1963
«Очередная депрессия. Плохо... А годы идут, бегут, - летят! И были мечты кем-то стать, что-то сделать. Но теперь они быстро тают, словно снег под апрельским солнцем. И остаются лишь нетающие с четырнадцати лет вопросы: для чего живу, зачем? Федор Михайлович Достоевский* пишет: «Беспокойство и тоска - признак великого сердца». Но почему моему, маленькому не живется спокойно?
... У Евгения Евтушенко* есть строки:
Но пришла неожиданно взрослость.
Износивши свой плащ до дыр,
В чьё-то детство, как в дальнюю область,
Гастролировать убыл факир…
Вот и мой «факир», обещавший мне здесь, в Комитете, интересных людей, покинул меня, оставив лишь одну тайну. И она - Стас. Когда еду в Карачев, часто твержу его слова: «Но где-то есть дом, понуро припавший к земле, словно прислушивающийся к нашим шагам… но где-то мы можем забыться хотя бы на миг и удивиться, что первый снег выпадает всегда беззвучно…» А услышала это, когда он провожал меня на автовокзал и, не скрывая радости, воскликнула: «Да ты еще и поэт!», а он, усмехнувшись, ответил: : «Нет, только пытаюсь им стать. Вот... позавидовал тебе, что скоро войдёшь в родной дом и…»
Когда садилась в автобус, услышала тихое: «Может, останешься?» Нет, не осталась. И потому, что отчаянно хотелось побыть одной там, в переполненном автобусе, но вместе с ним… таким! А приехав домой, радовалась – как и всегда каждый раз заново! – моим родным, нашему старенькому дому, земле, солнцу, дождю, пропахшему соснами и травами, но всё равно душа рвалась назад, в большой город, потому, что в нём - ОН.
... Читаю дневник за прошлый год: «Приходил Стас. Пробирался к нашей комнатке через хозяйские и ворчал:
- Можно и ноги поломать…
Оказывается, он уезжает «покорять» Москву. Сердечко моё так и дрогнуло, но вида не подала и лишь спросила:
- А если не покорится?
Взглянул… и грустно ответил:
- Не покорится, вернусь сюда и тогда…
Нет, не спросила, что тогда? Но улыбнулась:
- Вот как раз Москва-то тебе и покорится. - И тоже взглянула с улыбкой, которой хотела проявить то, что не досказала: она-то, может, и покорится, но не я. И добавила: - Так что счастливого пути.
И он тут же встал, чтобы уйти, а проходя возле наших старичков, бросил:
- Если что украдёшь в этом доме, то не сразу и выход найдешь.
На что те так и остолбенели.
... Пластинка с классической музыкой... Какое счастье слушать «Лунную сонату» Бетховена*! Боже, как страшно потерять мечту, перестать замечать прекрасное, не стремиться к нему. И чем тогда жить?.. А разве любовь – не ожидание встречи с прекрасным?
... В Москве, в издательстве «Советский писатель», вышел сборник стихов Стаса «Начало слов» Молодец! Как же хочется верить, что это стихотворение – мне!
Это - сон отлетевший...
И в нем присутствуешь ты...
На тропинках, уходящих куда-то,
Мы с тобою одни.
Я не знаю: есть ли солнце над нами,
Но свет загадочный явлен.
И тепло твоих пальцев моего касается сердца...
Что еще?
Желтизна и свечение леса;
Листья осени - словно янтарь под ногами...
И не видим мы этого, но видится это само.
Ты подымаешь глаза,
И очертанья светлеют,
И вдали проступают дотоле неясные лики.
Кто-то нам помогает любить...
Кто-то делает нас совершенней...
Кто-то вывел на ясную эту тропинку...
И спросить я хочу,
Порываюсь, но медлю -
Почему ты поникла, и звуки какие тебя одолели?
Какие загадки в себе ты скрываешь?
Дай увидеть твоими глазами
И слухом своим надели!
Ибо мира,
Что вижу с рожденья,
Мне не хватает.
Но молчу я.
И ты недвижима.
И губы твои холодны от ветра
В этом сне, отлетевшем куда-то... давно.
... Из дневника за прошлый год: «На подоконнике, возле которого стоит моя раскладушка, - стакан с веткой сирени из сада Стаса. Когда шла с ним по дамбе, была счастлива, а когда пришла, Раиса отрезвила:
- Опять была со Стасом? – И ухмыльнулась, взглянув на ветку сирени: - Ну, что ты нашла в этом… поэте?
И я почувствовала в её ухмылке какое-то презрение и к моему принесенному настроению, и к Стасу.
- А что ты имеешь против него? – спросила, будто не заметив этого.
- Да так… Ничего. Только он тебе не пара. Для тебя не такая рама нужна, - повторила, уже не раз сказанное и засмеялась: - «Ах, бабка, бабка, жаркая, как печка, и мягкая, как облако в июле!»
А это - его строки. Как-то, придя к нам, он прочитал их, а она запомнила и вот…
- А что? – улыбнулась я: - Яркий образ и всего - несколькими словами.
- Ну кому этот образ нужен? – снова рассмеялась: - Да и вообще, тебе не он нужен, а добротное и надежное обрамление.
