В крестьянской семье Мильковых могло бы вырасти и 15 - 16 детей, если бы не разорительные 20-е и начало голодных 30-х годов прошлого века. Молодость родителей Семёна Георгиевича, рождение и выживание его многочисленных братьев и сестер выпали на эти переломные и перемалывающие страну времена.
Жила семья в уральском селе Ляпуново Краснополянского (ныне Байкаловского) района Свердловской области. Жили бедно, тесно. Отец и мать работали от зари до зари. И почти ежегодно мать рожала. Но выживали, как при естественном отборе, наиболее крепкие и здоровые дети. Из всех, рожденных на свет, осталось лишь восемь ребятишек. Среди них - Семен Георгиевич.
Он родился 10 сентября 1924 года. Лет с восьми-девяти пошел в школу, где смог закончить лишь три начальных класса. Да и обучался только осенью, до наступления холодов и снегов. С их появлением в школу ходить было попросту не в чем. Родители, изнуренные колхозной работой, вытягивали из себя последние жилы, чтобы прокормить малолетних детей. Поэтому школу пришлось бросить, и с 13 лет Сенька в доме был «за мужика». Тогда же Сеня взялся подрабатывать и в колхозе: перевозил на лошадях, запряжённых в телеги, зерно, занимался другими, не требующими большой физической силы и мастерства, крестьянскими работами.
В 40-ом году колхоз направил паренька в Нижний Тагил в школу фабрично-заводского обучения. ФЗО он закончил в мае 41-го, получив специальность мастера-штукатура и мастера-плотника. Обучаясь в школе фабричной молодежи, Семён попутно проходил общеобразовательную школьную программу и был аттестован за четвертый и пятый классы.
Для практики и дальнейшей работы выпускника отправили на стройку, где он был прикреплен к опытному мастеру. Через месяц, 10 июня, мастер ушел в отпуск, оставив вместо себя за старшего бригады новоиспеченного специалиста. А 22-го числа объявили о нападении Германии...
Мастеру-наставнику дали «бронь» и вскоре он досрочно вышел на работу, снова взяв под опеку парня.
Семён, как и любой подросток того времени, рвался на фронт. Но все документы находились в школе ФЗО. А без них в военкомате с ним никто не разговаривал. Да и возраст его ещё не достиг и семнадцати. Пришлось отодвинуть в сторону мечты о фронте и продолжать производственный труд.
Но родным в селе прокормиться становилось всё труднее. И в марте 42-го, уговорив мастера, юноша вернулся в село, где сразу устроился разнорабочим. Трудился почти все лето: убирали хлеба, перевозили лошадьми и единственной колхозной полуторкой зерно на элеваторы в соседний город Ирбит. В колхозе работала счетоводом 18-летняя девушка Наташа Шнюкова, ставшая Семёну подругой. Приближалось и его долгожданное 18-летие.
В конце апреля Семёна вызвали на приписку в Краснополянский военкомат. Вторичную медицинскую комиссию он проходил в мае. А последняя, уже призывная комиссия, была 16 августа, как раз в день рождения его Наташи. Мильков был отобран в команду призывников, годных для прохождения службы на флоте, и отправлен домой ожидать окончательный вызов.
Повестка пришла 29 августа. Вручил её Милькову и ещё семерым его ровесникам горластый сельский мальчуган прямо в поле, в самый разгар рабочего дня.
Дня за два до указанного числа, отец запряг в телегу лошаденку и отвез сына в райцентр. Туда же в военкомат к назначенному сроку прибыли и остальные призывники-ляпуновцы. Забегая вперёд, нужно сказать, что с войны из того августовского набора в восемь парней в село возвратилось лишь четверо...
Из района группу в 30 человек отправили в город Ирбит и оттуда - в Свердловск, на областной призывной пункт. В Свердловске призывников посадили в состав из «телячьих» вагонов (предназначенных для перевозки скота) и эшелон тронулся в другую от фронта сторону - на Дальний Восток.
В пути по рельсам и стыкам простучали весь сентябрь. Питались припасами, взятыми из дома, да воинским сухим пайком. На станциях и остановках вагоны наглухо закрывались, поэтому другого подкорма не было. Отмыкали вагонные двери только во время следования.
Менялся ландшафт сибирской местности, оставались позади незнакомые реки, встречным ветром налетала осенняя непогода. Состав новобранцев пропускал идущие на Запал эшелоны с войсками, техникой и продовольствием. А их самих все дальше и дальше уносило от войны...
В начале октября 42-го, наконец-то, прибыли во Владивосток. На вокзале, в городе, на призывном пункте - разношерстного призывного брата, «как на муравьище мурашей». Нависали дожди, было холодно, слякотно.
После распределения и первой бани, прибывшим выдали солдатскую форму, провели в порт, поместили на большой 4-х палубный пароход и отправили к следующему пункту назначения - в бухту Святой Ольги, в одноименный городок.
Трое суток качались по хмурому Японскому морю, многих одолевала морская болезнь. Бледнели, желтели, изблевывались... Высадили в Ольговском гарнизоне; выстроили на плацу, и вновь стали распределять: кого в стрелковый, кого в пулеметный, кого в минометный вводы. Семен попал в разведроту 364-го стрелкового полка. Роту увезли за город, разместили по казармам. Началось прохождение месячного карантина, после которого молодые солдаты вернулись в свой полк.
В начале 1943 года полк был переименован в 365-й отдельный десантный батальон морской пехоты. Все подразделения гарнизона объединили, разработали новые планы и задачи. Казармы были переполнены людьми, и для проживания личного состава рядом с ними ставили многоместные полевые палатки.
