копачи

  Странный сон увидел Муслим нынешней ночью. Будто  проснулся он, когда было ещё темно. Светилось одно лишь негаснущее воображение. Желая поскорее снова уснуть, перевернулся на бок по жёсткому лежбищу. Кости его заскорбели на тёсаных досках кровати, вместо мягкой обивки пальцы ткнули плоское дно - наверное, во сне на пол свалился. Муслим приподнял голову, и стукнулся в потолок - отовсюду раздавались деревянные звуки, как будто в  том скверном анекдоте из старинных книжек. Про злодеев, про кладбище - но наяву не бывает так. Может, просто впервые выпил на семейном празднике, а после заполз под стол; хорошо хоть бы посуда новая уцелела, дорогой сервиз для званых гостей. Тревожно провёл он рукой по груди: лёгкая одеялка, то ли простыня. А под неё свеча закатилась… да нет, это она  со стола упала, и огонь погас… но раскинул руки, а кругом тюрьма. Каземат дощатый. И костюм новый, и туфли жмут по дороге на тот свет. Гроб.
  - ууууааааааа!!!- трепыхнулся от его голоса непроглядный мрак в суровой теснине смерти.- по чужоооой веееере меняаааа закопалиииии!!!- Лепестки неживых цветов осыпались в ногах, срубленные рикошетами воплей; пёстрые бабочки сверкающей тьмы бились по углам домовины. Больной ужас утысячил силы: Муслим на колени ссобачился и хребет под  планету подпёр, растолкав трёх сонных китов. Когда стал он прямиться вверх, деревянное смялось дно, ударил в потолок тёплый гейзер, размывая гнойный нарыв могилы. Но она лишь становилась глубже, а за её кордоном Муслима ожидали дети, жена и трепетные друзья. Вот если бы не осклизлый червяк, попавший меж пальцами, если б закостенелый хребет упирался в небо - и адовой пламени вместо солнце вылило ему на глаза ослепительный кипяток жёлтых пузырей… если.
  Спросит на смертном одре родимая мамочка:- где Муслик? почему не пришёл ко мне?- томительно заглядывая в лица провожающих родственников. С надеждой спросит, ожидая правдивого ответа о безоблачном счастье любимого сына. Но исповедник не скажет ей прямо, а станет юлить, веселя чертей да ангелов отгоняя. И родичи губы прикусят, чтобы тайну опутать молчанием. Мамка тогда сама подымется бледная из красных цветов; оттолкнув тянущие к ней руки, уйдёт в никуда искать бродячего сына, верея блудного.
  Проснувшись всерьёз, Муслим долго вспоминал свой сон по лоскутам и обрывкам, но их поглощал целиком ужас ночи. С тяжёлым сердцем мужик весь день провозился во дворе, суеверно не желая выходить из своей крепости. Надина звала мужа в гости, дети приглашали на речку - он  всем отказал. Что капризничает, подумала про него жена; что болен, решили смышлёные сыновья. А Муслим, оставшись один, попросил у аллаха  искреннего прощения за старые мелкие грехи, за нынешний большой грешок; потом залез в погреб, где стояла едва начатая бутыль с вином. От выпитого бокала ему стало легче, словно вино размыло камень на сердце. Мужик огляделся по сторонам: темнота, земляные стены, дощатый потолок… сон - как ошпаренный кот, он мяукая вылетел из погреба, прищемив себе крышкой хвост. На стул сел и заплакал: ну зачем я обещал лешему, зачем? может, не любить мне больше жену, не увидят меня ребятишки, и с моим крокодилом выступит в цирке дядька чужой…
  Но утерев слёзы, Муслим быстро собрался, пока в отлучке семья - долгие проводы были б мучительны - и с лопатой ушёл огородами в сумерки.
  У реки, среди долгих зарослей колючих кустов, сидела на пне замшелом тоскующая русалка.- навсегдаааа,- тихо простилась она, накрыв хвостом дремлющую лягушку, и взяла её в руки.- Вернусь,- мужик виновато прятал глаза; потом тыкнулся носом, губами, вбирая дождевой запах русалочьих волос, на которых сей миг погасла последняя клякса солнца.- сноооова однаааа,- русалочка жалела о несбыточном счастье любви, материнства; лягушачья голова полетела в речку, тельце  шмякнулось о землю. Как баба вильнув бёдрами, нырнула русалка, оставив лишь воспоминания.
