Лежа на пуховой перине и слушая прекрасной голос своей дочери, я находилась на грани - между жизнью и смертью. Лихорадка медленно высасывала из меня все соки. Но я не печалилась, ведь смерть - есть благо, после нее начнется иная жизнь, ту, которую я никому не смогу рассказать. Говорят, что, когда человек умирает и находится почти на свету, наконец-то добравшись по темному тоннелю, он вспоминает все светлое что было в его жизни. Свои первые шаги, первый поцелуй и другие радости. Но в моей памяти был самым ярким лучиком лишь он, моя истинная любовь.
Он был военный. Мы познакомились на балу в честь какого-то министра. Он был в военном мундире, строг и местами груб, абсолютно уверен в себе и смотрел на всех, будто свысока. Это был мой первый бал, и настроение, как и платье мое, было воздушно-прекрасным. На каждый танец меня приглашали то офицеры, то чиновники, один я танцевала с отцом. Нас познакомили родители. Мы станцевали вальс, затем мазурку. Я постоянно смеялась или просто улыбалась, а он лишь хмуро поглядывал. После мы встретились у меня. Его семью пригласил мой отец, который очень любил поговорить на военные темы, так как и сам в молодости был офицером. Я помню, что он впервые обратил на меня внимание в беседке, когда гуляя, я наткнулась на него там. Он был будто подавлен и одинок. Позже он сказал, что никогда так не смеялся как в тот день. Иногда он приходил, и мы могли часами гулять по саду, вспоминать смешные истории и не очень. Именно в той беседке он впервые меня поцеловал, там же и попросил руки.
В тот роковой для нас обоих день, который перевернул все, разрушил счастье двух влюбленных и нарушил их покой, светило солнце и пели птицы. 1812 год, конец лета, скоро осень. Именно в этот со всех сторон прекрасный день его призвали на фронт, защищать свое отечество. На прощание он поцеловал мою щеку и просил ждать. И я ждала, все 6 месяцев я не смыкала глаз, почти не ела и не выходила на улицу. О, это было самое страшное время. И в один из дней пришло письмо, которое прислала его семья, прося скорбеть вместе с ними.
И сейчас, находясь на пороге, том самом, что отделял меня от него, я улыбалась под великолепную песню дочери и барабанную дробь на стекле.
