История любви. Гл. 40. Люсиль и Катрин

Глава 40

ЛЮСИЛЬ И КАТРИН

Маленькая серая птичка с рыжей грудкой - зарянка,  заливисто щебетала, сидя на мрачных металлических воротах, закрывающих тюремный двор.
Неожиданно, загремел засов, ворота стали открываться. Птичка, возмущенно чирикнув несколько раз, сорвалась и улетела прочь, в сторону видневшихся за оградой высоких деревьев. Во двор въехали две тележки, предназначенные для заключенных. Они остановились посередине двора, ожидая, когда из здания тюрьмы Консьержери выйдут люди, которым предстоит поехать в свой последний путь...

Белокурые локоны падали на грязный пол, их становилось всё больше и больше...

- Всё, готово! - равнодушно бросил Люсиль помощник палача, связав ей руки за спиной.
- Подожди пока там, гражданка, - он кивнул ей в сторону, где, в окружении жандармов уже стояли пять человек. Люсиль была шестой и своей очереди ожидали ещё четверо. Всего их было десять человек, обвиненных в соучастии в так называемом "тюремном заговоре", инициаторами которого объявили Люсиль Демулен и друга Камилла, Артура Диллона. Сейчас он как раз сел вслед за Люсиль на табурет у окна, и помощник палача стал связывать ему руки и остригать волосы.

Суд над "заговорщиками" состоялся сегодня, 24-го жерминаля. Все они были избавлены от долгого и мучительного ожидания смерти, решено было казнить их в тот же день в четыре часа вечера.

Люсиль отошла туда, куда ей указали и встала, прислонившись к стене. Последние девять дней ее жизни казались одним страшным сном. Порой, ей невыносимо хотелось проснуться...

Когда её только привезли в Консьержери, все, включая тюремщиков, были тронуты видом отчаяния этой молодой женщины. Когда же, спустя день, она узнала о смерти Камилла, её отчаяние стало походить на психическое расстройство. Люсиль безмолвно, неподвижно часами сидела в углу камеры, не реагируя на происходящее. Она почти ничего не ела, ни с кем не разговаривала. И у мадам и месье Дюплесси появилась пусть и слабая, но всё-таки надежда, что их дочь признают сумасшедшей, и это спасет её от гильотины.

Однако на суде Люсиль неожиданно проявила энергичность. Она живо отвечала на вопросы общественного обвинителя, нисколько не пытаясь себя спасти. Было ощущение, что эта несчастная женщина сама стремится к собственной смерти.

- Признаетесь ли Вы в том, что передали Артуру Диллону тысячу экю с целью подкупа народа перед зданием трибунала и организации заговора в тюрьмах "Люксембург" и Консьержери? - задал ей вопрос Фукье-Тенвиль.
- Никаких денег я не передавала, - спокойно ответила Люсиль, - я передала Диллону лишь безвредную записку. Но если бы у меня была возможность, я охотно передала бы и деньги и всё, что способствовало бы спасению моего мужа.

- Она сама себя губит, - ехидно прошептал Фукье, склонившись к Эрману.
- Что ж, - ответил тот, - тем лучше, заседание не займет много времени.

Заседание трибунала и вправду было чрезвычайно коротким и длилось меньше часа. Допросили и Диллона, который, конечно же, отрицал факт получения им денег от вдовы Демулен. Разумеется, никто не слушал его горячих оправданий, всё обвинение целиком и полностью строилось на доносе Жака Лафлота. Здесь же, в суде, он выступил свидетелем, подтвердив свои письменные показания. Вместе с Люсиль и Артуром Диллоном были осуждены ещё восемь человек, большинство из которых даже не были знакомы друг с другом и впервые увиделись на этом суде. Однако, данное обстоятельство нисколько не мешало обвинить их в едином "заговоре" против свободы, республики и счастья французского народа. В числе осужденных была ещё одна женщина - Катрин Готье, находившаяся ранее в тюрьме "Люксембург".

Сейчас эта женщина, также с остриженными волосами и связанными руками, стояла у стены. Люсиль подошла к ней. Женщины уже немного познакомились во время заседания трибунала. Катрин старалась держаться, и стояла, гордо подняв голову и закусив губы. Но вот, её лицо дрогнуло, а по щеке скатилась слезинка.