  Ночью тревожнее, чем днём. Все страхи оголяются до исподней рубашки, поворачиваются задом, хлопая себя по ляжкам будто в дроботень барабанов. От такой музыки нехотя взвоешь: за спиной перестук чертячьих копыт, и в небесах слышен свист ведьминого помела. Шалая баба хотеньем кричит: летит на тайную сходку, тыкая веником яркие бесстыжие глаза шпионящих звёзд. Те уже настроили свои жёлтые фокуляры, и снимают  на плёнку каждый порочный шаг нечестивой оргии - утром большой господь будет посвящён в бытовую крамолу жизни земной.
 Ночью красиво, чем днём. Всё раньше видимое вдруг обращается химерой, из пасти которой, как в цирке, можно легко доставать белых кроликов да сизых голубей. Где были непролазные дебри, где грязное болото воняло червивым смрадом - вырос мост пешеходный. Там стоят на платформе  кичливые зайцы-синие мундиры, и машут деревянными трещотками, зазывая поздних прохожих.
  Захрапела одинокая кикимора, божий одуванчик. Чешет она лапу во сне, будто бежит к свету болотных огоньков, заприметив тень горького путника. Подойдёт к нему сопливой тюрей, оховячит по мозгам жалостливым рассказом - и доверься, наивный человек, этой плутовке. Простись с домом да коровой, забудь духовитый сеновал с молодою женой. Жизнь береги, бродяга: плюнь в харю, да ступай отсюда, не сдаваясь под заунывный плач. Все лешачихи похожи на баб настоящих, только груди у них волосатые. Когда сунешь руку соски потискать, а пальцы увязнут в замшелых кудрях - выцарапывайся благим матом, рви когти. Эту болотную вековуху есть кому миловать без тебя - бойся ревнивых лешаков, оплетут, удавят; к детям ихним не подходи - хоть невзрачны на вид, а гужбаном навалятся, и в топь.
  Много есть страхов лесных. Ещё речные, полевые, дорожные, вечерние и зоревые, воздушные и огневые, домовые да квартирные. Больше люди боятся кладбищенских. Да только упыри и вурдалаки осязаемы, василиски и гнобыли по земле ходят, шерстят матушку. Главный страх в тебе, человече. Это твоё трусливое воображение грызёт мозг смертным самоядом, терзает сердце. Нет у тебя выхода - как же за семью отвечать, за родину и веру? когда ты над собой не властен.
  Думал Муслим, шагая по тёмному лесу, что легко товарищу Серафимке в небе летать, проще простого развеивая воздушные пузыри. Вот бы и самому так, а то на каждом шагу ждут зуботычины: оглянешься не вовремя – тут же по лбу стукнет сухая ветка, или того хуже огромный сук. Если рядом завоет потешно бесприютная нечисть - значит, близко в палец до беды, трясины. И помочь некому: затихли голоса живые, а мёртвые хрипят кабальные песни.
 - Кхехее… Не помешаю? мыслям тайным?
  Вскинулся Муслим в боевую стойку, словно волкодав на звериный вой. Из мухоловки паучьей тишины его хмуро разглядывал Бесник, насторожив лопухи огромных ушей:- Ты один?
 - Да,- вздохнул облегчённо мужик.
  Леший утробно отрыгнул; повеяло мохом, лишайником, прочим земляным кормом.- А я беспокоился, что давно не виделись. Скучаю уже.
  - Да чего давно? с неделю только.
 - Ну, для тебя семь дней не деньги, а мне они летят будто пирожки из печки. Нужно скорее сундук доставать.- Бесник желчно приказал мужику, как маленькому дитяте:- Иди на глас мой, слушай ухами; если чавкает жижа - это я копытами, если с коромысла вода брызжет - то водяной подманивает, очи застит.- И пошёл напролом сквозь древесные свальни, ему всюду гати настелены. Всякое животное узнавая, леший кричит ему нечеловеческим голосом - свои, мол. Спи, синяя лягушка; спи, розовая жаба; дремлют под тиной два прыщавых крокодила - и ночные путники водомерками рядом шмыгнут.