Дисциплина в части была железной. Слушали ежедневную политинформацию и оперативные сводки с фронта. Проводились политзанятия, учёба по специальности, тренировки на суше и морские учения. На катерах уходили в море на 3-5 суток. «Натаскивались» действовать по учебно-боевым тревогам и вводным. Нарабатывали умение десантироваться на берег...
В мае того же года в батальоне объявили снайперские сборы, и взвод разведки Милькова провел на них большую часть лета. На ежедневные стрельбы выдавалось по шесть патронов для винтовки СТВ (самозарядная винтовка). Четырьмя из них требовалось поразить мишень с дистанции 500 метров. Стреляли и по движущимся целям. Учились поражать врага с разных точек и положений.
В августе вернулись со сборов. Батальон располагался в трех километрах от Японского моря. А основная база находилась в закрытой бухте Норд-Ост между бухтой Ольга и бухтой Тетюхе. В Норд-Осте базировались катера, патрулирующие пограничные берега.
Отношения между Советским Союзом и милитаристской Японией на протяжении всей войны с Германией оставались крайне напряженными. Несмотря на пакт о нейтралитете, подписанный обеими сторонами 13 апреля 1941 года, «...японская военщина постоянно вела подрывную деятельность против СССР, передавала в Берлин информацию об экономическом и военном потенциалах Дальнего Востока, Сибири, Урала, устраивала провокации на границах... В прямом противоречии с пактом о нейтралитете японская сторона неоднократно нарушала морское, сухопутное и воздушное пространство СССР, препятствовала судоходству в нейтральных водах. С 1 декабря 1944 года по 10 апреля 1945 года военные корабли около 200 раз останавливали (иногда применяя оружие) и просматривали советские торговые и рыболовные суда. Некоторые из них были задержаны на длительный срок, а 18 судов потоплено...» (История второй мировой войны 1939-1945 г. г. Том 11 , стр.170). В приграничной зоне, где служил рядовой Мильков, явных диверсий со стороны японцев не было. Но нарушения границы и вылазки шпионов на наш берег происходили достаточно часто. Забрасывались лазутчики на советскую территорию, как с рыбацких шхун, так и с военных кораблей на шлюпках и резиновых лодках. Когда наши сторожевые катера засекали нарушителей - взвод разведчиков-десантников поднимался по тревоге для взаимодействия с пограничниками по их задержанию.
И вот в августе, только что вернувшемуся со сборов рядовому Милькову сразу пришлось участвовать в одной из таких операций.
...Ночью взвод подняли по боевой тревоге, доставили в район вылазки врага и разбили на тройки. Каждая стала прочесывать определенный участок. Под утро тройка Милькова обнаружила в прибрежных скалах троих нарушителей. Решили рассредоточиться, стали заходить на них с разных сторон с целью окружения и пленения. Но разъединились и японцы... На предупредительные выстрелы диверсант, которого преследовал Мильков, не реагировал, быстро уходя в скалы. И тогда солдат прицелился и выстрелил. Взял грех на душу... Лазутчик упал замертво. Двое других тут же сдались. Их доставили в часть. Доложили. Убийство нарушителя считалось ЧП. Начальство стало разбирать действие рядового, грозило арестом, но, взвесив все обстоятельства, оправдало...
Весной 1944 года рядовому Милькову присвоили звание ефрейтора, и на очередных снайперских сборах он был назначен командиром отделения.
Из десяти подчиненных, разных по характеру и способностям, особенно выделялся Павел Кампалов. Стрелял он отлично. Четыре положенные пули добросовестно вколачивал в цель. Но вот был весь этаким увальнем - медлительный, неуклюжий в движениях. Однажды, когда проводились занятия по изучению боевой противопехотной гранаты РГД-33, случилось невероятное. Граната помимо капсюля-взрывателя и внутренней пороховой начинки состояла из трех, так называемых чехлов - легкого, среднего и тяжелого. Именно они при разрыве давали массу поражающих осколков. Когда очередь объяснять устройство «противопехотки» дошла до Кампалова, он кое-как снял чехлы, неуверенно рассказал о внутренностях гранаты и стал её собирать, невпопад беря то ту, то другую составные части. В грубых руках солдата граната оказалась на боевом взводе, капсюль-воспламенитель был дослан в неё, крышка над ним закрыта и достаточно было одного небрежного встряхивания, чтобы капсюль сработал. Полусобранная граната зловеще зашипела...
Все, кто был рядом - попадали в траву. Но всё равно отбросить гранату было некуда: вокруг стоял учебный лагерь. И тогда Паша, этот нерасторопный Паша, интуитивно сорвал с себя солдатскую каску, сунул под неё шипящую смерть и сел сверху. Раздался страшный взрыв. Кампалова подбросило метров на пять над землей...
Когда простучали первые секунды, и рассеялся дым, солдаты бросились к «убитому». Но Кампалов был жив, как и все в отделении. Ребят лишь слегка оглушило и пощипало пороховым газом. От удара глаза у Паши закатились под веки. Вместо зрачков - белые глазные яблоки с красными прожилками сосудов. Каска от взрыва расплющилась в блин… Постепенно незадачливый воин пришел в себя, зрачки вернулись на место. И - уж чего никто не ожидал - на теле у воина не оказалось ни одной царапины! Только, к всеобщему хохоту, вся задница вояки оказалась отбитой в синь...
На счету ефрейтора Милькова уже как должностного лица, это было второе ЧП, закончившееся опять благополучно. Спасло его подчиненного от гибели тогда то, что граната, взорвалась «голой», без своих смертоносных трехчехловых одежд...
И снова летели будни воинской службы. Повторялись боевые тревоги и отлавливались японские диверсанты. Летом уходили