- Мой бедный мальчик, - тихо прошептала она, - теперь он останется совсем один...
- Вы про сына? - спросила Люсиль.
Катрин кивнула.
- Да, мой Франсуа, ему только шесть. Теперь он попадет в сиротский дом. Или... - Катрин всхлипнула и прошептала еле слышно, - или они тоже убьют его.
- Детей не казнят, - бросил ей один из осужденных, стоявший рядом.
- Да, - ответила Катрин, - но если захотят, они придумают, как избавиться от ребенка... Они и так уничтожили всех моих родных, весь наш род.
- У меня тоже сын, - как-то безучастно сказала Люсиль, - слава Господу, сейчас он с бабушкой и моей сестрой.

При мысли о Горации, её глаза наполнились слезами...

- Ну всё, готово? -  громко спросил помощник палача, бросив взгляд на стоявших у стены осужденных. Все десять человек уже были со связанными руками и обрезанными волосами.
- Да, - ответил один из тюремщиков.
- Тогда выводи их скорее, приказано до шести вечера управиться.

***

Народу на площади Революции было гораздо меньше, чем неделю назад, когда происходила казнь Дантона и его друзей. День был тёплый и очень солнечный.
По синему небу плыли лёгкие белые облачка. Люсиль ступила из остановившейся у эшафота повозки и, едва взглянув на страшное орудие казни, возвышающееся перед ней, перевела взгляд на небо.

"Где-то там меня ждёт мой Камилл", - подумала она, - я увижу его скоро... совсем скоро".

Женщины взошли на эшафот первыми. Катрин Готье, бледная и сосредоточенная, шептала слова молитвы, когда помощник палача взял ее за плечи и подтолкнул к ступенькам, ведущим на деревянный помост.

Через несколько минут и Люсиль почувствовала на своем плече тяжелую руку.
- Пойдемте, - сказали ей.

Но она сама, кивнув головой, быстро пошла к роковой лестнице. Её белые изящные туфельки легко взбежали по ступеням, а на лице молодой женщины не было заметно ни тени волнения и страха. Перед тем, как лечь на страшную окровавленную доску, Люсиль в последний раз посмотрела на синее небо и проплывающие на нём легкие белые облака. И улыбнулась.

- Камилл, я иду к тебе, - прошептала она.

Люсиль привязали к доске... Сансон отдал приказ, и треугольный нож опустился вниз.

***

На следующий день, 25-го жерминаля, с утра к зданию тюрьмы "Люксембург" подошла женщина, лицо которой закрывала черная вуаль. На ее шляпке была приколота трехцветная кокарда. Но манеры держаться выдавали в ней аристократку, одну из тех "бывших", которых так ненавидели истинные "патриоты".

- Простите, гражданин, - обратилась она к одному из гвардейцев, - мне необходимо видеть начальника тюрьмы. - Могу я к нему пройти?
- Нет, - равнодушно бросил гвардеец, - даже и не пытайтесь, гражданка. Особенно, если Вы родственница кого-либо из заключенных. Родственников мы не пускаем.

Женщина горестно вздохнула и, приподняв вуаль, посмотрела в глаза гвардейцу. Её большие серые глаза выражали глубокую грусть.

- Я Вас очень прошу, - тихо сказала она.
Гвардеец оставался непреклонным.

Женщина в отчаянии сцепила руки в замок, отошла на несколько шагов и застыла на месте.
- Идите домой, гражданка! - прикрикнул гвардеец, - нечего тут стоять!

Но через несколько мгновений женщина подошла к нему и быстрым движением протянула руку, затянутую в черную кружевную перчатку.
- Возьмите, - прошептала она, - и разрешите мне пройти, умоляю Вас.
В ладонь гвардейцу лег объёмный мешочек из ткани. Потянув за тесьму, он увидел блестящие там золотые франки. И судя по весу, их там было немало.

- Хорошо, - быстро оглянувшись по сторонам, он засунул деньги за пазуху, - проходите!

***

- Как тебя зовут, гражданка? - резко бросил главный тюремщик, недовольно посмотрев на вошедшую к нему в комнату аристократичного вида даму, одетую в черное.
Она подняла вуаль и он увидел бледное лицо с тонкими чертами.