  Елань горелую прошли; сзади остались паловые травы да обожжённые кусты. Видно, здорово похозяйничал змей огнедышащий, безжалостный. Кабы не дождь, сполоснувший землю, остались одни головешки до самого горизонта пополам с костями сгоревших горемык.
  - Ты чего оглядываешься? под ноги смотри,- полыхнул рассеянного Муслима голос поводыря.
  - Хмуро тут у тебя. Хоть бы маленькое озеро.
 - А ты не жалобь лесомань мою. Я здесь хозяин. Вам, пришлым, устоявшей красоты не понять. Всем нужны цветочки, кустики с ягодами да грибами; однодневок жалуете, а ведь глуходревью этому сто лет - в нём хворобы лечат и ворожат счастье.
 Легко шагая, леший будто плыл над поваленными древами, шепча оберегающие слова. А вокруг, куда ни кинь, преет лиственная падалица, и запах такой, как если б в продуктовой столешне, где ещё варенье открытое стоит, оставить надкусанный пирожок с капустой да очищенное яблоко, а вернувшись из отпуска, нос туда сунуть. Так в эту кучу нужно свалить и гниль болотную незасыхающих луж, и прёлые трупы разной стареющей  живности, в которых черви заплели неразволочные клубки - особо впечатлительным сюда ход заказан.
 - Бесник, далеко ещё?- сквозь сжатые зубы прогудел Муслим, чешась от настырного гнуса, потирая ушибленное колено, отплёвываясь тягуче сухим горлом.- Мы давно прошли старую усадьбу.
 - Часовню прозвали барской не потому, что рядом - а на его деньги строилась, из камня цвета небесного,- нравоучительно  объяснил леший, тыкнув пальцем вверх как указкой школьной.- Раньше стояла в трёх верстах от поместья, да понаехали городские мерщики, крутили, вертели - и вышло у них пять. Вот теперь изза дураков нам с тобой лишний крюк делать.
  Тут Бесник зарычал гортанным рёвом, пуганув соек и примкнувших к ним на лето сельских голубей.- Не дрожи, мужичок. То я медведей предупредил, что возле пройдём. Иди близко, побудешь жив.
 - Я за себя постою,- ругнулся терпеливый Муслим, пресекая подобные шутки на корню. Вот он, чащобный лес: усеян шерстью  и медвежьими когтями, сточенными острым мужичьим тесаком, а топтыгинские окорочка порублены лопатой.- Пусть звери боятся.
 - Всё. Пришли.- невпопад вдруг произнёс леший, когда нывшие кости уже втянулись в мученый пыл дальней дороги.
 - Что, здесь?- Муслим обвёл удивлённым взглядом травянистую лысую лощинку, на которой плешиво росли несколько кустиков.- Сразу не скажешь.
  - Часовня за поворотом. А тут горстка ополченцев в войну оборону держала.- Бесник угрюмо потёр ладонью губы, снимая с себя обет молчания.- Почёт и уважение. Отец мой солдатам таскал еду: ему барана на плечах было, что муравью козявку.
  - Так это, значит, окопы,- догадался мужик, и горько стукнул кулаком об корявое деревце.- Сколько людей погибло…
  - Все, кто сражался. Враги пулями их не взяли, ни измором. Тогда подвезли ближе пушки, и угробили бомбами. А выдал наших бойцов местный предатель.
 - Казнили его?- спросил Муслим, сжимаясь от беды непоправимой. Леший усмехнулся, вспомнив прошлое, и рублеными словами ответил:- Растерзали бабы деревенские. И мать его вместе, чтоб больше не рожала. Хотели вослед жену с детьми, да слезам посмотрели в глазки.- Бесник отвернулся к чёрным небесам, моргая подступившую боль.- Хорошими людьми потом выросли.
 - Грешно здесь рыться.- Мужик с тревогой оглядывался вокруг.- Солдаты не захоронены, и души их поблизости  бродят.
  Леший на копытце крутанулся юлой, засмотрелся в приспущенные шторы мужичьих глаз:- Чтобы от меня ни на шаг. Где скажу - там копай, а могил не касайся.- Вздёрнул Бесник лохматую голову, и тихо провыл свою песню, в которой плела широкую вязь искренняя череда признательности да поклонения, сердечный помин усопших душ.- Выдастся время спокойное, и