Моя прагматичная подруга… А я не смогу продаться за это самое «обрамление»!
... Снова листала сборник Стаса. Думаю, что вот это стихотворение - его портрет:
На окнах лучатся
Созвездья мороза.
Тоска да кручина.
Ах, осень-морока!
Но счастлив, кто занят
Беседой застольной
С дружком стародавним
Да с рюмкою стольной.
Не стоит нам ныть
И печалиться, друже,
Хлебнем этой влаги
За милую душу!
И песни споем,
Оглашая полсвета,
И хлынет по жилам
Веселое лето!
Ведь там, за окошком,
Тревожно да сыро.
И стылая пожня
Щетинится сиро.
Ну да, Стас – вольная душа и не хочет, да и не может никому подчиняться, - не зря же носит усы и бороду, а ведь на таких пальцами показывают, да и начальство не жалует. И вообще, любит он эпатировать! Раиса рассказывала, как на каком-то торжественном заседании в Доме культуры, когда на сцене в президиуме сидели коммунистические начальники и один из них делал доклад, Стас вдруг встал, вынул из кармана носовой платок, громко высморкался и вышел, отчего у президиума вытянулись лица.
... Ведь там, за окошком,
Тревожно да сыро.
И стылая пожня
Щетинится сиро.
Конечно, трудно ему в нашей провинциальной серости, вот и уехал в Москву от этой «стылой пожни», - если уверен в себе, то надо пробиваться.
... Брату кто-то дал самиздатовские сочинения русского философа Владимира Соловьева* «Смысл любви» и вот читаю: «Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это откровение и воспользоваться им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным проблеском какой-то тайны».
А, может, и не надо стремиться понять «это откровение»? А, может, пусть оно навсегда останется прекрасной тайной? Ведь «воспользоваться» им - значит попытаться приобрести что-то сверх этого волшебного, загадочного чувства.
Но зачем?
... Из дневника за прошлый год:
«Вчера шел дождь, было холодно и я не поехала в Карачев. Сидели с Раисой в нашей темноватой комнатке и я читала ей стихотворение Стаса:
У слов начало было…
Роса была когда-то без названья,
И не имела имени Любовь.
Вино и Хлеб,
Невеста и Жених –
Слова священные возникли после.
Посмотрела на Раису: как слушает?.. Смотрит в пол. Читаю дальше:
И первой доброты сияние в глазах,
И первое немое состраданье,
Возникшее внезапно, как гроза,
И озарение на лике диком,
Подобное мерцанию растений,
И вдруг над головой замеченное солнце,
И небо синее и чистое, как ласка,
И белое свеченье облаков…
И зверь двуногий,
Придавлен к жарким травам
Рыданьем первым,
Уже не зверь, а человек.
Вино и Хлеб,
Невеста и Жених –
Слова священные возникли после…
Дочитала, взглянула на неё:
- Ну… и как?
Дернула плечом:
- Знаешь, - и тоже посмотрела на меня, но трезвым, а вернее, отрезвляющим взглядом: - Я думаю, что человек стал человеком не потому, что вначале заметил… как там, у твоего Стаса? – Взяла книжку, нашла строки: - «И небо синее и чистое, как ласка, и белое свеченье облаков...» - Захлопнула её и снова уставилась на меня: - Так вот, не потому, что будущий человек вначале заметил всё это, а потому, что научился разжигать костер, готовить пищу…
- Но Раисочка, – попробовала воспротивиться: - одно другому не мешало… и не мешает.
- Мешает! – отрезала: – Да ещё как!
- Нет, - уж совсем я заупрямилась: – «И первой доброты сияние в глазах, и первое немое состраданье…» - Открыла книгу, чтобы найти продолжение: - «И зверь двуногий, придавлен к жарким травам рыданьем первым, уже не зверь, а человек». Так вот, думаю, что именно эти строки верны в определении человека.
Нет, не согласилась со мной Раиса и на этот раз».
... Стас приехал!.. Позвонил мне на работу, что хочет прийти «обмыть своё детище», а я… А я уехала в Карачев. Почему? Чего испугалась? Нет, не знаю.
... И всё же вчера бродили со Стасом по тихим, совсем сельским улочкам Лубянки, и он снова, как и год назад, пригласил заглянуть в его сад, - «Ведь яблони цветут, сирень!» И я пошла. Но лишь взглянув на этот весенний праздник, заспешила домой. Чего опять испугалась?.. Но он провожал. И снова была счастлива только тем, что идет рядом.
Когда с веткой сирени из его сада пришла домой, долго не могла уснуть.
... Из его сборника:
И зелены да будут зеленя,
И смех да будет солнцем осиянен,
И пусть пребудет вечной доброта,
И россыпь рос, роящаяся зыбко,
И очерк малахитовый листа,
И колоса янтарная улыбка.
И полдень стройный, как полет стрелы,
И облаков вселенское величье,
И бескорыстность страждущей пчелы,
И безыскусность этой песни птичьей…
Да, конечно, его восприятие мира глубоко поэтическое. Да и меня он воспринимает как образ. Образ, который даёт ему временное, столь
А потом, когда уже садилась в автобус, услышала тихое: «Может, всё же… останешься?»
И ведь не осталась!.."