- Моя фамилия де Сешель, - проговорила женщина, - я хочу попросить Вас об одной вещи...
- Де Сешель? - тюремщик нахмурил брови, припоминая. - Вы, наверное, родственница этого "врага республики" Эро де Сешеля?
- Да, - спокойно ответила мадам де Сешель, - я его мать.
- Ваш сын гильотинирован восемь дней назад, - бросил ей начальник тюрьмы, - надеюсь, тебе это известно, гражданка. За два дня до казни он был переведен из нашей тюрьмы в Консьержери, поэтому не понимаю, зачем ты пришла сюда.
- Послушайте... - начала мадам де Сешель.
- Если ты пришла узнать, где он похоронен, - продолжал тюремщик, предвосхищая, как ему казалось, следующий вопрос, - то это новое кладбище близ заставы Монсо.
Для врагов республики - общая могила, и родных к ней не пускают. Хотя, если ты очень попросишь...
Он опять нахмурил брови, наблюдая за женщиной.

- Да, я всё это знаю, - тихо ответила мадам де Сешель, - я уже была на этом кладбище на следующий день после казни сына.
- Тогда что тебе надо от нас? - начальник  тюрьмы "Люксембург" уже начал раздражаться.
- Франсуа Готье, - сказала мадам де Сешель, - его мать казнили вчера. - Этот ребенок всё ещё у вас?
- А почему ты спрашиваешь, гражданка?
- Я... - мадам де Сешель сделала паузу и легким движением смахнула с ресниц слезинку. - Я хотела бы забрать его.
- Хм, - протянул начальник тюрьмы, - да, маленький Готье ещё здесь, завтра его должны перевести в сиротский дом. Но то, о чём ты просишь, гражданка, это исключено.
- Почему? - воскликнула мадам де Сешель.
- Во-первых, детей мы отдаем только родственникам, - протянул начальник тюрьмы, - а во-вторых, он сын "бывших". Таких детей мы специально отправляем для перевоспитания, чтобы вырастить из них настоящих республиканцев.

Мадам де Сешель замолчала, нервно сжав руки на коленях.
- Можешь идти, гражданка, - бросил ей непреклонный начальник тюрьмы.
- А если... если я заплачу? - спросила она с отчаянием в голосе.
- Э, послушай... - протянул тюремщик.
- Вот, возьмите, - она протянула ему мешочек из дорогой ткани. - Здесь триста золотых франков.

Несколько мгновений тюремщик колебался, но затем его рука сгребла мешочек и, приоткрыв его, он уставился на золотые монеты.
- Можете пересчитать, - заметила мадам де Сешель.
Тюремщик взвесил мешочек на ладони. Рука ощутила приятную тяжесть.

"А, черт с ним, с этим малолетним аристо", - подумал он, - "пускай забирает его. А лишние деньги никогда не помешают. Тем более, такая сумма"

- Хорошо, гражданка, - он кивнул головой. - Подожди здесь. Сейчас его позовут.

***

- Я тебя совсем не знаю, - чистосердечно признался маленький Франсуа, когда он и мадам де Сешель вышли за ворота тюрьмы. Женщина вела ребенка за руку.
- Зато я знаю о тебе, Франсуа, - улыбнулась женщина.
- Ты от мамы? - воскликнул мальчик, остановившись. - Это она тебя прислала, да?
- Нет, - мадам де Сешель грустно покачала головой.
- Мамочка... - тихо сказал мальчик, - вчера она ушла... и сказала, что я больше её не увижу.
Его подбородок дрогнул.
- И что я не должен плакать... а должен быть сильным, настоящим мужчиной, как мой папа.

Женщина погладила его по голове.
- Ты молодец, Франсуа, - грустно улыбнувшись, сказала она.
- Ты не от мамы?
- Нет, мне о тебе написал Эро. Ты помнишь его?
- Эро! - воскликнул ребенок, - конечно, помню. Мы так здорово с ним играли, каждый день. А потом... потом он тоже ушёл, как и мамочка... Я так соскучился.
- Ну вот, милый, - мадам де Сешель отвернулась, чтобы ребенок не увидел слёзы на её