маме, только отмахнулся рукой и пошел собираться в училище. Я чувствовал, что мне сильно влетит. Возможно, что действительно с позором выгонят со строительного училища№5. Так мне и надо. Вечно проявляю свой никому ненужный героизм. Кому нужны мои подвиги, от которых страдают люди. Особенно моя мама. Теперь придется искать себе какую-нибудь работу. Наверно пойду работать грузчиком на комбинат или на стройку убирать строительный мусор.
  - Такую красивую трубу ты испачкал! Гордость Осетии испоганил! - возмущенно, закричал на меня директор строительного училища. - Опозорил наше училище на весь Северный Кавказ...
  - Простите меня! Я ее ототру! - не раздумывая, выпалил я. - Труба будет еще чище и красивее...
  - Вот только этого делать не нужно! - растерянно, закричал на меня директор. - Хватит мне твоих подвигов. Теперь все свободное от учебы время будешь заниматься оформлением наглядной агитации нашего училища. Иначе, я тебя выгоню из училища. Ты хотя бы о своей матери подумал...
  Так мои способности в изобразительном искусстве в который раз спасли меня от наказания за мои очередные проделки. С этого времени я ежедневно занимался оформлением наглядной